Снейп как-то странно смотрит на меня, а потом внезапно произносит:

– Да, пожалуй…

Я помогаю ему подняться. Он весь горит, и его шатает. Медленно, опираясь на мою руку, он добредает до туалета.

– Дальше… – новый приступ мучительного кашля, – я сам… Благодарю…

Жду возле двери, пока он спустит воду, и провожаю его обратно.

– А вы… могли бы стать… заправской сиделкой… Поттер. Спасибо.

Он укладывается в постель, и я накрываю его одеялом, не обращая на последнее замечание никакого внимания. Раз Снейп способен язвить, значит, скорее всего, умирать он в ближайшее время не собирается.

– Постарайтесь поспать. Я мигом.

____________________________________

1. Испа́нский грипп или «испа́нка» (фр. La Grippe Espagnole или исп. La Pesadilla) был, вероятней всего, самой массовой пандемией гриппа за всю историю человечества в абсолютных цифрах как по числу заразившихся, так и умерших. В 1918–1919 годах (18 месяцев) во всем мире испанкой было заражено около 550 млн человек, или 29,5 % населения планеты. Умерло приблизительно 50–100 млн человек или 2,7–5,3 % населения Земли, что позволяет считать эту эпидемию одной из наиболее масштабных катастроф в истории человечества. Таким образом, летальность среди заражённых составила 10–20%. Эпидемия началась в последние месяцы Первой мировой войны и быстро обошла этот крупнейший на тот момент вооружённый конфликт по масштабу жертв. Считается, что развитию пандемии способствовали тяготы войны – антисанитария и плохое питание, скученность военных лагерей и лагерей беженцев.

https://ru.wikipedia.org/wiki/Испанский_грипп

========== Глава 4 ==========

Северус

Что со мной происходит? Отчего я, взрослый человек, веду себя словно озлобленный на весь свет подросток?! Ведь я вижу, как Поттеру плохо. Он еще больше похудел и осунулся. Под глазами у него – темные круги. Я-то за свою долгую карьеру двойного агента, декана и единственного зельевара в Хогвартсе привык обходиться несколькими часами сна. Говоря откровенно, я могу и вовсе не спать две-три ночи кряду, особенно когда под рукой имеется крепкий кофе. А вот Поттера, судя по его виду, бессонница просто доканывает. Впрочем, он не жалуется. Поднимается каждое утро в шесть тридцать, после того как я буквально ломлюсь в его комнату, наскоро съедает свой завтрак и тащится на «престижную и интересную» работу, найденную для него Кингсли. Чем он там занимается? Кажется, продукты в супермаркете раскладывает. Потрясающее занятие для мальчишки, наверняка мечтавшего как минимум о карьере аврора!

По сравнению с Поттером мне, если так можно выразиться, прямо-таки неимоверно повезло. Диплом Университета Гринвича и Конфундус, которым Кингсли, похоже, самолично угостил начальника фармакологической лаборатории, приводят к закономерным результатам: меня практически с распростертыми объятиями принимают на должность лаборанта среднего звена. После короткого приветствия мой новый руководитель весьма складно сообщает всем, что я недавно вернулся из Америки, где трудился над сверхсекретным проектом. Эта возведенная вокруг меня с первых же минут таинственность, а, возможно, и моя внешность, не способствующая к близким контактам, сразу отбивают у коллег охоту лезть ко мне с идиотскими расспросами.

В тот же день понимаю, что, если я хочу удержаться на этой должности, мне нужно учиться и учиться – долго выезжать на «различиях в технологиях производства» явно не удастся. Я прошу выдать мне необходимые материалы, чтобы быстрее войти в курс дела, и мой начальник, обрадованный рвением нового сотрудника, выкладывает передо мной несколько толстенных папок, которые я и изучаю почти до половины десятого вечера. Мне столько требуется наверстать, что я жалею о невозможности ночевать прямо на рабочем месте.

Поездка в метро, а затем пятнадцатиминутная пешая «прогулка» по нашему отнюдь не располагающему к моциону району опять возвращают мне ставшие уже привычными раздражение и злость. Раньше с помощью аппарации я преодолел бы это расстояние в считанные секунды, сегодня же мне пришлось затратить на дорогу полтора часа. Стискиваю в кармане пиджака рукоять волшебной палочки, которую зачем-то сентиментально ношу с собой, и боль от потери прошивает меня с удвоенной силой. С каким презрением я всегда относился к школьному завхозу Филчу. Не только за его потрясающее скудоумие, но и за то, что Магия обделила его своим даром. И вот теперь я сполна поплатился за собственное высокомерие. Филча хотя бы не выкинули из волшебного мира, тогда как меня…

Вернувшись в нашу с Поттером квартиру, я застаю его валяющимся на диване в гостиной перед включенным телевизором. На плите остывает приготовленное мной накануне жаркое.

Поттер, вероятно, собирался поужинать вместе со мной, но заботливо расставленные для меня приборы внезапно вызывают совершенно неуместное раздражение.

– Уберите бардак на кухне, – бросаю я ему, прежде чем скрыться в своей комнате.

Я злюсь на Поттера и напрочь не понимаю причину этой злости. В прошлом она, по крайней мере, была оправдана. В стенах Хогвартса мальчишка одним своим существованием постоянно напоминал мне о необыкновенной девочке, которая когда-то ворвалась в мою беспросветную жизнь, словно яркий солнечный луч, о том, как мы с ней стали абсолютно чужими друг другу, и о моем предательстве, окончившемся ее смертью. Лили ушла за грань, а вместо нее Дамблдор ловко подсунул мне точную копию Джеймса, отнявшего ее у меня. Я смотрел в глаза Поттера-младшего, унаследованные им от моей погибшей подруги, ненавидел его всеми фибрами души и парадоксальным образом беспрестанно защищал. От Квиррелла, оборотня, Волдеморта и себя самого, потому что порой мне отчаянно хотелось придушить Поттера и хотя бы неделю спать спокойно. Иногда меня терзали угрызения совести. Я ведь отлично осознавал: Гарри похож на своего отца лишь внешне, а все приписываемые ему отрицательные качества были плодом моего предвзятого отношения к нему.

В год, когда я возглавил Хогвартс, не проходило и дня, чтобы я не думал о Поттере. Я представлял, каково будет семнадцатилетнему мальчишке узнать, что его удел – погибнуть от руки Волдеморта. Я, повидавший за почти сорок лет немало смертей, содрогался от одной мысли о том, что моя миссия – сообщить ему эту страшную новость. И тем не менее я сделал все в точности, как того требовал Дамблдор. В нужный момент передал Поттеру меч Гриффиндора, а когда пришло время, поделился воспоминаниями. И полагал, что на этом наша с ним земная жизнь окончена. Я ошибся… Мы оба выжили. Вот только зачем?

***

Иногда я по-настоящему боюсь за Поттера. Потеря магии словно что-то сломала в нем. Он не смеется, даже если по телевизору показывают дурацкую молодежную комедию. Он практически все время молчит. Его глаза – пустые и погасшие. Поттер немного оттаивает, лишь когда пакостит мне, ну или думает, что пакостит. На самом деле в этом вопросе мы друг друга стоим. Взять хотя бы историю с выброшенными мной сигаретами или вылитым Поттером молоком. А вонючие носки, которые он заимел привычку оставлять на кухонном столе, прекрасно зная мою чувствительность к запахам? Хотя чувствительность – это мягко сказано! Меня едва не выворачивает, пока я вышвыриваю носки в помойное ведро. Зато Поттер в назидание учится обходиться без носков, постельного белья, а заодно уж и кабельного телевидения. Правда, слишком долго испытывать его терпение я не решаюсь и все же оплачиваю счет. Иначе он у меня совсем скатится в депрессию. Однако после визита рыжего Уизли, несколько месяцев и не вспоминавшего о лишившемся магии приятеле, наша необъявленная война переходит на новый уровень.

Раньше Поттер, похоже, меня не выносил. Теперь откровенно ненавидит. Впрочем, я не раскаиваюсь. Этот Уизли со своей ложью про адрес Гарри, который ему якобы не давал Кингсли, просто жалок. И ведь Поттер отлично понимает, что его обманывают, что Уизли наносит этот первый и явно последний визит не потому, что соскучился, а только для очистки совести.