Кэтрин, радостно смеясь, подняла лицо к потолку. Ей показалось, что она попала в снежную метель – только теплую. Она раскинула руки и стала кружиться. Красная юбка раздувалась, и это ей тоже очень нравилось.

Описав три полных круга, Кэт остановилась и, проведя по волосам, достала конфетти – белый листочек не больше ногтя, с изображенным на ней красным сердечком.

Последние конфетти оседали на пол. Кое-где в зале их набралось по щиколотку.

Шут по-прежнему смотрел на всех сверху, из своего обруча. Во время суматохи он снял трехрогий колпак, выпустив на волю встрепанные вьющиеся волосы (он действительно оказался брюнетом).

– Впрочем, замечу, – сказал он, когда толпа утихомирилась, – ноты частенько бывают фальшивыми.

Бубенцы на колпаке весело тренькнули, и вдруг, откуда ни возьмись, из него вылетела громадная черная птица. Каркая, ворон стал подниматься к потолку. Зрители от неожиданности закричали. Ворон облетел зал, взмахами огромных крыльев поднимая с пола вороха конфетти. Сделав еще круг, птица уселась на обруч над шутом.

Публика восторженно зааплодировала. Ошеломленная Кэтрин почти не замечала, что тоже хлопает в ладоши.

Снова натянув колпак на голову, шут соскочил с обруча и повис на одной руке. У Кэт оборвалось сердце. Обруч висит так высоко, вдруг он упадет? Однако когда шут отпустил руку, оказалось, что к обручу привязан красный бархатный шарф. Шут закачался на нем и стал спускаться, выбрасывая поочередно белые и черные шарфы, связанные между собой. Казалось, они возникают у него прямо из кончиков пальцев. Наконец, он спустился настолько, что смог спрыгнуть в сугроб из бумажных листочков.

Стоило его сапогам коснуться пола, как в зале зажегся свет – свечки передавали пламя по цепочке до тех пор, пока все кругом снова не засверкало.

Зрители вновь принялись хлопать. Шут склонился в поклоне.

А когда выпрямился, в руках у него был берет цвета слоновой кости, украшенный серебряной тесьмой. Шут крутил берет на пальце.

– Прошу меня простить, не потерял ли кто шляпу? – спросил он, перекрывая овации.

После короткого общего замешательства раздался оскорбленный рев.

Посреди зала стоял Джек, запустив руки в свою всклокоченную шевелюру. Поднялся смех, а Кэтрин припомнила слова Мэри-Энн о том, что Джек собирается стянуть колпак у шута.

– Примите самые искренние извинения, – лукаво улыбаясь, продолжал шут. – Прошу, получите ваш берет. Понятия не имею, как он у меня оказался.

Джек напролом лез сквозь смеющуюся толпу, и его физиономия багровела.

Но стоило ему протянуть руку, как шут отдернул свою и перевернул берет.

– Но подождите – кажется, внутри что-то есть. Сюрприз? Подарок? – он зажмурил один глаз и заглянул внутрь шляпы. – Ух ты, да там безбилетник!

Шут запустил руку в берет. Рука скрылась там почти целиком – она ушла намного глубже, чем позволяла глубина берета, – а затем показалась снова, сжимая в кулаке два длинных мохнатых уха.

Толпа подалась вперед.

– Ах, мои усики, ах, мои ушки, – приговаривал шут. – До чего банально. Знай я, что там всего-навсего кролик, оставил бы его там. Но теперь уж ничего не попишешь, придется…

Уши, за которые потянул шут, принадлежали не кому-нибудь, а самому Белому Кролику, придворному церемониймейстеру. Отфыркиваясь, Кролик возмущенно таращил на толпу розовые глазки, словно не мог взять в толк, как это он в разгар бала оказался в чьем-то берете.

Чтобы сдержать неподобающее леди фырканье, Кэтрин зажала рот обеими руками.

– Боже… никогда еще я… – забормотал Кролик, нервно стуча задней лапой, когда Шут поставил его на пол. Вызволив уши из кулака, он расправил камзол и чихнул. – Какая дерзость! Я доложу его величеству об этом ужасном и неподобающем проявлении неуважения!

Шут отвесил ему поклон.

– Приношу искрение извинения, почтенный Кролик. Я совершенно не хотел оскорбить вас. Позвольте мне загладить вину, вручив вам подарок в знак примирения. Уверен, что здесь найдется кое-что…

Джек снова попытался вырвать у шута свой берет, но шут небрежно отдернул руку в сторону и потряс беретом у себя над ухом.

– Ага. То, что нужно. – Снова запустив руку в берет, он извлек оттуда чудесные карманные часы на цепочке. С эффектным поклоном шут преподнес часы Белому Кролику. – Умоляю принять. Обратите внимание, на них уже установлено правильное время.

Господин Кролик фыркнул, однако, заметив, как сверкнули брильянты на крышке часов, проворно выхватил их у шута.

– Хм… ладно. Будем считать… поглядим… а часы и впрямь недурны… – Кролик покусал цепочку большими передними зубами и, вероятно, удостоверившись, что это чистое золото, спрятал часы в карман. Прежде чем смешаться с толпой, он все же бросил на Шута укоризненный взгляд.

– Получите, господин валет, Проворнейший-из-Проворных, – и шут протянул Джеку берет. Тот выхватил его и тут же надел.

– Может, вам такое нравится, но… – снова заговорил шут, подняв палец.

У Джека вдруг округлились глаза, и он поспешно сдернул многострадальный головной убор. Оказалось, на макушке у него горящая свеча в серебряном подсвечнике. Пламя успело прожечь в берете большую дыру.

– Что такое, я пыталась уснуть! – возмущенно закричала свеча.

– Прошу прощения! – Шут протянул руку и, не снимая кожаной перчатки, двумя пальцами погасил огонек. Над головой валета закурился дымок, у него начал подергиваться уголок глаза. – Странно. Я-то думал, что это вы собираетесь перепрыгнуть через свечу, но сегодня все кувырком, все вверх ногами.

Гости хохотали до колик, сгибались пополам от смеха и даже не слышали, как каркнул ворон – птица слетела с люстры и спикировала вниз. Кэтрин попятилась, когда ворон, едва не задев ее крылом, подлетел к шуту. Тот даже не поморщился, когда ворон острыми когтями впился ему в плечо.

– А теперь мы хотим пожелать всем вам спокойной ночи и дать напоследок добрый совет! – С этими словами шут направил свой колпак на публику. – Всегда проверяйте шляпу, прежде чем надеть ее на голову. Никогда не знаешь, что может оказаться внутри.

Бубенцы зазвенели, когда шут, выпрямившись, обвел взглядом собравшихся.

Кэтрин вздрогнула, когда он повернулся и подмигнул ей?

Легче было подумать, что это ей показалось.

Шут едва заметно улыбнулся, а потом, прямо у Кэт на глазах, растворился в облаке чернильной тьмы. В мгновение ока он превратился в крылатую тень – второго ворона.

Огромные птицы подлетели к окну и были таковы.

Все только и говорили, что о новом придворном шуте. Забыли даже про танцы – ведь гости обнаружили, что на конфетти изображены не только алые сердечки – на некоторых были синие бубновые ромбы, красные пики или черные крестики, трефы. На других красовался силуэт ворона. Кроме того имелись корона, скипетр, трехрогий шутовской колпачок. Кое-кто бросился собирать полную коллекцию, разыскивая картинки, которых у них еще не было.

Смешливый Король радовался больше всех – Кэтрин и не помнила его таким веселым. Его пронзительный голос был слышен даже издали. Король снова и снова требовал от гостей подтверждения, что ничего более поразительного они в жизни не видывали.

У Кэтрин так бурчало в животе, что косточки корсета ходили ходуном. Представление так ее увлекло, что на время она забыла и о пыточном платье, и о голоде. Теперь она старалась незаметно поправить тугой корсет, одновременно подбираясь к угощению. У стола Кэт обнаружила Мэри-Энн, которая раскладывала на блюде трюфели. Долговязая, с соломенными волосами, выбившимися из-под чепца, она выделялась на фоне остальных служанок.

Увидев Кэтрин, Мэри-Энн пригнулась и притворилась, будто расправляет складки на скатерти.

– Как вам представление? – шепнула она.

Пальцы Кэт сами собой потянулись к блюдам с едой.

– Я думала, придворные шуты умеют только сквернословить, да смеяться над Королем.

– Интересно, какие еще фокусы он припас в рукаве… Точнее, в берете? – Мэри-Энн подхватила поднос и присела в реверансе. – Желаете трюфель, миледи?