Ступая по мокрой от росы траве, она шла к пруду. Обволакиваемая плотным туманом деревня, покоилась в мертвой тишине среди лесной чащи: ни пения птиц, ни стрекота насекомых, ни одного звука, кроме медленных шагов…
Изо рта вырываются клубы пара, исхудавшее, мертвенно-бледное, словно маска, лицо не выражает никаких эмоций. Она останавливается на деревянном мостике и смотрит своим отрешенным взглядом на пруд, напоминающий большое, черное зеркало, в котором так ясно отразился ее образ. Девочка в длинной, холщовой рубахе, доходящей до узких щиколоток босых ступней. Незаметно, туман стал медленно расстилаться над водной гладью, подбираясь к мостику и обволакивая девичьи ноги.
«Смерть шла со мной рука об руку, где была я, там жила и она, питаясь всеми, кто окружал меня. Кто я и для чего существую в этом мире?»
— Ты — есть Смерть, рожденная с этим даром и великой силой. — Нашептывал туман.
— Как мне жить?
— Не живи… умри и возродись в новом обличье. — Подталкивал ее мужской голос.
Шаг, холодная вода острыми шипами впивается в кожу и смыкается над ее головой. В Царстве черной воды, где мир кажется черно-белым, Домна ощутила покой. Она не чувствовала, как боль от нехватки кислорода разрывает ее легкие, как медленно, но верно сознание погружается в состояние вечного покоя, как ее глаза заволакивает серой пеленой.
Где-то над полями и лесами горизонт окрасился кроваво-красным оттенком закатного солнца. Луг наполнялся множеством шорохов, везде теплилась жизнь, заухала сова. Наступили сумерки, а затем и ночь с усеянным звездами небом, с большой, белоснежной, как вышитая кружевом, луной. Во мраке ночи из пруда выбралась утопленница.
По алебастровой коже с длинных поседевших волос стекали ручьи воды. Холщовая рубаха прилипла к телу, облегая маленькую торчащую грудь. Один глаз светился ярким изумрудом, а другой холодным белым льдом и лишь алые, как лепестки розы, губы быстро двигались, что-то нашептывая, пока из воды не выскочил длинный черный шест.
Луна вышла из-за тучи, осветила чистое острие косы, недобро поблескивающее в ночи. Доминика подняла лицо к небу и глубоко вдохнула, блаженно прикрыв глаза, наслаждаясь белесым светом, впитывая его энергию: «Отец, да благослови начинание мое, да будет воля твоя. Я есть Смерть несущая, дочь рожденная смертной и благословенная Тобой».
Белый круг луны, отразился на водной глади, образуя мужской лик, который устремил свой взгляд на новорожденную:
— Новый Жнец, Новая Смерть — благословляю тебя. Ступившую на Путь истинный, не отрекшуюся от Меня. — Спокойный, ласкающий слух баритон говорил с Доминикой. А она внимала каждому слову, будто завороженная. — В косе твоей сила, в тебе — Я. — Со всех сторон до нее стали доносится шепотки. — Новый Жнец, новая Смерть… Смерть… — нарастающий гул прекратился, стоило Доминике ударить косой об землю. Трава в том месте сразу же почернела и высохла, превратившись в пепел.
— От судьбы не уйдешь. — Подвела итог Жнец, любуясь черным лакированным шестом своего нового оружия, которое согревало ледяные пальцы.
Сильный ветер всколыхнул длинные поседевшие волосы, разметав их по плечам, погладив нежную кожу на ключице и потрепав по щеке. Он прошелся по высокой предрассветной траве и темным камышам, растущим вдоль подернутого легким туманом пруда, задел сочную листву на деревьях и умчался куда-то в сторону полей, где давно заколосилась, золотистая пшеница. Ночь сменялась днем, как уходила одна жизнь, давая место другой…
Она скиталась по миру, преодолевая временные петли, вкушая собственную силу и новую жизнь, в то время как ее коса забирала души других смертных. Месяцы, годы, века, время тянулось незаметно, а она ни на день не старела и только окружающий мир, напоминал ей о том, что все движется и меняется.
Попав в Оскуро, Доминика впервые в жизни испытала восторг от увиденного. Что могла знать девочка за прожитые 14–15 лет в лесной глуши, где люди жили в ветхих домах, не видя выше себя ничего кроме сосен.
Оскуро же, было подобно старинному замку со множеством входов и выходов и вместе с тем, оно ограничивалось только теми помещениями, в которых нуждался Жнец. Если Доминика сидела в спальне, то за ее пределами была сотканная из времени пустота, которая текла, огибая обитель Смерти. На свете было не так много Жнецов и ни один из них не встречался с другим и не мог рассказать о том, что было, есть и будет в этом мире. Хоть с самого рождения, Доминике была уготована ее судьба, но и это не делало из нее всесильную. Девочка сызнова училась познавать открывшийся для нее мир, изучала все те знания, что хранились на высоких стеллажах, тянущихся вдоль мраморных стен высокой башни, устремленной к небу. Училась прясть ту или иную судьбу, переплетая серебристые нити за прялкой. В Оскуро, всегда была ночь, окутанная мертвой тишиной одиночества.
Во все времена — все живые существа встречали смерть, она приходила как к новорожденным, так и к старикам. Ничто не могло остановить этот заведомо налаженный круговорот вселенной. Могло ли все это существовать без Жнеца? Конечно и одновременно нет. Всегда оставались те, кто находился чуть выше людей — светлые и темные — наделенные магическими способностями существа.
Доминика никогда не скорбела о прошлом, впитывая в себя всю ту магию, которой была наделена, разучивая свои новые способности: будь то перевоплощение в черную ворону или магия холода, когда пол под ее босыми ногами покрывался льдом. И когда пришло время встретиться с созданиями света и тьмы она была готова.
Архангелы и ангелы не вызвали у нее ни малейшей симпатии, их свет первое время провоцировал у нее головную боль, а глаза щурились, как будто ей в лицо светили солнцем. Она держалась с ними на расстоянии, а они в свою очередь проявляли странное уважение и страх, но не все. Старшие архангелы, такие как Михаил и Рафаил источали одно сплошное спокойствие, они разговаривали с ней, если вдруг так случалось, что рядом с телом мертвого они успевали оказаться быстрее темных, чтобы забрать душу в Келестис, пока Доминика поглаживала свою косу.
Темные были другими, они восхваляли и боялись, а кто-то даже пытался сам запугать ее и завладеть косой. Увы, невероятно мощный артефакт, был никому не подвластен кроме своего носителя — стоит лишь чужому к ней прикоснуться, он осыплется прахом. Смельчаков быстро поубавилось, никто не хотел шутить со Смертью, она могла пытать, и было это мучительно. Расправой Доминики стала пытка под названием «ледяная кровь». Жнец мучительно, изнутри, замораживала вены и сосуды обидчика, а затем, вытаскивала из своих волос длинную иглу и протыкала жертве кожу. Вены и сосуды разбивались на хрусталики, превращаясь в крошку, а затем Доминика доходила до сердца: адская боль, агония и бренная плоть, валяющаяся у ее ног.
Будь то темный или светлый, со Смертью нельзя было шутить, она с легкостью обрубала жизни, ей не было дела до разделения между Келестис и Нижней Аидой. Уже существуя в современном мире, в двадцать первом веке, Доминика ощутила тоску… ей чего-то не хватало, но чего? Она впервые не смогла понять: воспоминания о прошлом, о том какой она была при жизни, приходили к ней во снах, парализуя сознание непонятными эмоциями: «Что со мной, чего мне не хватает? Ведь я всесильна, бессмертна, я видела то, чего никто не видел, знаю то, о чем никто не знает. Что же тогда во мне переменилось?» — размышляла она, бродя по галереям Оскуро. Ее босых ног касался лунный свет, пробивающийся сквозь арочные стекла, и Доминика поняла, чего она хочет — прикосновений, настоящих с теплом и лаской, как у людей.
— Мне нужен преемник… — Доминика помнила о своей сделке с Эвикой.
Сначала она направилась в библиотеку, а оттуда в комнату за бархатной гардиной, где располагался круглый бассейн, наполненный кристально чистой водой. Опустившись возле воды на мраморный пол, Жнец стала водить пальцами по водной глади, ее губы шевелились, но она не проронила ни звука, пока в воде не появилось отражение маленькой девочки с прической каре. На вид ей было не больше пяти: «Такая же худенькая, какой была когда-то я» — рядом с ней стояла пара: мужчина и женщина. Мать, держала дочь за тонкую, маленькую ручку и они шли по растрескавшемуся асфальту в сторону пятиэтажного дома. Старый подъезд, истлевшие деревянные двери, слабо держащиеся на петлях, разбитая лестница. Родители с ребенком поднялись на последний этаж и немного потоптались у двери, обитой коричневым дерматином, пока им не открыла румяная женщина с короткой прической вьющихся волос.
