– А шо касается семьи, дорогой товарищ, – снова вступил тот, с темными пальцами и зычным голосом, – то наш режим работы сказывается благотворно на семейных отношениях. Оч-чень благотворно! Во-первых, заработок – как у прохвессора. Во-вторых, жены, как известно, ценят нас не только за заработок… – Он конфиденциально склонился к зампреду. – Я не буду называть фамилий, но есть тут у нас один товарищ в летах… так ведь у него до драмы доходило. Раз, слышь, в неделю – и все, и привет. А жена молодая, и, естественно, он в ней не уверен. Мы с ним рядом живем…

– Э, да будет тебе, балаболка, будет! – Пожилой дядя, на которого стали посматривать, побагровел, отошел.

Корнев, наблюдавший сцену от дверей, узнал: бригадир Никонов – тот, что выкладывал кривую трубу и хотел уволиться. Не уволился, вошел во вкус, стремится повыше. А насчет жены сам, чудак, раззвонил, теперь обижается.

– Нет, я, боже избавь, не хочу сказать, что там что-то такое имело место, – продолжал зычный. – Но – не уверен человек в такой ситуации: подозрения, ревность, сцены… что было, то было. Оно ж через забор слышно. А теперь – каждый вечер человек возвращается, будто из долгой командировки… и как, слышь, молодожен! И все в порядке, окрепла семья.

Он выразительно согнул руку в локте. Работяги ржали. Зампред молодо блестел глазами.

– Валя, там действительно все в порядке, – негромко сказал референту Александр Иванович, – моего участия не требуется. Они сами все докажут – рабочий же класс!.. Мы разминулись.

И он вернулся в осевую башню, зашагал снова вниз с этажа на этаж (хотя здесь уже ходили лифты) – принимал парад дел, работ, результатов в Шаре.

В пустом, выгнутом дугой зале на девяностом этаже, в котором к конференции откроется научная библиотека, Корнев увидел Ястребова. Тот шел вдоль внешней стены, приседал, распрямлялся, иногда что-то поднимал над головой. В местах, где это «что-то» издавало вой или писк, бригадир делал на стене пометки мелом.

– Герман Иваныч! – изумился Корнев. – Ты уже здесь, выспался?

– Это в честь чего я буду днем высыпаться, нежиться? – Тот подходил, обнажая в улыбке стальные зубы, щурил калмыковатые глаза. – Догадались тоже: не разбудив, в автобусы и по домам… Это себе дороже в будний день отсыпаться, на то ночь есть. Отдохнул, помылся – и сюда.

– А команда твоя?

– Одни спят, а те, что поумнее, – вон. – Он указал в дальний конец зала, где трое рабочих – все «ястребы» – собирали трубчатые конструкции. – Стеллажи строим для библиотеки. Юрий Акимович дал наряд.

– Чем это ты пищишь?

– Да вот, – Ястребов показал прибор в корпусе от транзисторного приемника, – сделать я его сделал, а еще не назвал. Ну… вроде миноискателя. Обнаруживаю сильные неоднородности около стен. Здесь стеллажи придется отдалять от стены, чтобы книжки не выскакивали сами. А то и барышня какая может с лесенки загреметь.

– Покажи-ка… – Корнев взял, осмотрел, снаружи ничего примечательного не увидел, крутнул ногтем винт на задней панели.

– Открывать не надо, Александр Иванович, я вам так скажу. Там две стандартные платы с генераторами промежуточной частоты, общий выход на динамик. Как сильно неоднородное место, так у ближнего к нему триода частота сдвигается. Получаются биения, они поют и воют – предупреждают.

«Конечно, сдвиг частот, биения… как просто! Это же универсальный индикатор неоднородностей. На микросхемах сделать, на руку надеть – работу облегчит, безопасность увеличит. И я не сообразил. Тогда, в Овечьем ущелье, смекнул, а потом и не вспомнил… надо же! Все текучка заедает». Корнев с уважением взглянул на мастера:

– Золотой ты мужик, Герман Иваныч, что голова, что руки… Премию получишь. А приборчик я у тебя одолжу на часок, надо кое-кого носом потыкать…

Потыкать носом в самодельный индикатор Ястребова следовало начальника лаборатории специальных приборов Бурова; эпитет «специальные» как раз и подразумевал приборы, использующие в измерениях и индикации свойства НПВ. Александр Иванович был не бюрократ какой-нибудь, чтобы вызывать начлаба Бурова к себе в кабинет, отрывать от дел, – он сам, не расплескивая созревшее чувство, направился к нему в лабораторию на 20-й уровень.

Начлаб Буров, цветущей внешности молодой инженер с широкими щеками и пышной шевелюрой, был на месте. Он сидел, отклонив стул на задние ножки, чтобы удобней было держать ноги на столе, и чертил схему в блокноте, положенном на левое, красиво обтянутое джинсами бедро. При виде главного он убрал ноги со стола, встал. В глубине комнаты инженер и две лаборантки что-то паяли.

Тыкал его Александр Иванович носом основательно и с многих позиций. Сейчас он не помнил, испытанное при виде приборчика чувство досады, что сам не сообразил: мало ли что он не сообразил, на нем институт, а этот щекастый лоботряс только на приборах сидит.

– А где приборы?! Где система привода и ориентации в Шаре? Вертолеты мотаются по произвольным маршрутам, перерасходуют горючее, высаживаются на площадки, как на полярную льдину! Где ограничители скорости? Где контрольные таймеры? Где реле неоднородностей?..

– Понимаете, Александр Иванович, – красивым грудным голосом сказал Буров, – нет общей идеи. А без нее…

– Да что идея, у вас здесь масса идей и эффектов: и тебе аккумуляция зарядов, сдвиги частот и фаз, и биения, и барометрический закон, и гравитационные искажения! А спектральные сдвиги, а интерференция от разного хода времени… Море разливанное, самая вкуснятина для разработчика приборов. Давайте прямо, Витя: если вам не по душе или не по силам сделать так, чтобы мы могли в НПВ видеть, слышать, измерять и отсчитывать все не хуже, чем в обычном мире, – скажите. Мы найдем вам занятие по силам и по душе. Вот штатная должность помощника коменданта у нас пустует, в охранотряде есть вакансии… пожалуйста, не стесняйтесь!

В это время очень кстати (или очень некстати, с чьей позиции смотреть) в комнату на голоса заглянул Зискинд; его АКБ находилось на том же этаже. При виде Корнева живое лицо Юрия Акимовича выразило замешательство, он, похоже было, даже поколебался: не захлопнуть ли дверь? Но – вошел, вслушался, включился, начал долбать Бурова со своих позиций: до сих пор нет способа точного измерения размеров и дистанций в НПВ, визуальные методы врут, метром не всюду приложишься. Приходится завышать запас прочности, а это лишний расход материалов, лишняя работа, грузопоток…

Словом, взбутетененный, воспитанный, осунувшийся за эти четверть часа, Буров на полусогнутых проводил главного инженера и главного архитектора по коридору, обещая немедленно переориентироваться на быстрейшее, всестороннейшее, прецизионнейшее конструирование нужных приборов.

– Вот и чудно, – мирно сказал ему на прощанье Корнев, – а после смены загляните в канцелярию, распишитесь там в приказе – напротив пункта, в котором вам будет объявлен выговор.

– Алекса-а-андр Иванович! – огорченно взревел красивым голосом начлаб, развел руками. – Ну вы, ей-богу…

– Ничего, Витя, увольняют после третьего выговора, а у вас это только первый. Так что все еще впереди.

Буров удалился. Настала очередь Зискинда.

– Юрий Акимович, – произнес Корнев голосом почти таким же грудным и глубоким, как у Бурова, – если я ошибаюсь, поправьте меня, но мне кажется, что вы не рады меня видеть. Более того, мне кажется, что вас устроило бы, если бы я не заметил тот изъянец в стене осевой башни размером восемь на десять метров и не напомнил вам о нем!

– Александр Иванович, не надо так шутить, – Зискинд приложил руку к сердцу. – Вы не представляете, как я переживал!.. Но кто ж знал, что вы заберетесь на крышу? Мы ведь с вами договаривались…

– Мы не нарушили договоренность… – Главный инженер бегло объяснил, что они устроили на крыше. – Но и это не все, Юра! Сколько у вас человек в АКБ?