Остальные места в первом ряду предназначались для охраны. Весь штатный персонал ЦМТ из здания был удален еще накануне. Прибывающим телевизионным группам любая съемка снаружи и внутри здания до полудня – времени начала пресс-конференции – была запрещена. Никаких стэндапов перед конференцией ни внутри, ни снаружи не предусматривалось. Мини-бусы с антеннами спутниковой связи на крышах и логотипами CNN, BBC, RT и других телекомпаний простаивали без дела до особого распоряжения за пределами первого кольца оцепления.

Все канализационные, коммуникационные и любые другие металлические люки на прилегающей к ЦМТ территории были наглухо заварены. Каждому участковому было придано по шесть курсантов милицейских школ – ночь напролет и все утро они глотали пыль, проверяя подвалы, и с остервенелым матом выплевывали голубиные перья, когда заколачивали вентиляционные окна чердаков.

Неслыханный циркуляр получили в Оперативно-поисковом управлении ФСБ: всему личному составу, всем топтунам, установщикам и прочим николай-николаичам, не задействованным непосредственно на главном объекте, было предписано рассредоточиться за периметром официальных охранных мероприятий и начать наружное наблюдение в свободном режиме, то есть наблюдать не за конкретным объектом, а вообще за всем, что может показаться подозрительным, то есть за всем, что движется. И хотя было принято решение небо над Москвой не закрывать, в аэропортах под разными предлогами были отменены рейсы нескольких небольших авиакомпаний. На объектах ПВО в состояние повышенной готовности были приведены новейшие зенитно-ракетные комплексы С-400 «Триумф».

Предусмотрели все.

* * *

Пока заканчивалась проверка француза, Алехин пропустил вперед еще одного фотографа с двумя камерами на шее, громко сказав, что ему нужно срочно позвонить, а то внутри могут не разрешить. Отмазка была довольно хилая, потому что сигнала все равно ни у кого не было, и Сергей выглядел глупо, набирая на мертвом телефоне какой-то номер от балды, одновременно краем глаза наблюдая, как шмонают француза и фотографа, которого пропустил. Усилия оказались напрасными. Когда француз, после того как его фотосумка прошла через сканнер, вытаскивал оттуда обе камеры, включал их и передавал охраннику, он, к несчастью для Алехина, повернулся к нему спиной.

К этому моменту Сергей сам сообразил, что у того, кого он только что пропустил за французом, камеры был Nikon, а не Canon. И, конечно, включались и выключались по-другому.

Сергей понял, что пропускать больше никого не может, и, чтобы не вызывать подозрений, торопливо достал обе камеры из сумки. На одной был объектив 70–200 миллиметров, а на другой – 16–35. Сергей и в этом теперь разбирался, но очень условно, ясно понимал одно: на первой камере объектив длинный, на второй – толстый и короткий. Он ведь не собирался ничего снимать во время конференции и не был готов к тому, что камеры попросят включить. Дрожащими руками он вертел камеру с коротким объективом, разглядывая все мало-мальски видимые надписи, когда оказался перед охраной и услышал вежливое:

– Включите, пожалуйста, камеру.

Сердце заглавными буквами выстукивало в висках сообщение: «Провал!» – когда взгляд все-таки выхватил ON/OFF, и Сергей негнущимися пальцами дернул рычажок туда-сюда, а камера щелкнула и засветилась верхним дисплеем.

– Крышку снимите, пожалуйста, – попросил проверяющий.

– Простите? – переспросил Алехин, который еще продолжал находиться в эйфории от того, что ему удалось включить камеру.

– Крышку, – повторил охранник и через паузу добавил: – С объектива.

– Да, да, конечно, – спохватился Сергей и попытался отвернуть пластмассовую крышку.

Но крышка, как назло, не снималась.

Он пытался открутить ее, словно с банки маринованных огурцов, но понял, что у фототехники принцип другой и на тоненькой пластиковой крышке должны быть защелки, которые Сергей теперь тщетно пытался обнаружить. Он уже готов был просто силой отодрать крышку от объектива, когда охранник с терпеливой улыбкой посмотрел ему прямо в глаза. В этот момент телеоператор, стоявший сразу за Алехиным, со звоном уронил свой штатив, и, пока внимание всех окружающих мгновенно переместилось за спину Сергея, тот нащупал-таки защелки и сдернул невесомую крышку рывком, словно штангист, побивающий мировой рекорд.

Охранник осторожно взял камеру у него из рук, посмотрел в видоискатель и вернул ему камеру.

«Как они только таскают такую тяжесть целыми днями? – не к месту прозвучал в голове Алехина праздный обывательский вопрос. – «Макаров» и то полегче будет».

Со второй камерой, казалось, проблем теперь не ожидалось. Сергей вполне профессионально снял крышку с объектива, но… камера не включалась. Сдвигая рычажок, Сергей понял, что он уже стоял в положении ON. Прохоров, наслаждаясь лыжами, баней и «Кир Роялем», оставил камеру включенной, а с похмелья не проверил зарядку.

– У вас, похоже, батарейка разрядилась, – терпеливо сказал охранник. – Запасная есть?

Алехин полез в сумку, но там был такой бардак из проводов, флэшек, зарядок и прочего, что с ходу батарейку он найти не смог.

– Сейчас я от этой вставлю, – Алехин перевернул первую камеру, пытаясь открыть дверцу батарейки, когда стоявший за спиной оператор нетерпеливо бросил ему:

– От той не подойдет. Это ж «один дэ», а эта у вас «пятерка». Вот, Сергей Владиленович, возьмите. Я таскаю про запас для своей, вдруг ею придется видео снимать. У вас ведь mark III, по-моему?

– По-моему, тоже, – ответил Алехин и, пока Алексей Кузнецов (как гласила надпись на его бэйдже) открывал его камеру и менял батарейку, лихорадочно соображал, как к этому благодетелю обращаться. Тот назвал его на «вы» – значит, у Алехина есть право ответить Кузнецову как младшему. – Спасибо, Алеша. Спасибо, дорогой.

– Прохор, ты опять датый, что ли, с вечера? – добродушно крикнул стоявший в очереди человека за три сзади дважды Пулитцеровский лауреат Александр Клубничко из «Эй Пи». – Народ тут ваще замерзает из-за тебя!

Алехин не мог рассмотреть бэйджик Клубничко, которого никогда в жизни не видел и который был лучшим другом Прохорова, и просто приветливо помахал тому рукой.

– Сейчас, сейчас, – добродушно ответил за него охранник. – Сергей Владиленович не проснется никак. Да, товарищ журналист?

– Да, да, – поспешно и с натянутой улыбкой забормотал Алехин. – Трудный вечер выдался вчера… A hard day’s night98…

– I understand99, – засмеялся охранник, жестом приглашая любимого журналиста президентской администрации пройти сквозь рамку.

«Твою мать! – думал Алехин, пока ходил взад-вперед через металлодетектор, вытаскивая из карманов один за другим все металлические предметы – телефон, ключи, монеты, и снимая ремень и часы. – Тебя же здесь каждая собака знает! А ты – ее! Имей это в виду, Алехин!»

С паспортом и аккредитацией проблем, слава богу, не было. Что ж, теперь можно и прямиком в сортир.

В туалете все было, как прежде, если не считать шести новых миниатюрных камер, которые снимали заветную кабинку, словно в пип-шоу для особо озабоченных. Но Алехин об этом не подозревал. Как не знал он и о том, что для подстраховки внутри главного зала сразу за дверьми установили еще одну рамку и сканер.

* * *

Пока в штабе операции наверху с десяток глаз следили за всем происходящим на мониторах, за бетонной дверью подвального бомбоубежища на торсе президента Пухова, который при помощи педагога по сценической речи и актера МХАТА имени Чехова Аристарха Злотникова в ритме фокстрота проговаривал туда-обратно скороговорку «Тридцать три корабля лавировали, лавировали, да не вылавировали», два капитана из его личной охраны закрепляли тонкий и легкий, как нижнее белье биатлонистов, отечественный бронежилет из мягкой американской многослойной брони. Жилет назывался Hybrid armor и состоял из трех компонентов: баллистического нейлона, арамидной ткани Dynima и сверхмолекуляного полиэтилена. Похожий жилет, только менее накрученный, когда-то много лет назад спас подполковника Алехина от пули полковника Слуцкого.