Мой Кристофер…
Из её уст это прозвучало так неправильно.
И так чертовски правильно! Мой Кристофер. Да. Мой Кристофер.
Так он и будет называться – мой лучший, мой грандиозный портрет. Работа всей моей жизни.
– Так что я просто взяла на себя смелость побыть твоими глазами, пока сам ты…
Я поцеловал жену. Прямо посреди улицы обхватил её лицо ладонями и поцеловал.
– Спасибо. Ты мой ангел, Грейс. Мой ангел.
Её звонкий смех переливами крохотных серебряных колокольчиков разнёсся по улицам уже спящего Лондона.
– Мой ангел…
***
Следующее утро оказалось одним из лучших в моей жизни. А всё потому, что я наконец успокоился. Совсем. Завтракая в компании жены и сына, я впервые за уже очень долгое время искренне наслаждался их обществом, а не норовил поскорее впихнуть в себя еду и сбежать в мастерскую. Я улыбался, играя с Логаном на ковре в гостиной. Я смеялся, когда Грейс вслух читала последнюю страничку новостей какой-то газетёнки сомнительного качества. И я был счастлив провести с ними каждую минуту вдруг освободившегося времени! Это было похоже на вызволение из неволи. Как будто раньше вокруг моей шеи была завязана верёвка с неподъёмным грузом, тянущим меня вниз и не позволяющим думать ни о чём ином, кроме одной-единственной мысли. А теперь мне стало легко и свободно. Груз испарился, верёвка оборвалась. И всё потому, что я нашёл его. А это значит, что впереди целый океан возможностей, реализовывать которые я начну прямо сегодня вечером. А пока… пока у меня есть достаточно времени и сил, чтобы просто побыть с семьёй, ни о чём не думая.
Я был расслаблен и ближе к обеду, когда уже стал задумываться о выборе костюма для предстоящего вечера. Тревоги не было. Было лишь сладкое ожидание и трепетное предвкушение, но это приятные ощущения. Не изматывающие, а напротив продлевающие удовольствие. Чем-то напоминало детские воспоминания об ожидании у раскалённой печи, когда весь день помогал матушке замешивать тесто и лепить булочки, вырезать бумажные трафареты для печений, а после выдавливать фигурки из теста, а теперь все плоды наших трудов оказались на огне, и мне лишь оставалось дождаться результата. Я наслаждался каждой минутой ожидания, не подгоняя ход времени и прекрасно понимая, что эти минуты – настолько же важные ингредиенты, как мука или сахар.
Сейчас происходило нечто похожее. Я ждал, наслаждаясь самим ожиданием.
И едва часы пробили пять вечера, я облачился в свой любимый костюм глубокого чёрного цвета, попрощался с Грейс и Логаном и направился в сторону небольшого стихийного рынка. Там, в одной из лавчонок с неприметной вывеской меня уже поджидал фотограф. Принимая от него конверт из неприятной как на вид, так и на ощупь, грубой бумаги рыжего цвета, я щедро расплатился и напомнил, что о нашей крохотной «сделке» никто не должен узнать.
Уже спустя пять минут я оказался в крохотном глухом переулке, где помимо меня был лишь чумазый мальчонка с пробитым мячом да его рыжий лохматый пёс. И только тогда я дал волю охватившему меня возбуждению: доставая конверт из внутреннего кармана пиджака, я больше не пытался подавить дрожь в пальцах или замедлить учащённое дыхание. Я понимал, что только что сам себе сделал огромный подарок. Устроил Рождество в середине августа. И да, это было восхитительное ощущение! Как тогда, когда матушка наконец показывала мне результат наших с ней трудов на кухне.
В конверте было семь снимков, хотя мы договаривались всего о пяти. Но эта деталь моментально испарилась из мыслей, едва я поближе взглянул на первую же фотографию. Мистер Тёрнер на сцене. Высокий и стройный, он держал в руках скрипку и улыбался публике. Широкий луч направленного света мягко обтекал его силуэт, словно вторая кожа, и без того тёмные волосы делая иссиня чёрными с местами рассыпанными в них светлыми бликами. Признаться, я не ожидал такого качества снимка от обыкновенного случайного фотографа. Или это большая удача, или парень действительно талантлив, но пока не смог проявить себя в качестве специалиста для крупных изданий.
Быстро просмотрев остальные снимки, я не без удивления отметил, что на одном из них он сумел запечатлеть нас обоих – меня и мистера Тёрнера – в момент нашего знакомства. Глядя на себя со стороны, я сглотнул: щенячий восторг в глазах, граничащий с беспрекословной преданностью хозяину – вот что я увидел в первую очередь. Какая-то неописуемая, маниакальная одержимость человеком, вырвавшаяся за пределы моей мастерской и выплеснувшаяся на объект обожания. Неужели вчера я действительно так выглядел? Неужели я выглядел так и все три минувших месяца? И как, чёрт возьми, Грейс всё это выдержала?! А Кристофер? Что чувствовал он, видя меня – совершенно незнакомого человека – таким? Ведь не заметить столь явное проявление заинтересованности было практически невозможно.
Меня слегка затошнило, и я торопливо убрал снимки обратно в конверт, а его спрятал во внутренний карман пиджака.
«Там ему самое место, – подумал я, выходя из переулка и возвращаясь на рынок. – Будешь разглядывать эти снимки дома, длинными и пустыми ночами, сидя в своей мастерской и рисуя по фотографиям, потому что какой нормальный человек согласится на работу с тобой после того, как ты так… Господи, какой позор, Гарольд! Ты, вероятно, напугал его. Ну, или как минимум, смутил. Возьми себя в руки!»
Я гулял по рынку без четверти час, разглядывая лавки с продовольствием и пытаясь успокоить галопом скачущие мысли. А после сделал поступок, кардинально противоречащий принятому решению – я купил хризантему в горшке. Ещё не распустившую бутоны и не ставшую ароматным жёлтым шаром, но в тот момент мне вдруг подумалось, что из всего буйства цветов выбрать следует именно её.
Я шёл по улицам с гордо поднятой головой, к груди прижимая небольшой горшок, и больше не испытывал уколов совести. На концертах принято дарить цветы. Я не делаю ничего предосудительного. Это абсолютно нормально. Я нормален.
В гостеприимно распахнутые двери парадного входа Ковент-Гардена я вошёл за десять минут до начала концерта. Права была Грейс: обладая фамилией Уокер, достать билет оказалось значительно проще. Но вот с получением билета в первый ряд проблема всё же возникла. Впрочем, чего не может решить фамилия, то вполне решаемо с помощью денежных средств.
Поэтому к моменту, когда в зале приглушили свет, я уже вполне комфортно расположился в первом ряду и был готов не просто смотреть концерт, но и слушать его. Собственно, за этим я сюда и подался. Один. На сей раз один. Я хотел услышать игру мистера Тёрнера. Хотел не только наблюдать за его движениями, но и слышать звуки, которые эти движения порождают.
Как же я ошибся! О, Творец Всевышний, как слеп я был всё это время! Как непозволительно тщеславен и эгоистичен!
Едва первые стоны его плачущей скрипки мольбою разнеслись по залу, я в полной мере осознал всю скудность собственного мышления. Все эти месяцы… дьявол, все чёртовы месяцы я ни разу не задумывался о том, какой он человек. Удивительно, но эта мысль даже не пришла мне в голову. Я смотрел на него только как на идеальную фактуру, как на красивое лицо, как на… как на вещь. А теперь вдруг осознал, что он – человек. Из плоти и крови. Из мыслей и чувств. Из талантов и изъянов. Он живой. Живой!
У него есть характер и чувства. Есть мысли и фантазии. Есть что-то, вызывающее на его лице улыбку и заставляющее хохотать во всё горло, как может лишь ничем не обременённый юнец. А есть какие-то пережитые трагедии и драмы, превращающие это поистине ангельское лицо в обитель печали… Столько всего! Господи, столько всего таится в его хрупкой, чуткой душе, а я как последний кретин думал лишь о внешности.
Это открытие поразило меня до глубины моей чёрствой, как оказалось, души. В те щедро наполненные божественно откровенной музыкой мгновения я разрывался между восхищением им и омерзением к себе. И это было единственное, что портило этот прекрасный вечер.