– Меня достало, что ты постоянно ограничиваешь список тем, на которые мы можем свободно общаться, София! – От контраста его неожиданно воркующего тона и смысла слов я совершенно растерялась, и накрывшая после первого испуга злость стала откатываться в обратную сторону. – Это отныне неприемлемо! И я этого больше не собираюсь терпеть ни как твой командир, ни как твой мужчина.

Волна холодных мурашек прокатилась по телу от того, как это прозвучало. Очень захотелось, чтобы он встал с меня и ушел, но почему-то пришло на ум, что, если так случится, меня ждут неприятности. Причем не из разряда страдашек о разбитом сердце.

– Какое, черт возьми, это имеет отношение к ситуации с Арнольдом? – запихивая поглубже все эмоции, я расслабила тело и послушно откинула голову, позволяя Рожеру целовать мою шею.

– Напрямую – никакого, но одно проистекает из другого, дорогая, – уже совсем спокойно проворчал он у моей кожи. – Твои мысли, не важно, о прошлом или о происходящем сейчас, воспоминания, знания, о которых ты умалчиваешь, составляют совершенно незнакомую и недоступную для меня часть тебя. У меня было достаточно времени чтобы осознать: такое положение вещей меня не устраивает. А значит, теперь так не будет.

– Почему мне кажется, что ты пытаешься напугать меня? – проглотив ком в горле, тихо спросила я.

– Быть полностью открытой передо мной так страшно, звезда моя? – Мягкие, теплые, но при этом посылающие волны холодной дрожи прикосновения прошлись вдоль линии подбородка.

– А разве откровенность не должна быть добровольной? – прикрыла глаза, игнорируя странный коктейль ощущений.

Рожер сместился на бок, освобождая меня наконец, и я сразу села и отодвинулась, сопровождаемая его усмешкой.

– Учитывая произошедшее со Штерном, больше нет, – его тон снова без всякого перехода изменился с интимного на сухой и деловой.

– Объяснись!

– «Ковчег» – замкнутая система, София, бежать отсюда некуда, и распространение любых психозов абсолютно недопустимо.

– Ты что же думаешь, что я тоже могу потерять над собой контроль, как Арни? С какой стати? – от изумления даже не смогла сдержать насмешливого фырканья.

– Все Естественные теперь на особом контроле, хоть и негласном. Так что не принимай все на свой счет.

Даже если бы он с размаху ударил меня по голове, эффект не мог быть большим.

– Да как вы… – задохнулась от возмущения я. – Кто вам право дал?!

– Я. Здесь. Капитан! – припечатал каждое слово Тюссан, поднимаясь. – Мне не нужно ничье разрешение! Я не обязан ни перед кем отчитываться! И данная тема исчерпана!

Я молчала, ошеломленно глядя на него, внезапно осознавая, что он разительно изменился с того момента, как мы общались последний раз. Нет, не внешне, конечно, но, однако же, мужчина, на отношения с которым я отважилась, кажется, исчез бесследно. Теперь его цепкий, въедливый взгляд больше не виделся изучением, чутким улавливанием моего состояния, ради того, чтобы под него подстроиться, а ощущался скорее уж скальпелем, примеряющимся, как бы вскрыть меня максимально быстро и эффективно.

– София, тебе придется смириться с тем, что недомолвки и умалчивание о чем-либо с этих пор невозможны между нами. – Нет, он и не думал смягчиться и начать уговаривать. Просто продолжал озвучивать новое положение вещей. – Ты моя девушка, и случись срыв у тебя, моему имиджу руководителя, полностью контролирующего все на «Ковчеге», будет нанесен непоправимый ущерб.

– У меня не будет никакого срыва. – Я отошла к противоположной стене и прислонилась спиной, стараясь сохранить невозмутимое выражение лица, ибо поддаться эмоциям в таком споре станет главным аргументом против меня. – Если уверенности в моей способности верно оценивать свое психическое здоровье у тебя нет, то проблему безопасности твоего капитанского имиджа ты можешь с легкостью решить, расставшись со мной прямо сейчас. И я даже настаиваю на этом. Тебе лучше уйти.

Рожер спокойно прошествовал через отсек к аппарату обмундирования и вскоре облачился в свой белоснежный костюм с эмблемой Ковчега на груди. Так же неторопливо он подошел ко мне и, наклонив голову, поцеловал в щеку.

– Мы не расстаемся, звезда моя, – с совершенно безмятежной улыбкой, заставившей волосы на моем затылке зашевелиться, заявил он. – Готовься поделиться со мной всеми своими тайнами.

Он направился к двери и обернулся, уже стоя снаружи.

– И да, не думай, что если запрет копаться в деле Штерна был высказан мною наедине, то ты можешь не считать его прямым приказом. Никаких запросов или попыток выяснить что-либо в личных беседах. Иначе я приравняю это к посягательству на психологическую безопасность экипажа и вынужден буду тебя наказать, София. Немного успокоившись и подумав, ты поймешь, насколько я прав. Увидимся завтра, дорогая.

На несколько минут меня накрыла паника. Нет, совсем не из-за того, что позволила втянуть себя в отношения, способ выхода из которых был пока непонятен. Проблема казалась глобальнее моих личных трудностей. Изначально происходящее между мной и капитаном было построено, скорее, на логике и практичности, подпитываемых физической тягой. Теперь просто стало очевидно, что никакого флера романтики не существовало и со временем он не возник бы. Вот только я вдруг начала подозревать, что вовсе и не животное притяжение стало основной причиной для усилий капитана по сближению со мной. Что тогда? Вспомнив, к какой теме он настойчиво подводил меня раз за разом, поежилась. Понимания, чем знание о неприятных тайнах моей семьи может быть полезно Тюссану, не появилось, а сам процесс общения на эту тему представлялся мучительным. Но это все вообще мелочи, учитывая гигантскую проблему номер один в виде самого капитана и его странного поведения, которое просто нельзя уже списать на свойственное любому человеку сиюминутное раздражение. И с кем мне поговорить об этом? И если я подниму эту тему, то чего намерена добиться? Обследования Тюссана? Очнись, Софи! Для подобного нужно, насколько помню корабельный устав, собрать всю команду или в нашем случае хотя бы бодрствующую смену на общее собрание и выдвинуть четкий «обоснуй» своего требования, проголосовать о временном отстранении, избрать исполняющего обязанности… Идея провальная уже с пункта номер два. Если потребовать общего собрания имеет право любой член экипажа, то с внятным обоснованием явный затык. Что у меня есть предъявить в качестве подтверждения психологической неустойчивости Рожера? Секундные вспышки, свидетелей у которых не было. На людях же он просто образец выдержки и невозмутимости. Как мои заявления будут выглядеть в глазах окружающих? Как собственные домыслы на пустом месте? Попытка опорочить его чисто из женских стервозных побуждений? Ну и кто из нас тогда будет выглядеть психически неустойчивым? И, положа руку на сердце, нужно признаться себе честно: даже если бы мои доводы оказались гораздо весомей, кто проголосовал бы против Тюссана? Да стоит ему только начать говорить, и все станут глядеть ему в рот как зачарованные, сама ведь сколько раз была свидетельницей этого эффекта. Черт возьми, такое чувство, что он владеет техникой зомбирования или массового гипноза. Звездный капитан улыбается, открывает рот – и все взгляды уже прикованы к нему, все внимание сосредоточенно на звуке его голоса, его словам внимают, ни на секунду не думая усомниться… Но это же чушь! Во-первых, никого с такими способностями просто не допустили бы и близко к «Ковчегу». Не важно, Естественный ты или Модификат, но закон для всех един. Все, кто был хотя бы заподозрен в способностях по воздействию на сознание, подвергались изоляции и принудительному «лечению», которое, по сути, представляло собой частичное разрушение мозга. Учитывая количество проверок и тестов, которые пришлось пройти Тюссану, просто невозможно себе представить, что он мог бы скрыть способности к манипулированию сознанием, тем более массовым. А во-вторых, никто из команды не выглядел действительно лишенным воли. Но что мне остается? Бездействовать в надежде, что хуже не станет? Но разве не такое поведение привело, пусть косвенно, к несчастью с Арни? Нет, пусть даже я и ошибаюсь и стану выглядеть для всех дура дурой, но молчать нельзя. Соскочив с постели, подошла к двери. Внутрикорабельное время три пятнадцать. Последние дни были для медиков более чем насыщенными, но надеюсь, док Питерс простит мой поздний визит. Входной замок издал тихий щелчок в ответ на мою команду открыться, но дверь не шелохнулась. Я повторила приказ, но на этот раз никакой реакции техники не последовало вообще.