− Ха, − сказал алхимик и уселся на свое место, − я сейчас половину своих ядов могу вылакать – и глаз не сомкну. Темница эта проклятая из головы не лезет, да и… вообще.

К моему удивлению, Йехар медленно кивнул и принял такое положение, чтобы разговаривать было удобнее. Покосился на почти затухший костер, но разжигать его вновь страннику было лень, так что он просто опять достал Глэрион. По мечу побежало теплое оранжевое пламя. Йехар задумчиво погладил лезвие, не обращая внимания на то, что его рука при этом проходит сквозь огонь.

− Возможно, ты прав и нам стоит поторопиться со своими суждениями, − заговорил рыцарь. − Я чувствую, что времени с каждым часом остается все меньше. Что-то надвигается…

− Очень драматично, − фыркнул Веслав. – Так что было на стенах темницы?

− Я спать хочу! – вставила я жалобно.

− А я нет, − бодро отозвался Эдмус. – А на той стене было много всего: рисунки всяких женщин и письмена, и я еще помню, что мы из этого ничего не поняли, так что завтра придется лететь и проверять, и, если мы не поймем все это во второй раз – вот это будет по-настоящему весело, потому что…

Все скривились, но заставить шута примолкнуть у нас не было никакой возможности: он осмотрительно выбрал себе место так, чтобы до него нельзя было дотянуться. Разве что добросить тяжелым подручным средством, так он же и сандалии Герема с собой забрал, а другим чем-нибудь – жалко.

− Мы думали над этим, − заметил Йехар. – За время скитаний по мирам мы повидали множество странных символов и надписей… Многое там можно было прочесть – и уверяем, ничего о Сердце Крона не было. А уж о том, как его уничтожить…

− Плохо, значит, смотрели.

− Всеми глазами, что были у нас в наличии.

− А двери? А если там будет что-нибудь внутри?

Пришлось вмешаться, потому как я всей душой желала, чтобы этот спор поскорее закончился.

− Но ведь та тень… помнишь, сказала – «на ее темнице», а не внутри. Так что…

Алхимик нахмурился, но не ответил и пробежал взглядом мимо меня. Пытался, как и мы, связать сказанное Тиресием с тем, что мы услышали от чьей-то души.

− Кто она такая, вообще? – наконец вспылил он. – И какого черта лысого перед ней тени расступались?! Достала, что называется, и у Врат Эйда…

− Умершая прорицательница, − мне это не казалось таким интересным. – Вроде Тиресия, только женского пола… ну, что ты, в самом деле! Вернемся завтра утром, рассмотрим темницу заново, хочешь – ты и внутрь залезешь…

− И будешь лазить себе и по стенам, и по потолку, − сообщил Эдмус и на всякий случай отполз по траве от алхимика на пару метров, − а потом поймешь, что единственным сердцем, какое было вообще у этой самой темницы, было живое и человечье, на пороге. Ну, которое мы видели, помните? В нем еще стрела торчала – такая длин…

Веслав вскочил на ноги с видом Архимеда, который сейчас выдаст свое «Эврика!» Но выдал, конечно, другое:

− Я болван! Вот же он, символ и объяснение, под носом у нас и на пороге! Да не о рисунках же говорила эта старая… кто она там, готов себе дать на отсечение… − тут алхимик с сомнением посмотрел на свои тонкие пальцы и закончил: − …карман.

− А его нужно казнить с церемониями или просто отгрызать? − уточнил спирит, но шута никто не слушал.

− Что-то я не поняла…

− Что-то я не удивлен! – огрызнулся алхимик нетерпеливо. – Слова Тиресия вспомните! Когда Крон вспомнит своих детей и всякое такое… ну, словом, чтобы он резко подобрел, раскаялся и полюбил весь мир разом, а детишек и разом, и по отдельности. Значит, есть еще одна стрела, кроме Зевеевой, которая подействует на Сердце Крона, он и про стрелы-то во множественном числе говорил…

− Про Аполлона вспомнил или про Эрота? – поинтересовалась я, потому что эти двое богов были прославленными стрелками. – Раз про то, чтобы полюбить – это Эрот, как его по-местному? Эроот.

− Папа Крон влюбится в Гээру… − хихикнул Эдмус. Алхимик метнул на него яростный взгляд, и шут тут же плюхнулся в траву, прикидываясь невинно убиенным.

− Стрелы Эроота могут вызывать не только любовь как влечение, им доступно это чувство в самом широком диапазоне понимания. К примеру…

− Знаешь, лучше кричи, − попросила я. – Когда ты начинаешь занудствовать, меня с души воротит. Ясно. Нам нужна стрела Эроота, которой мы должны пронзить Сердце Крона. Которое неизвестно где, и мы не совсем понимаем, как оно выглядит. Так?

Йехар коротко склонил голову. Соглашаться с мнением алхимика громко ему не хотелось.

− Возможно.

− Тогда у меня простой вопрос: а если мы все-таки найдем Атею, – она нам сразу отдаст Сердце?

− Конечно, нет, − отозвался из травы спирит. – Она его спрячет за спину и попросит угадать, в какой оно руке.

− Мы полагаем, что добровольно дочь Аты нам не отдаст ничего, − мягко заметил Йехар. − Едва ли это в ее характере. Однако едва ли она способна причинить нам большое зло: опасаться следует не ее лично, а ее способностей. Вспомните рассказ Тано…

Он примолк, чтобы мы успели вспомнить. Слова бога смерти я передала им еще на пути в Эйд, кроме пары фраз, которые показались мне непонятными.

− Атея, − заговорил Поводырь опять, − читает в душах людей и привлекает их на свою сторону тем, что предлагает выполнить их заветные желания. И смена обличий только помогает ей в этом. Посему нам следует бояться при этой встрече лишь своих слабостей.

Алхимик фыркнул в кулак, но уточнять свой фырк под гневным взглядом Поводыря не решился. Йехар продолжал:

− И поэтому нас волнует прежде всего не столкновение с самой Атеей, а то, что пока мы не видим возможности раздобыть стрелу Эроота.

На сей раз странник не сказал ничего нового. Просто выразил вслух то, что дошло уже до всех: если бог любви стал человеком, его стрелы пропали вместе с его сущностью. Если же он заперся с остальными в Эйде… ну, тогда нам предстоит еще один увлекательный вояж, только теперь в обратном направлении. Будем надеяться, что Одиссей с Тиресием соскучиться не успели. И что нам вообще кто-нибудь ответит, иначе и подземное царство, и богов, которые там укрылись, ждет потрясение. Во всех смыслах. Терпение у Веслава короткое, а взрывчатка, кажется, все-таки есть.

− Между прочим, я уже полчаса умираю, а меня никто не спасает! – возмутился Эдмус, опять высовывая голову из травы. – Значит, завтра мы вернемся перемолвиться словечком с Хсинией? Или, может, постучим и позовем Тано?

− Чего тебя спасать, тебя добить легче, − проворчал алхимик, подкладывая веточки в тлеющий костер. – Легче было бы сперва слетать к Алгене. С царицей поговорим об освобождении Атеи, да заодно уж Зевея спросим, вдруг он точно знает, что случилось с Эроотом. А тащиться опять в Эйд без надобности…

Я смотрела на Йехара: тот явственно колебался, но не потому, что трудно было принять решение. Ему, как и мне, больше импонировал второй вариант, но что же, прикажете с этим алхимиком до бесконечности соглашаться? Да ведь он и так уже наглее некуда, а скоро его унять совсем невозможно станет!

− Мы решим утром, − в порядке компромисса заявил Йехар наконец. Посидел еще немного молчаливо и признался, уже от первого лица: − Я ощущаю нечто странное в этой истории с Атеей. Нечто невольное, словно не все здесь зависит от нашей противницы. Да, она причинила много зла, и все же у меня такое чувство, словно иногда ее что-то просто толкало вперед. Или она не могла остановиться…

− Счастливы те, кто может бороться против своей сущности, − пробормотала я. Светлый странник бросил на меня заинтересованный взгляд.

− Кто сказал тебе это?

− Тано, конечно, − Веслав нервно передернулся, сунул руки поближе к огню – и тут же с проклятием отдернул, когда митенки начали тлеть. – Известная такая песенка о том, что легче вечно разрываться надвое, чем быть окончательно обреченным и эту свою обреченность оплакивать.

− М-м… − неопределенно заметил Йехар, глядя на свой клинок. Я невольно вспомнила слова Тано о том, что Глэрион – в какой-то мере проклятие нашего рыцаря.