- Живем в дерьме, - говорила она, сдувая запахом фруктовой жвачки волосы с левого глаза. - Хочу жить, как этот... как Змей.

- У него на совести много... чего, - рассеянно заметил Алик. Хотел сказать про грехи, но слово не нравилось.

- Да я бы нагрузила свою совесть чем угодно, лишь бы из этого дерьма вылезти, - запальчиво сообщила Луиза.

Алик не стал задумываться над ответом. Неприятное напоминание о гангстере, выведшее его из блаженных глубин рассеянности, уже и так было на совести этой дамы, но она это вряд ли поймет. Алик иногда сам задумывался на тему наличия совести у него самого и пределов ее нагрузки. Человеку, общающемуся с ним, придется туго, подумал он. Впрочем, таких нет. Только Кэсси была, покуда до нее не добрался этот подонок...

- Никто не предоставит вам такой возможности, - сказал он Луизе. Если только вы не попробуете оборвать его земной путь...

- Шлепнуть, что ли? Нет уж. Я бы с ним лучше... наладила отношения, если выражаться вашим языком. А то нынче такие мужики...К вам это не относится, вы симпатичный - не тупой и не мрачный.

Алик подумал, что несмотря на его опалесцирующую бледность, внешнее впечатление от него, наверное, ассоциируется с мыслями о зеленой травке, поющими птичками и прочей веселенькой ерундой, милой человеческому сердцу.

- Не думайте, - продолжала дама, - я очень привередлива там, где дело касается мужчин.

Алику вдруг отчего-то понравилась ее вульгарность.

- Я давно заметила вас. У вас такие изумительные волосы...

Она обмахнулась рукой.

- Жаль, что у вас нет веера, - низким и нежным голосом сказал Алик. Все это было банально и мило, его усталая натура с ностальгическим наслаждением отдавалась этому разговору, который был вовсе не разговором, а быстрым и легким скольжением к обоюдной благосклонности.

Она засмеялась.

- Да, в наше время освежиться в помещении трудно, - сказала она, увлекая его к выходу.

Сырая и прохладная осенняя ночь порадовала их некоторой тишиной. Сиреневое платье Луизы казалось темно-серым, как волосы Алика. Она подбирала его, проходя мимо аккуратно постриженных кустов, что пытались расти по краям заасфальтированной дороги и Алик, двигаясь немного позади , зачарованно наблюдал за игрой тусклых и мрачноватых теней на атласном подоле.

Внезапно Луиза повернулась к нему, и Алику ничего не оставалось, как осторожно обнять ее за талию. Это он пытался осторожно. Она же притиснулась довольно сильно что заставило его с неудовольствием услышать, как усилился болезненно-приятный и тихий шум, с которым волны ее крови мягко ударяли в упругие стенки сосудов.

- Я провожу вас домой, - сказал он, ощутив, как заломило скулы. Луиза неохотно отлепилась - это предложение показалось ей привлекательнее, чем перспектива стоять на дорожке.

И, пока они шли, Алик разговаривал с ней, все острее чувствуя, как холодно его неподвижное сердце, знал, что от этого ощущения все мотивы его сдержанного поведения сдадутся и исчезнут, уступая место острой, темной и разрушительной жажде человеческой жизни. Он сможет почувствовать эту жизнь своей. Ненадолго, потому что не хотелось лишать мир этой странной и приятной, хотя и несколько грубоватой красоты, что пришлась ему так под настроение.

На крыльце ее дома он без всякий объяснений опустился на колени и приложил к холодным губам своим тыльную сторону ее ладони. Она молчала и не двигалась, отдавшись охватившему ее наведенному оцепенению. Темная часть натуры Алика тут же отключила большую часть разума, и вампир, забывший обо всем, кроме упоительных вибраций тепла и крови, прижался холодной щекой к теплой коже. Это причиняло одновременно боль и давало наслаждение его природе, его собственной мертвой крови, служившей, как он предполагал, только топливом для выработки той непонятной энергии, которая ночами поддерживала его в движении, питала его разум и давала его душе наслаждаться богатым спектром необыкновенных ощущений, недоступных живым.

Когда же он вдохнул и ощутил на языке горячую боль разорванных тканей, ему показалось, что все реальное исчезло, и он остался один на один с такими простыми чувствами человека и такими сложными и страшными своими собственными.

А когда Алик, немного растрепанный и уже пришедший в себя, отнес мирно спящую Луизу в ее собственную постель, мысленно пожелав ей назавтра головокружения послабее, он еще раз с привычной иронией отметил свое трогательно-нежное отношение к жизни. Он знал, что теперь его очень долго будет тянуть сюда жуткой силы желание убить эту женщину. И знал, что приложит все силы, дабы оно не одолело. Во-первых охотник не окружает свой дом трупами, а во-вторых она слишком красива.

Вернувшись в опустевший перед рассветом бар, Алик зачем-то поискал там Генриха, не нашел, и через некоторое время вернулся к себе, вернее, к Кэсси в подвал.

Обнаруженное там его тронуло. Девочка не поленилась на огромный сундук, стоящий там, положить подстилочку. На ней спала кошка. Услышав Алика, она сорвалась с места и шипящей ракетой вылетела наверх.

18. Стройка.

Кэсси проснулась за минуту перед приходом Энди. Тень исчезла. Гангстер стоял и звонил. Асету.

Сжавшись в комок, заложница отползла на самый краешек синего дивана и приготовилась незнамо к чему, вероятно, к худшему. За короткое время, в течении которого он в скоростном порядке набирал номер, в ее мозгу успели сменить друг друга множество картин.

Асет оказался на месте, но Энди ограничился только коротким приглашением.

- Заглядывай. Когда мы закончим, я предоставлю все тебе. Конечно... Непременно...

Кэсси отвлеклась от размышлений о собственной судьбе. Что он предоставит? Не ее, и то хорошо. Впрочем, ведение при ней личных разговоров уже и так не слишком обнадеживающий знак.

Энди положил трубку и тут, наконец, впервые повернулся к своей заложнице.

-Ускользнул твой рыжий приятель, - сказал он. - Хоть и знал о тебе. Рассчитывает нагрянуть сюда позже, думает, я тут просто так обещания раздаю. Так что вечером поедем с тобой...

От этой речи девушку пробрал озноб.

- Куда?

-На стройку, куда же еще, - спокойно объяснил Энди. -Некогда мне тут... Хотел тебя одному психу презентовать, да не вся маза проходит, как следует...

Была неподалеку тут стройка. Начали ее, когда деньги были, да так и не закончили, никто не знал, почему. Так и осталось все там, как будто вчера закончили и завтра продолжат. Стояла техника, лежали материалы, носилась на ними полугодовой давности пыль.. Может, и продолжат, конечно, только Кэсси показалось, что она уже об этом ничего знать на будет.

Энди ушел к себе, а она все сидела, лихорадочно соображая, что такое можно сделать до вечера, чтобы появилась хотя бы надежда на спасение. Через час у нее уже была готова какая-то идиотская версия о том, что о ее присутствии знают, что гангстеру будет плохо, если с ней что-то случится, и еще много измышлений на ту же тему, в эффективности которых она сильно сомневалась, потому что устала, нервничала и не в состоянии была придумать ничего лучше. Возможно, она даже попробовала бы ухватиться за них, как за соломинку, но гангстер в тот день больше с ней не разговаривал. Были мысли выпрыгнуть в окно, вырваться в дверь, уговорить Тень, но мысль об Энди в соседнем помещении вгоняла ее в шок до полной потери сил. Несколько раз она пыталась подойти к внешней двери, но шевеление за ней убеждало ее, что этот путь - один из многих закрытых.

А вечером, когда девушка уже устала бояться, ее вывели, крепко держа за руки, два парня и затолкали в машину. Кэсси вспомнила, что перед кончиной принято помолиться, но не нашла в душе своей ничего, кроме одного вопроса: неужели она, за свою короткую жизнь уже успела настолько нагрешить, что не достойна увидеть напоследок ничего, кроме этих рож и захламленной стройки, не достойна услышать хоть слово сочувствия вместо их издевательских реплик, которые почему-то сразу прекратились, как только они въехали на место назначения.