Он погладил пальцем холодную поверхность серебряного сундучка, соседствующего с необычными перламутровыми ракушками. Особую атмосферу покоя в комнате создавали бледно-зеленые шторы и бирюзовый персидский ковер. Каждый предмет, каждый цветовой оттенок были строго продуманными. Это внимание к деталям поражало Сергея.
Дома у него не было ничего подобного. В Ленинграде он жил в коммуналке, деля еще с тремя семьями кухню, ванную и уборную. Но Волков предпочитал обитать в историческом сердце города вместе с соседями, чем перебраться в район безликих советских новостроек. Его комната отличалась спартанской строгостью и функциональностью. Запросы сибиряка были невелики. Шесть месяцев в году Сергей разъезжал по регионам Сибири, посещал крупнейшие животноводческие фермы, на которых разводили норок или соболей, курировал центры сортировки мехов, встречался с охотниками, объединенными в кооперативы.
В маленьких деревянных хижинах, затерянных в непроходимых лесах, он пил горький чай, обжигающий горло, а разговор шел об охотничьих тропах и ловчих собаках. Сергей легко находил общий язык с гордыми, упорными и умелыми людьми. На санях и в поездах Волков избороздил весь этот суровый край и понял, что целой жизни мало, чтобы постичь его во всем разнообразии. Но и в хвойной тайге близ Якутии, и в горах у волшебного озера Байкал, и в тундре, продуваемой арктическими ветрами, он чувствовал себя как дома.
Однако после встречи с Камиллой в душе у Сергея поселилось совершенно особенное чувство, подобное свету лампадки, что освещал иконы в избе родителей, чувство, которое вопреки всему связало его с молодой женщиной, спавшей в соседней комнате. Вдали от нее его жизнь приобрела горько-сладкий привкус тоски.
Сергей подошел к окну и сдвинул край шторы. По узкой улице скользили автомобили. Справа располагался отель «Риц», из которого выходили поздние посетители. Они громко переговаривались, мужчины курили сигары, шутили с дамами в туфлях на высоких каблуках, с изысканными прическами, накрашенными ноготками и обнаженными плечами, прикрытыми небрежно наброшенными манто.
Теперь, после смерти отца, Камилла возьмет в свои руки бразды правления — будет руководить Домом Фонтеруа. До недавнего времени Сергей не представлял значимости фирмы, обосновавшейся во внушительном здании на бульваре Капуцинов. Камилла рассказала любовнику о своем брате Максансе, который устранился от участия в семейном бизнесе. У молодого человека были свои интересы в жизни, он не желал следовать традициям семьи.
«Останься со мной, прошу тебя… Останься…» — тихо попросила Камилла Сергея. Темнота, окутавшая комнату, мешала мужчине увидеть выражение лица любимой, но он почувствовал, как напряглось в его объятиях ее тело, и понял, что Камилла боится признаться в собственной слабости. Сергей был бесконечно терпелив с ней и понимал, насколько Камилла сейчас хрупка и беззащитна, как потрясена смертью отца. При этом сибиряк осознавал, какие горизонты открываются перед ним.
Почему он не подумал об этом сразу по прибытии? Оказавшись на земле Франции, почему он не сказал себе, что может и не возвращаться? Если власти позволили ему так легко в одиночку выехать из Советского Союза, значит, они не сомневались в его возвращении. Дубровин тоже не сомневался. Получается, что начальник Сергея знал своего подчиненного лучше, чем он сам?
Сергей был опьянен западным миром, его свободой и капиталистическим размахом. Он не спал уже сутки. Странное возбуждение мешало ему оставаться на месте. Мужчина исходил весь город: от собора Парижской Богоматери с кружевными башнями к металлическому ажуру Эйфелевой башни, от лестниц Монмартра до Дома Инвалидов, чья строгость и элегантность поразили его в самое сердце. Как же надо было любить родину, чтобы построить для своих раненых солдат столь великолепное здание!
Раздался визг тормозов: на улице остановился автомобиль с откидным верхом. На заднем сиденье во все горло хохотали девушки в кофточках, дерзко обтягивающих пышные груди. Парень, сидящий за рулем, издал ликующий вопль, и машина снова сорвалась с места.
Сергей прикрыл штору. До рейса на Москву оставалось всего несколько часов. Уже на следующий день вечером он сядет в Транссибирский экспресс.
Мужчина представил себе зал ожидания Ярославского вокзала, в котором томятся соотечественники в неудобной одежде, у их ног лежат многочисленные тюки. Как только путешественники рассядутся в вагонах, они достанут черный хлеб, сыр и холодную рыбу, разложат шахматные доски и карты. Комсомольцы-добровольцы, молодые люди, отправляющиеся работать на коммунистические стройки, будут шутить, толкая друг друга локтями, пряча под козырьками фуражек глаза, в которых затаился непрошеный страх. Необходимо немало мужества, чтобы шагнуть навстречу тому, что их ждет по ту сторону Уральских гор. Прежде чем сесть в поезд, некоторые суеверные пассажиры пару минут постоят молча на перроне.
Утром поезд остановится на вокзале в Молотове. Почувствовав смутную тоску, Сергей встанет и склонится к окну. Если бы он ехал в Иваново, то именно здесь делал бы пересадку, чтобы преодолеть еще сотни километров на северо-восток. Каждый раз, отправляясь в Сибирь, Волков не мог сдержать нетерпения. Когда долины и пологие холмы Западной России сменялись обрывистыми склонами гор, отделяющих Европу от Азии, бывшего охотника всегда охватывало волнение. Несколько ненцев с черными раскосыми глазами сойдут на перрон, а поезд вновь тронется в путь. Милиционер в серой форме пойдет за кипятком в конец вагона, а Сергей опять займет свое место и будет терпеливо ждать, пока за окнами вагона промелькнут пять тысяч километров, отделяющие Москву от Иркутска.
Как он может отказаться от этой жизни? Сергей не питал никаких иллюзий относительно политического строя своей страны. Как и большинство сибиряков, по своей природе мятежных одиночек, он просто терпел коммунистов, но не забывал о стремлении своего деда по материнской линии отстоять независимость края, уравнять его в правах с европейской частью России. Такой патриотизм многих людей привел в лагеря. Сибирь представлялась Волкову великаном, спящим на плече Западной России, а хищные и жадные завоеватели грабили его, отбирали богатства. Край каторжан и ссыльных стал краем великих коммунистических строек, но и сейчас из него выкачивали нефть, золото, руду. Гордые реки дыбились плотинами. При этом, невзирая на все нанесенные раны, девственные земли Сибири помогали сохранить живущим здесь странную, почти мистическую веру в будущее, потому что именно в этих местах сосредоточилась сама суть свободы.
На следующей неделе Сергея ждали в огромном Баргузинском заповеднике, основанном в начале века для сохранения ценных соболей, этих неоспоримых королей меха. Их шелковистая, переливающаяся шубка была легкой, как дыхание. Тысячи и тысячи гектаров земли, где господствуют кедры и березы, где бродят бурые медведи, северные олени, лоси. Листва в сентябре там становится золотисто-багряной, а небо — прозрачным. Сразу по прибытии Сергей отправится на берег Байкала и будет любоваться неподвижной, околдовывающей бирюзой воды. Если только в день приезда не разыграется одна из тех осенних бурь, что предвещает приближение зимней стужи, сковывающей озеро льдом, бурь, когда вздымаются пенные волны. Но какое бы время года ни стояло на дворе, когда Сергей Иванович видел священное озеро, а за ним синие горы, он, молчаливый и собранный, останавливался и возносил молитву Богу.
Если бы он решил остаться с Камиллой, то навсегда лишился бы родной страны, так как советский режим запрещал своим гражданам свободно передвигаться по миру, а значит, Сергей утратил бы половину своей души. В данный момент изгнание казалось ему немыслимым. Он никогда не обрел бы счастья с Камиллой во французской столице. И пусть здесь так много магазинов, ресторанов и театров, пусть свет заливает черные и серые фасады домов, а люди, не испытывая гнетущего страха, ездят куда хотят, не оформляя для этого бесчисленные разрешения, — процедура, отравляющая жизнь советских граждан, — отрезанный от своих близких, от всего, что ему дорого, что бы он делал с этой свободой?
