Кажется, Джерри этого хотелось не меньше. Он донимал меня куда сильней, чем раньше: поднимал с пола мою упавшую ложку, вкладывал эспандер в руку, когда пальцы сводило судорогой, рвался помочь с волосами или застегнуть ботинки.

Ему я такого не разрешал, зато с радостью обращался к Меган. Пока я валялся в медпункте первые дни, она разучила на мне сто вариантов кос и причесок, ориентируясь на видео из Сети, но в коридор с ними я выходить отказывался, соглашаясь только на хвост.

Меган не спорила.

— Родится у меня дочка когда-нибудь, — мечтательно заявляла она, — буду ей косы плести. А родится сын — предложу тоже волосы отращивать.

Я смущался и не знал, что отвечать на такие слова. Потому чаще просто отмалчивался или переводил тему. Но интерес никуда не девался.

— Тебе нравится это? — наконец спросил я в очередной из разов, когда смог сформулировать вопрос. — Не в смысле только волосы мне собирать, а вообще помогать? Почему ты это делаешь, потому что врачи дают клятву спасать людей?

Меган засмеялась.

— Ты мне просто нравишься, дружок. Возможно, неправильно иметь привязанности, заводить любимчиков, когда я вроде бы почти часть педагогического состава, но я не могу по-другому. Реакциями, словами, жестами ты иногда похож на нас с братцем в детстве — может, еще поэтому я так веду себя. Хочется о ком-то заботиться, почему бы не о тебе?

— Из тебя вышла бы прикольная мама, наверное, — сказал я первое, что пришло в голову, и заставил Меган покраснеть от этих слов. — Нет, серьезно! Ты клевая, но старая, так что для мамы — самое то, насколько я знаю. Вроде у Джерри хорошие Ма и Па, правда доставучие слишком. Он пишет им письма каждый вечер — полчаса сочиняет перед сном, что бы хорошего сказать. А они звонят по расписанию, каждый раз такие сопли разводят — жуть. Ты бы так не стала, наверное.

— Кто знает, — хмыкнула Меган. — Когда любишь кого-то, всегда боишься его потерять. И переживаешь, когда он далеко от тебя. Я вот по брату скучаю ужас как. Если бы можно было беспрепятственно звонить ему, то делала бы это, наверное, так же часто, как родители твоего Джерри.

— Значит, я у тебя что-то вроде заменителя брата, так? — по-своему понял я.

Меган легонько стукнула меня по лбу.

— Никакой ты не заменитель, дружок. Просто переживаю я за вас одинаково. Хорошо, что ты хотя бы здесь, рядом. А братец далеко…

Этому объяснению я не особо поверил, оставшись при своем мнении. Так было проще и понятней. Обвинять в чем-то Меган я не мог, потому что не понимал ее чувств, поставить себя на ее место. А потому не делал выводов и не судил. Просто разрешал помогать и быть рядом. Назвать ее другом было сложно — всё-таки в моей голове дружба предполагала некоторое равенство, но она определенно перешла черту «свои-чужие», несмотря на то, как обострилась моя подозрительность после случая с Ронг.

А вот Джерри пустить к себе я никак не мог. Не мог поверить в бескорыстность его действий. Он убеждал, что просто считает меня другом, но мне всё время казалось, что я его жутко достал. Потому я вечно был в напряжении, ждал подвоха с его стороны. Что он попросит взамен что-нибудь сложное, невозможное, что я окажусь у него в долгу, если приму предложенную помощь.

Потому я щетинился колючками самостоятельности. Терпел долгие недели реабилитации, сам поднимал падающие из руки вещи, не разлучался с эспандером, променяв на него даже привычку грызть кончики волос во время сложных размышлений.

Беспомощность ушла едва ли не перед началом каникул. Переводные я писал не думая, психологические тесты и профориентацию — почти с закрытыми глазами.

За экзамены балл получился вполне неплохим, но к пятерке я даже не приблизился. Все гуманитарные науки тянули меня на дно рейтинга вместе с огромными пропусками по физкультуре. С последней стало совсем тяжело. Едва рука зажила достаточно, чтоб получать нагрузку, я отправился в Ось и забрался в свой тренировочный костюм. Меган подсказала, что электростимуляция его пружинящих лент тоже поможет в реабилитации, потому я почти поселился в зале, променяв на него медпункт.

Когда Джерри увидел, что я снова справляюсь сам, то перестал лезть, вернув наше общение в прежние рамки. Больше не предлагал помощь в дурацких повседневных мелочах, не пытался поддержать за локоть в коридоре, не поднимал упавшие у меня предметы.

И так и не назвал меня своим должником.

Зато неожиданно пригласил на летние каникулы к нему, в Нью-Йорк, на Землю.

— Ма и Па будут в восторге! — убеждал он. — Они закормят тебя насмерть! Ма делает прекрасные ягодные пироги, ты таких ни на одной планете Содружества не попробуешь!

Я сомневался, потому что не мог понять его мотивов. Почему он действует именно так? Что им движет? Он жалеет меня, хочет показать, что без него я даже каникулы не переживу? Ну хотя Пасхальные были не лучшими, это уж точно… Джерри помнит, что рядом со мной может быть небезопасно, но всё равно хочет провести вместе каникулы?

Мне это казалось проявлением жалости. Чувством, сходным с надменной усмешкой остальных, считающих, что я вот-вот сдамся. Видимо, Джерри так же надменно и снисходительно мне помогал.

Не мог же он просто быть добрым и отзывчивым! Нет, серьезно.

Понятно, почему со мной дружила Лола — больше у нее не было никого. Понятно, почему я понравился Меган — просто заменитель родного брата. Но Джерри общался со всеми и, видимо, имел целую кучу друзей. А еще настоящих, живых и заботливых родителей.

На кой черт ему сдался в друзьях угрюмый мальчик-калека? Конечно, это всего лишь жалость, ничего другого и быть не могло.

Я не раз и не два просил его перестать меня жалеть — он отшучивался, убеждал, что всё это проявления дружбы. Я просил не притворяться — он утверждал, что полностью честен.

Когда я отказался лететь к нему в Нью-Йорк, я ожидал чего угодно. Криков, обид — всё-таки Джерри эмоциональности не занимать. Безразличия, даже радости — если его приглашение было простой формальностью, потому что так ведут себя “друзья”, то он должен быть только рад, что формальность соблюдена, а возиться и на каникулах со мной не нужно.

Но в ответ получил удар в челюсть с правой, даже не успев уклониться или закрыться рукой.

Хорошо, что в тот момент мы были в нашей комнате. От неожиданности я повалился на стул, откативший меня к окну.

Джерри стоял посреди комнаты, тяжело дыша, как после бега, и сжимая кулаки до побелевших костяшек.

— Скажу прямо и в последний раз, — проговорил он с жаром, явно злой не на шутку. — Если ты, тупица, снова будешь так меня унижать, я не буду больше с тобой дружить.

— Унижать? — я был так ошарашен ударом и ситуацией, что не смог разозлиться в ответ.

Джерри опустил кулаки и решительно скрестил руки на груди.

— Не знаю, говорил тебе кто-то уже или нет, но ты просто невыносимый зазнайка, — сказал он немного спокойней. — Ты считаешь, все возятся с тобой из жалости? Думаешь, это достаточная мотивация? Нет, идиот, нормальные люди в первую очередь видят интересного человека, а уже потом смотрят, сколько у него рук или откуда он родом. Так меня учили Ма и Па, да! И если я сказал, что ты мой друг, это значит, я буду тебе помогать, интересоваться твоими делами и радоваться твоим успехам. Потому что я так хочу!

— Значит, ты не считаешь меня жалким? — спросил я в полном удивлении.

Джерри покачал головой.

— Ты всё время говоришь, будто боишься, что тебя пожалеют, а на самом деле ты боишься, что тебя полюбят. Думаешь, не за что?

Я нахмурился.

— Как минимум со мной рядом может быть опасно. А еще во мне нет ничего хорошего, точнее, ничего, что понравилось бы окружающим!

Джерри подошел и пнул мой стул.

— Блин, чувак, ты охрененно неправ! — сказал он с чувством. — Однажды ты поймешь, я верю, а сейчас закрыли тему. Ты едешь к Ма и Па или нет? Им нужно заранее оформлять документы для твоего временного содержания, так что скажи сразу!

Больше я думать не стал, потому просто согласился.