Сегодня соперница Деи была, как никогда, уверенна в себе и хорошо подготовлена. Рабыня могла прочувствовать всю ее мощь, когда та яростно и прицельно размахивала мечом и, словно змея, ловко уходила от ответных ударов, прикрываясь щитом. До некоторого времени Дея в полную силу не выкладывалась, ожидая, пока соперница устанет, но и концентрации внимания не теряла. Девушка была хорошим бойцом, и многие противники на арене ее побаивались, ведь рабыне терять было нечего, и каждый раз она сражалась так, как будто в последний.

Спустя несколько минут ожесточенного сражения, такого, словно оно было не ради зрелища, а ради самой жизни, взаправду, Дея увидела, что ее соперница стала часто дышать и движения ее замедлились. Девушка и раньше замечала, что на тренировках Тэсия, долго орудующая тяжелыми снарядами, в конечном итоге теряла ритм дыхания, и, словно рыба, хватала ртом воздух. Дея подозревала у той астму, которую соперница тщательно скрывала, чтобы не показывать остальным девушкам свою слабость. Рабыня воспользовалась моментом, когда гладиаторша под ее натиском отступила к самой трибуне и нанесла удар мечом. Единственная грудь Тэсии обагрилась кровью, когда Дея взмахнула мечом и дотянулась до обнаженного тела соперницы. Рана, по-видимому, была не настолько серьезной, чтобы девушка могла лишиться второй своей груди, но достаточной болезненной. Тэсия скривилась, закашлялась, ни на секунду, однако, не отрывая взгляда от рабыни Деи. Казалось, этот удар привел девушку в такую ярость, что она тут же, забыв о боли, набросилась на соперницу с удвоенной силой. Толпа взревела, почуяв запах первой крови, и больше уже не замолкала.

Казалось, что бой длится бесконечно. Дея уже не понимала, сколько времени они находятся на арене, ей казалось, что целую вечность. В ушах звенело от криков трибун, рука, держащая тяжелый меч, отказывала слушаться, ноги были напряжены так, что вены на них вздулись и грозили в любую минуту лопнуть. В следующий момент, среди рева многоголосой толпы, она отчетливо услышала голос Императора, который позвал ее по имени. Дея вздрогнула, отвлеклась на долю секунды и тут же, споткнувшись о вовремя подставленную ногу соперницы, рухнула на песок. И Тэсия, придавив ее своим щитом, вонзила свой острый меч в горло поверженной рабыни.

Глаза Деи тут же застлала какая-то белая пелена. И внезапно она все поняла: ни при каком раскладе Император ее отпускать не собирался. Воля его рабыни оказалась для него дороже, чем ее жизнь. А соперница не виновата, на ее месте она поступила бы точно так же. И теперь, захлебываясь кровью, Дея прошептала:

– Украл…мою…свободу.

Из последних сил она повернула голову в ту сторону трибун, где еще недавно сидел Император. И увидела пустое место. А вокруг так же бушевала толпа, кричала, что-то скандировала, и было непонятно, приветствуют ли они победительницу или выражают недовольство тем, что зрелище так быстро закончилось.

Спустя несколько лет к власти пришел новый Император и первым законом, который он издал при своем правлении, стал указ об отмене боев женщин-гладиаторов.

Однажды в жаркий летний полдень, когда на улице не было ни души, только жужжали мухи и стрекотали воробьи, мы с подругой, подростки, отправились на прогулку. Прошлись по дачному поселку с крохотными саманными домиками и покосившимися заборами. И вот наше внимание привлек один из заброшенных участков. Было видно, что хозяева не появлялись в своих владениях уже очень давно. Урожай – вишневые деревья, клубничная плантация и заросли спелой малины, – все оставалось нетронутым. Поколебавшись несколько минут, мы, озираясь по сторонам и давясь слюной, перебрались через ограду и оказались во фруктовом супермаркете. Спелые плоды, сорванные вручную, а не купленные на базаре, казались невероятно вкусными. Наевшись до отвала, отправились домой. На следующий день, осмелев, снова вернулись к дачному участку. На этот раз мы оказались более предусмотрительными и захватили с собой тару. Оккупировав вишневые деревья возле самого забора, мы набрали полные пакеты ягод. Как вдруг увидели женщину, которая стояла по ту сторону ограды и недобро на нас глядела. Потом пригрозила рассказать о нашем набеге хозяевам дачи, но будет молчать при условии, что мы отдадим ей то, что успели собрать на участке. Растерявшись, мы отдали ей пакеты, и женщина быстро засеменила в ту же сторону, откуда пришла. Очнувшись от ступора, подруга рассмеялась. Вор украл у вора! Только тогда мы поняли, что прохожая не знала ни хозяина дачи, ни тем более не собиралась никому ничего рассказывать. Просто вареников с вишней тоже захотелось!

Перевоплощение третье. Ткачиха

Киевская Русь. XII в. 1127 г.

Матрена слезла с печи и утиной походкой доковыляла к столу, где на красной скатерти лежала большая голова подсолнечника. Охнув, когда боль прострелила ее спину, женщина тяжело села на лавку и принялась лузгать семечки. Устало поглядела она на расписную прялку, подаренную мужем ко дню свадьбы много лет назад, и призадумалась, мысленно подсчитывая, как быстро она сможет закончить работу, если будет прясть не шесть дней в неделю, а семь. Потом надо будет снести готовую пряжу на торг, раскинувшийся на левом берегу Днепра, а на вырученные деньги приобрести свечей и масла. Все остальное Матрена приносила к столу со своего огорода позади избы. Репа, лук и горох всегда были в изобилии. Но особенно ткачиха гордилась своими капустными кочанами, – огромными, красивыми. Летом их квасили в деревянных бочках, а зимой почти каждый день подавали к столу с маслицем и лучком.

Наевшись семян, Матрена небрежно смахнула шелуху в руку, потом, набрав воды в ковшик-утицу, жадно выпила его почти до дна. Перекрестившись, так же тяжело поднялась на ноги и вышла за порог. Наступал вечер, и все вокруг уже было окрашено теплым золотым светом заходящего солнца. Прикрыв рукой глаза, Матрена посмотрела вдаль, в сторону пасеки, откуда она ждала своего любимого бортника, мужа Белогора.

– Ай-ай, хозяюшка, не побрезгуй, угости водицей, – услышала ткачиха за спиной звонкий голос.

Маленькая сухонькая старушка, одетая в длинную, до пят, рубаху из мешковины, подходила к дому Матрены, припрыгивая и дергая головой на тонкой шее. Остановившись возле порога, старушка плюнула на землю и, раскинув руки, закружилась на месте.

– Ай, любезная, угости бабушку, угости водицей студеной, спасибо тебе скажу.

Брезгливо отворачиваясь от юродивой, у которой при каждом слове изо рта по подбородку текла пена и брызгала слюна, ткачиха вошла в дом, набрала воды, а когда вышла, увидела, что старуха уже сидит на земле и черным крючковатым пальцем чертит на ней круги и линии. Завидев ковшик с водой, она беззубо заулыбалась и потянулась к Матрене. Та знала старушку как юродивую Чарушу. Впрочем, в деревне ее знали все. Неожиданно появляясь рядом с сельчанами, она изрекала непонятные пророчества, плевалась, рыгала, и снова исчезала. В любую погоду она ходила босиком, в рваной рубахе и с котомкой за плечами, которая казалась пустой, хотя ее часто угощали кто хлебом, кто брюквой, а кто и меда наливал. Получив угощенье, Чаруша тут же его съедала. Дети боялись ее припадков и пронзительных криков, и при ее приближении всегда бросались врассыпную. А взрослые жалели, но ее пророчества слушать не желали, и тоже старались обходить стороной.

– Пустая семечка, внутри совсем пустая, – забормотала она, по-прежнему улыбаясь и глядя прямо перед собой. Но Матрена поняла, что слова старухи относятся именно к ней. Не понимая смысла сказанного, ткачиха вдруг почувствовала сильную досаду и раздражение, отняла у юродивой ковш и сказала:

– Иди уж, Чаруша, попила и будет.