– Саша, у меня гениальная мысль! – она толкнула Жигалова в бок.
– У вас всегда гениальные мысли, – он заинтересованно обернулся к ней, – что за мысль?
– Сейчас увидишь. И даже будешь осязать. – загадочно ответила Гюзель Аркадьевна и замолчала. И тут же увидела Андрея, она с силой потрясла головой, прогоняя видение, вытаращила глаза, чтобы они не закрывались, и прилипла к окну, пытаясь разглядеть дорогу.
– Приехали, – Жигалов посмотрел на Юмашеву, – вы сегодня какая-то странная, Гюзель Аркадьевна.
«Что они ко мне привязались, то Резник, то Жигалов. Да, я странная сегодня, очень странная. Сама себя не узнаю. Куда подевался железный Феликс в юбке. Кажется, так меня называют деклассированные элементы», – из машины Юмашева вышла, как из купальной кабинки на пляже. Сегодня все получалось легко и свободно. Она ощущала себя птицей. Строгой и независимой.
– Саша, сначала зайдем к соседям, – сказала она, направляясь в подъезд.
– Зачем? – он шел за ней, шаг в шаг, как в строю.
– Мы попросим написать заявление на алкашей из пятнадцатой квартиры. Этот притон существует с тридцатых годов прошлого века. Дом-то старинный, дореволюционный. Представляешь, как эти гады надоели мирным гражданам?
– Представляю, – вздохнул Жигалов, – в моем доме их туева хуча.
– Как-как? Туева хуча? Ну, Жигалов, ты растешь не по дням, а по часам. Даже я не знаю, что это такое – «туева хуча», – расхохоталась Юмашева.
– Давайте, я вас по спине постучу, – и он легонько стукнул ее по спине, – а то закашляетесь.
– Не смущайся, Саша, не смущайся. Сейчас нам не до шуток будет. Слышишь, какой шум и гам в пятнадцатой. Там народу – туева хуча. Я правильно цитирую ваше высочество?
– Правильно. Звонить в отдел?
– Не надо, сами справимся. – Юмашева позвонила в соседнюю квартиру с опрятной дверью, обитой черной дерматиновой пленкой. – Откройте, полиция!
– Какая еще полиция? Ходют тут всякие, – тут же донесся хриплый голос из-за двери, – сейчас в МЧС позвоню.
– Кто это говорит, Саша? Мужчина или женщина? Как ты думаешь? – Юмашева облокотилась о перила лестницы. – Ну и времена настали, не сразу определишь, кто с тобой разговаривает. Наверное, такой же притон, как и в пятнадцатой.
– Какой притон? – дверь неожиданно распахнулась. На лестничную площадку выкатился сморщенный старичок, с редкой бороденкой и огромной лысиной, которую уже не прикрывала тощая седая прядь, свесившаяся прямо на сизый нос, приукрашенный прозрачной каплей на самом кончике.
«Кого только не увидишь в нашем городе, просто гоголевский персонаж, – мысленно ужаснулась Юмашева, глядя на сморщенного старичка, – он выкатился не из современной квартиры начала двадцать первого века. Он сошел со страницы книги великого классика, весьма колоритный дедок».
– Какой притон? Щас в МЧС позвоню, – заливался старик.
– Отец, погоди-погоди, угомонись уже, – повысив голос, потребовала Юмашева. Старик замолчал, встретив неожиданный отпор. – Мы из полиции. Саша, покажи документы. Видишь, отец, документ настоящий. Мы хотим потревожить ваших соседей из пятнадцатой квартиры. Помоги нам, отец. Нам нельзя без разрешения хозяев входить в квартиры.
– А санкция есть? – грозно нахмурив брови, спросил старик.
– Есть. Без нее нам никак нельзя. – Юмашева полезла под куртку и потрогала кобуру. «Вот она наша санкция», – подумала она. – Показать санкцию, отец?
– Не надо, дочка, – сменил гнев на милость гневный старик. – Знаешь, как надоели эти наркоманы?
– Догадываюсь, – кивнула Юмашева, – напиши заявление, а, отец? Договорились?
– Пишу-пишу, – старик скрылся в дверях.
– Ну, капиталистическую законность и права граждан мы соблюли. В полном соответствии с действующим законодательством. Теперь ждем входа в квартиру. Звонить и стучать не будем. Саша, правильно я мыслю?
– Элементарно, Ватсон. Гениально! – Жигалов восхищенно закатил глаза.
– Не прикалывайся, Жигалов. Приколы не по должности. Рановато еще. Становись вот сюда!
Юмашева указала ему на лестничный марш, сама осталась стоять у двери гоголевского персонажа. Внизу послышались голоса. Кто-то закашлялся, кашель был сухой и жесткий, затем натужно захрипел, задыхаясь, пытаясь справиться с приступом.
«Туберкулезный, что ли? Так может кашлять только очень больной человек, но он не один. С ним еще несколько человек. Плохо дело, надо было все-таки позвонить в отдел».
– Саша, иди сюда, – прошипела Юмашева.
– Зачем? – он зашипел так громко, что у Гюзель Аркадьевне почти лопнули барабанные перепонки.
– Не ори так, иди сюда, – прошептала она, протягивая ему руку, – будем целоваться-обниматься.
– Что!!! – возмутился Жигалов.
– Успокойся! Делай, что тебе говорят. – Юмашева схватила его за куртку и прижала к себе. – Изображай влюбленного. Изо всех сил изображай. Работа опера сродни актерской, запомни, – шептала она, крепко держа Жигалова за рукав, предательски трещавший по шву. – Когда-то один оперок спас мне жизнь в засаде.
– Тоже на лестнице? – тихим шепотом спросил Жигалов, обхватив ее за плечи обеими руками.
– На лестнице, на лестнице. Так что стой! В обморок не падай, терпи, – она тихо засмеялась.
– Потерплю, – согласился Жигалов, – они уже близко, сейчас сюда поднимутся.
– Молчи-молчи, – Юмашева толкнула его в бок. – Очень не прижимайся. Между нами пистолет, он будет обозначать границу между телами. Ни о чем не думай, думать буду я. Ты изображай из себя великого актера. Представь, что ты Сергей Безруков. Или Том Круз. Кто тебе больше нравится?
– Том Круз, – виновато сознался Жигалов.
– Плохо. Это не патриотично. Надо любить Сергея Безрукова, – с упреком сказала она и зашипела: – Все, заткнись, они уже здесь, сейчас начнется.
К пятнадцатой квартире подошли четверо мужчин, один из них выделялся белой повязкой на шее. Мужчины подозрительно оглядели парочку, состоявшую из Жигалова и Юмашевой. Гюзель Аркадьевна осторожно высвободилась из тесных Сашиных объятий и исподтишка осмотрела мужчин: «Нет, они не похожи на местных алкашей и наркоманов. Это самые настоящие зэки, прожженные и прокаленные долгими отсидками на зоне. Жесткая публика».
– Ты кто? – спросил хриплый голос, слышалось тяжелое дыханье с присвистом, кашель временно отступил, мужчина говорил медленно, чтобы не вызвать новый приступ.
– Мы отсюда, – Саша небрежно махнул рукой в сторону квартиры с дерматиновой дверью.
«Молодец, Жигалов! Пока я прячусь у него под крылышком, он нашелся, что сказать бандюге, – обрадовалась Юмашева и потрогала “санкцию” под курткой. – Патрон в патроннике, осталось только передернуть затвор, и можно открывать огонь “на поражение”, но, лучше обойтись без пальбы», – она дернула головой, и Жигалов отстранился от нее. Мужчины позвонили в пятнадцатую квартиру, кто-то невидимый завозился с замком. Что-то забренчало, защелкало, но дверь не открывалась.
– Чего ты? – захрипел мужчина с перебинтованным горлом, сдерживая кашель.
– Щас-щас, открою, – пропищал тонкий голос, и дверь тут же распахнулась. Мужчина с перебинтованным горлом еще раз посмотрел на Жигалова, на черную дерматиновую дверь и впихнул «товарищей» в квартиру, одной рукой держась за грудь, второй подталкивая замешкавшихся компаньонов. Вдруг мужчина закашлялся, приступ кашля заставил его задержаться в проеме, он согнулся пополам, и в это время Юмашева выскользнула из-под Жигалова и метнулась к двери, стрелой пролетела мимо кашляющего мужчины и оказалась в тесной прихожей, битком набитой людьми. Боковым зрением она видела Сашу, который следом за ней влетел в квартиру, увлекая за собой задыхающегося от кашля мужчину. Оглушительный хлопок раздался за спиной: «Это не выстрел, это дверь захлопнулась», – догадалась она, останавливаясь возле тумбочки в комнате. Юмашева проскочила прихожую и влетела в комнату. Первое, что она увидела, было дороже любого золота. На тумбочке лежала маковая солома, упакованная в целлофановый пакет. Гюзель узнала бы это растение с закрытыми глазами. Солома была мелко перемолота. «Наверное, на мясорубке перекрутили», – подумала она, окидывая взглядом комнату. На весь мир она смотрела свысока, «по периметру», начиная от угла, медленно обводя взглядом пространство, словно очерчивала незримый круг. Кроме тумбочки и пакета с вожделенной маковой соломкой в комнате находились еще несколько человек. Значит, всего восемь, а нас двое, ничего справимся. Саша – умница, не даст меня в обиду. Она схватила пакет с маковой соломой и прижала к груди. «Этот пакет придется держать при себе, иначе они выкинут содержимое в окно. Устанешь потом доказывать, что ты не верблюд» – Юмашева нажала кнопку мобильного телефона, но он вяло заморгал и отключился. «Техника в руках дикаря», – злилась Юмашева, стиснув зубы. Она нервно нажимала на все кнопки подряд, но телефон матово отсвечивал тусклым светом, не желая соединяться с внешним миром. Казалось, весь мир сконцентрировался в этом страшном месте с тухлым запахом человеческого жира и пота, десятилетиями накапливавшемся в нечистой квартире. Нечистый запах пропитал стены квартиры и всего дома, до основания въелся в штукатурку и камень, казалось, тошнотворный запах не выветрится во веки веков. Он может исчезнуть только вместе с домом. «Это и есть старый Петербург. Точнее, глубокое и грязное дно города», – Юмашева пыталась не дышать, но легкие уже пропитались дурным запахом.
