Миллер вздрогнул, оживился, бережно взял букет в руки и приложил его к лицу. Несколько секунд он наслаждался ароматом свежих роз, затем, как бы нехотя, прервал своё занятие, положил цветы и указал Вале на стул. Тот присел на самый краешек, намереваясь вскочить и броситься вон, как только Миллер намекнёт ему об этом. Но артист был настроен благодушно.
– Как тебя зовут? – артист смерил поклонника оценивающим взглядом.
– Валя. Валя Генералов, – торопливо ответил юноша.
– А меня – Григорий Иванович или просто Гриша. Что тебе заказать? – спросил Миллер, подняв веки. У него были грустные глаза, тёмные, как заброшенный пруд. – Что ты любишь? – повторил он вопрос, заметив, что парень немного не в себе.
– Я? – Валя покраснел сильнее прежнего. – Марципаны люблю. Такие сладкие булочки с орехами.
– Булочки с орехами?! Сладкие?! – почему-то обрадовался Миллер. Юный розовощёкий толстяк забавлял его. – И всё?
Валя пожал плечами. Других «деликатесов» он не знал. Шёл 1969 год. Из-за проклятой гонки вооружений в магазинах их городка было пустовато. Мясо и сливочное масло уже продавали по талонам. Кроме водки и килек в томате, в свободной продаже были ещё жёсткие мятные пряники, грузинский чай и макароны. Но хлеб в Булкине был свой, отменный.
– Ну да, – кивнул Миллер. – В Москве тоже шаром покати. Но сыр и шпроты пока есть.
И заказал поклоннику бифштекс с жареной картошкой, кофе и мороженое. Мороженое в металлической вазочке было сверху присыпано стружкой из соевых батончиков, изображавшей шоколад.
– Марципаны, значит? – повторил Миллер, из-под бровей разглядывая юношу. Его грустные карие глаза, наполовину прикрытые крупными веками с пушистыми ресницами, скользили по волосам, губам, шее Валентина. Тот слегка покраснел от смущения. – Но их тут нет. А хочешь выпить на брудершафт?
Не дожидаясь ответа, Миллер крикнул:
– Мадемуазель! Принесите-ка нам бутылочку… «Алиготе». Или, что там у вас есть?
Официантка стремглав бросилась выполнять заказ. Через пару минут у них на столе появилась открытая бутылка светлого вина. Миллер разлил вино бокалам, слегка приобнял юношу, и они выпили. Вино было терпкое, кислое. Миллер сказал, что теперь они должны расцеловаться и с этой минуты говорить друг другу «ты». Для Вали всё происходящее было настоящим шоком, волшебным сном. Он стал пунцовым. Сердце его выпрыгивало из груди. Он вытянул губы и трепетно прикоснулся к жёсткой, плохо выбритой щеке артиста. Зато Миллер поцеловал его трижды и так сильно, чувственно, что у Вали земля ушла из-под ног…
– Теперь поешь, – Миллер достал пачку болгарских сигарет «Стюардесса» и закурил. При малом росте и субтильном телосложении, у Миллера были крупные тёплые руки, с длинными мягкими пальцами. В них сочетались сила и изящество.
Валя послушно кивнул, подвинул к себе тарелку и углубился в бифштекс.
Актёр наблюдал за ним с улыбкой, изредка выпуская дым и стряхивая пепел в тяжёлую стеклянную посудину.
– Я буду звать тебя Марципаном. Ты непротив? – спросил он.
– Непротив, – помотал головой Валя, едва успев прожевать то, что было у него во рту. С этой минуты он и сделался Марципаном.
Потом Миллер спросил, кто его родители.
– Папа – кадровый военный, подполковник. В нашем городе почти все военные. А мама – врач. Только они уже умерли. Отец даже меня не видел, – вздохнул юноша, погрустнев.
– С кем же ты живёшь? – полюбопытствовал Миллер.
– С Лизой. Это моя сестра.
– А девушка у тебя есть? – Миллер пытливо посмотрел в глаза своему собеседнику.
– Есть, – Валя опять смутился и покраснел. – Так, просто учились вместе.
– Как её зовут?
– Рита.
– Маргарита, – задумчиво произнёс актёр. – Прямо, как в «Фаусте» Гёте. У вас с ней что-нибудь уже было?
Валя поперхнулся мороженым. Он не привык к столь откровенным вопросам. Но не ответить Миллеру было невозможно.
– Всего один раз, – пробормотал Валя, пряча глаза. И вспомнил: старое кладбище, ветерок вздувает сухую траву и кусты полыни…
– Тебе понравилось? – спросил Миллер, выпустив дым. Он выкуривал уже третью сигарету.
– Так… – пожал плечами юноша. – Не очень.
Миллер рассмеялся раскатистым актёрским смехом и потрепал поклонника по волосам. Он словно просил прощения за свою бестактность. Больше они ни о чём таком не говорили. Миллер наизусть читал Вале «Маленькие трагедии» Пушкина, рассказывал о новых ролях, вспоминал смешные случаи из своей актёрской жизни. Они провели вместе целых два часа. Узнав, что Валя мечтает хоть кем-нибудь работать в кино, Миллер извлёк откуда-то авторучку и прямо на бумажной салфетке написал записку в отдел кадров Мосфильма, с просьбой принять его на работу. И поставил свою размашистую подпись.
Валя вернулся домой заполночь, но от перевозбуждения не мог уснуть до самого утра. Лизе он ничего не сказал. Он хорошо знал характер сестры. Увидев исписанную салфетку, верное средство гигиены, она бы умерла со смеху. И потом ещё долго шутила бы и издевалась над своим братом – «засранцем» и его «туалетным» покровителем. У Вали была ещё одна причина помалкивать. По дороге из гостиницы, он всё обдумал. И решил действовать. То есть немедленно ехать в столицу и устраиваться на Мосфильм. Но для этого нужны были деньги. И он знал, где их взять.
У Лизы, помимо геодезии и кактусов, была ещё одна сильная страсть – книги. В их более чем скромном жилище их насчитывалось несметное количество. Лиза спускала на книги половину зарплаты. Порой из-за этого, им приходилось питаться одной вермишелью. Каждая стоящая книга доставалась сестре с кровью. Лиза покупала их не в обычном магазине. Там не было ничего кроме пропагандистской макулатуры. За книгами она ездила в Череповец, на чёрный рынок. В записной книжке у Лизы были имена всех местных деляг от книжной фарцы. Она была с ними на короткой ноге. В библиотеке у Валиной сестры имелись не только привезённые тайком из-за границы собрания сочинений Бунина и Солженицына, но и сборники стихов Мандельштама, Цветаевой, Гумилёва, ещё не изданный у нас роман Булгакова «Мастер и Маргарита» и редкие, раритетные издания, стоившие бешеных денег. Валя решил, что пары редких книг будет достаточно, чтобы доехать до Москвы и прожить там первое время. И, долго не думая, привёл в исполнение свой коварный план.
На другой же день после разговора с Миллером, пока Лиза была на работе, он сложил в спортивную сумку необходимые вещи, два старинных фолианта, написал Лизе записку, чтобы не волновалась и не искала, обещал писать и на пятичасовом автобусе уехал в Череповец. Книги он продал со скидкой её же друзьям, фарцовщикам. И сразу купил билет до Москвы. Смешная записка Миллера сработала безотказно. Спустя неделю Валя Генералов, ставший с лёгкой руки своего кумира Марципаном, уже вступил в должность «охранника с собакой». Так раньше именовали кинологов.
Вдали показались огни дачного посёлка. Несмотря на ночное время, в домах киношников ещё светились окна. Марципан с досадой вспомнил, что сегодня выходной. Значит, многие прикатили на дачу. Да не одни, с гостями. И будут куролесить до утра. Пить, жарить шашлыки, петь под гитару и до хрипоты спорить об искусстве. Это вызвало у Марципана досаду. Пройти по посёлку незамеченным не получалось. Пришлось огибать его и заходить в свой дом с тыла. Их с Миллером дача была последней на улице. Она стояла почти в лесу. Из окон были видны ёлочки и белоствольные берёзы. По осени, с наружной стороны забора полыхали оранжевые шляпки подосиновиков.
Их дачный кооператив назывался просто – «Экран». Владельцами дач были работники кино. Режиссёры, операторы, гримёры, ассистенты. Участки дикой земли когда-то впихивали им, чуть ли не силой. Миллер долго отказывался, ссылаясь на то, что не потянет дачу по деньгам. Гриша хитрил. Он много снимался, и денег у него было предостаточно. Другое дело, что артист не желал копаться в земле. Но Марципану, выросшему на природе, страстно хотелось иметь какое-нибудь «бунгало». Ему удалось повлиять на друга, и через два лета у них появился настоящий загородный дом с садом. Правда, дом был небольшой, одноэтажный, в немецком стиле. Красная черепичная крыша и самодельные ставни-жалюзи на окнах. В доме было всего две, зато просторные комнаты. Спальня и столовая, одновременно служившая кухней. В саду Марципан собственноручно вкопал саженцы нескольких яблонь и смородиновых кустов. Перед домом он посадил цветы. Свои любимые флоксы и георгины. Ещё Марципан пристроил к дому открытую веранду и поставил на ней кресло-качалку, а в саду повесил гамак. Он обожал подремать после обеда с комфортом.
