Всю жизнь Марципан, сам того не осознавая, стремился подражать Родовскому. Он перенял походку режиссёра, манеру общаться. Это у Родовского Марципан научился звать всех уменьшительно-ласкательными именами и держать благодушную улыбку при разговоре. Уже тогда, впервые очутившись в квартире знаменитого режиссёра-сказочника, юноша понял, что хочет жить так, как живёт он. Иметь замшевую куртку, прислугу. Хочет, чтоб у него был уютный дом с картинами на стенах, с полами, устланными ворсистыми коврами, с добротной мебелью, шёлковыми абажурами и электрическим камином. Этот камин поразил Марципана. Его невозможно было отличить от настоящего. В нем словно бы гудели дрова, рассеивая по комнате сосновый дух. Красные отсветы огня ложились на лица гостей, придавая собранию некую таинственность. Казалось, что там, на Тверском бульваре, сошлись члены Английского клуба, а вовсе не обычные гости. Они были другие, друзья Гриши и Родовского. Таких людей Марципан раньше не встречал.

Гостей было девять человек. Все они были успешные, небедные люди возраста Миллера и немного старше. Марципан сразу узнал двух знаменитых актёров. Ещё двоих, как выяснилось позже, художника и директора музея, он видел впервые. Остальные были начальниками с Мосфильма. Заметно было, что все гости Родовского не только давно и близко знакомы, но связаны чем-то большим, нежели простые приятельские отношения. Они понимали друг друга с одного беглого взгляда или вздоха. У них было нечто общее, какая-то тайна, комната за семью печатями. Непосвящённым туда входа не было. Позже Марципан узнал эту тайну, а тогда он был чужаком в компании очень близких людей. Позже он стал завсегдатаем и полноправным участником таких сборищ, но тогда, в первый раз многое его поразило.

Помимо гостей на вечеринке присутствовали студенты театрального вуза и юноши из кордебалета. Штук семь или восемь. Они сразу не понравились Марципану. Эти ломучие молодые люди изо всех сил старались угодить гостям, а на него смотрели с насмешкой и свысока. Они расставляли приборы, подавали на стол, открывали вино, зажигали свечи и громко восхищались остроумием гостей. Каждую шутку они встречали восторженными возгласами и аплодисментами. Марципан чувствовал себя неловко. Краснел, потел, не знал, куда девать локти, как пользоваться ножом. Он случайно икнул и опрокинул на скатерть бокал с шампанским. Но главное, он не имел удержу в еде, что по этикету считалось неприличным. Однако жареная утка, капустная кулебяка и грибы в сметане были так соблазнительно хороши, что Марципан не устоял. Он ел и ел, а Миллер исподтишка любовался своим молодым другом и следил за тем, чтобы тарелка его не пустела. Судя по поведению гостей, по их улыбкам, взглядам, Марципан им понравился. Зато совсем не понравился их младшим товарищам. Они посматривали на розовощёкого толстяка с нескрываемой иронией. Кто-то из них даже промычал слово «Гаргантюа».

– Когда я был молод, – задумчиво произнёс Гриша в ответ на язвительные улыбки молодых людей, – то мог за обедом съесть быка и остаться голодным. – И засмеялся.

– Представь, Гришенька, и я тоже, – добродушно подхватил Родовский. – Но годы идут, добавляя нам болячек и оставляя всё меньше радостей. В том числе и гастрономических.

В угоду хозяину, и молодые люди с умильными улыбками уставились на Марципана, отчего тот подавился утиной костью.

После ужина гости уселись за настоящий, покрытый зелёным сукном карточный стол и углубились в игру. А молодые люди встали за их спинами, изображая то ли болельщиков, то ли массовку. Марципан не знал чем заняться. Он прошёлся по комнате и обратил внимание на интересную деталь. У Родовского было множество изображений одного и того же жука. На скатерти, на рояле, между потрёпанными корешками книг, в основании подсвечников – везде были жуки. Янтарные, малахитовые, бронзовые и просто вышитые на салфетках гладью. Крупные, средние, маленькие. Марципан разглядывал их с таким неподдельным интересом, что один из молодых людей, подойдя сзади, не преминул спросить:

– Понравились вам жучки?

Марципан радостно кивнул.

– Это скарабеи, – глаза молодого человека загадочно блеснули. – Символ мужества и воинственной добродетели. Их почитали в древнем Египте. Жители страны фараонов и пирамид изображали этих жучков на подножиях статуй своих героев. Они были уверены в божественном происхождении скарабеев и считали, что все они одного пола…

– Одного? А какого? – спросил Марципан со свойственной ему непосредственностью. И покраснел, сознавая нелепость своего вопроса. Молодой человек смерил его высокомерным взглядом и процедил:

– Мужского! Какого же ещё?

Он хмыкнул и исчез также внезапно, как появился, а гостей позвали пить чай. К чаю был замечательный яблочный пирог и много сортов варенья. Ближе к полуночи Миллер пошёл проводить Марципана. Поймал ему такси и отправил домой, а сам остался у Родовского до утра.

Эта вечеринка оставила в душе юноши глубокий след. Он понял, что попал в круг непростых людей, отделённый от остального мира высокой стеной, повыше, чем ограда Мосфильма. Юноше предлагался выбор. Он мог остаться в этом кругу, а мог уйти. Марципан предпочёл остаться. Ему понравились друзья Миллера. Самым близким из них был, конечно, Родовский. Всю жизнь Марципан желал стать на него похожим. Всю жизнь тянулся к этому идеалу, но так и не достиг его. И сейчас, на шестом десятке, у него было всё, что тогда у Родовского. Не было только настоящей породы. В отличие от режиссёра, скончавшегося, через пять лет после описанных событий, Марципан бывал по-бабьи трусоват, излишне суетлив и не уверен в себе. Но внешний рисунок своего облика и образа жизни скопировал с Родовского достаточно точно. Он даже отлил себе перстень – печатку из серебра, с изображением скарабея и носил его, не снимая, в знак принадлежности к особой касте людей. Он тоже стал скарабеем.

В июне начались съёмки «Соловья-разбойника». Родовский был в приподнятом настроении. Ему нашли замечательную натуру. Место на перепутье многих дорог, в самом центре России, на стыке Саратовской и Пензенской областей. Великолепный пейзаж: лесная чаща, заросшее озеро и монастырь. Монастырь сохранился только на одну треть, но этого было вполне достаточно, чтобы разместить в его кельях киногруппу и художникам сотворить из его колоритных, с низкими сводами помещений настоящие княжеские палаты. Дирекция местного краеведческого музея под расписку одолжила Родовскому серебряные с позолотой чаши, братины и другую старинную утварь. Когда актёры прибыли на место съёмок, всё уже было готово.

Марципан был счастлив. Тишина там была такая, что отчётливо слышен был не только хруст ветки, но даже комариный писк. Ввиду близости мрачного, затянутого ряской озера, комаров там было видимо-невидимо. Но Родовский говорил, что это именно то, что нужно. Именно у таких диких озёр, в таких дремучих лесах, на таких пустынных дорогах и водились в старину соловьи-разбойники.

Первые два дни прошли в непрерывных хлопотах. Марципан возвращался в свою крошечную келью к полуночи и замертво падал на раскладушку. На третий день он узнал, что у Миллера опять депрессия. Родовский ходил встревоженный, грустный. Он боялся, что это надолго. Под вечер третьего дня он взял Марципана под локоть и попросил его помочь, понаблюдать за Миллером. Сказал, что Гриша привёз с собой пистолет, полученный в подарок от какого-то рьяного поклонника, военного, и есть опасение, что он может пустить оружие в ход.

Марципан перетащил свои вещи в такую же точно келью, по соседству с Гришиной, которая находилась отдельно от остальных, в самом дальнем корпусе монастыря, и вечерами, ложась на раскладушку, отчаянно боролся со сном, прислушиваясь к тому, что творится у Гриши. Но там было тихо. Дверь кельи Миллера была всё время заперта. Он покидал её очень редко, отказывался от еды, ни с кем не разговаривал. Родовский говорил, что Гриша всё время лежит, отвернувшись к стене, и молчит. Он запретил, кому бы то ни было, тревожить артиста, но сам был обеспокоен ни на шутку. Съёмки находились под угрозой срыва.