Миллер во время съёмок всегда находился рядом. Неопытный Марципан был благодарен ему за поддержку. Свободное время они тоже проводили вместе. Купались, гуляли. Гриша при этом всё время говорил. Он постоянно рассказывал что-то, читал стихи, шутил. Жизнерадостному, но простоватому юноше было интересно с Миллером. Они общались на равных. Марципан не чувствовал разницы в возрасте. Ему казалось, что они с Гришей одногодки. Миллер был по-ребячьи смешлив и невоздержан на язык. В нём не было ничего «гусиного», никакой взрослости, важности. Он охотно впустил Марципана в свой внутренний мир, где привычные явления и обыденные вещи вдруг становились объёмнее, ярче, приобретали новое звучание и смысл. У Гриши было особое видение мира, присущее талантам. Он был начитан, любил музыку, превосходно разбирался в живописи. Но долго находиться на природе не мог. При малейшей возможности Миллер сбегал в город. Неважно, была ли это Москва или какой-нибудь заштатный городишко, ближайший к съёмкам…
Они с Гришей были в Ростове. Наслаждались малиновыми перезвонами тамошних колоколов. Любовались в Суздале шедеврами деревянного зодчества. В Вышнем Волочке, который Миллер восторженно называл «русской Венецией», бродили вдоль бесконечных зеркальных каналов. На базаре в Валдае Миллер купил себе и Марципану ямщицкие колокольчики и рассказал ему легенду про двух возлюбленных, монахов. Они были изгнаны из обители за содомский грех и покончили с собой, бросившись в Валдайское озеро. Уже потом Марципан понял, что эту «легенду» Гриша сочинил сам, что называется «на ходу». Он вообще любил приврать. Но сердиться на него за это было невозможно. Как в каждом талантливом человеке, в нём словно бы работал постоянный генератор, преображающий унылую действительность в яркие сочные образы, выплёскивающий из себя оригинальные идеи. Вылазки в старинные города, с сувенирами, блинами и квасом Гриша называл «прогулками по Руси».
Последние съёмки проходили в Новгороде. «Господин Великий Новгород» встретил их осенними холодами. Снимали в Кремле, на реке Великой. Ветер поднимал на воде рябь и гнал по тротуарам ворохи красных и жёлтых кленовых листьев.
Марципан так сроднился с Миллером, так сблизился с ним душевно, что по возвращении в Москву уже не мог представить своей жизни без него. Он надеялся, что дружба их не прекратится. Но в столице Гриша вдруг надолго исчез. Родовский монтировал картину. Марципана, как было обещано, он взял помощником режиссёра. Работы было мало, и юноша большую часть дня слонялся по студии, сидел в кинозалах, пил кофе в буфете и… скучал. Ему не хватало старшего друга. За лето он настолько привык к Миллеру, к его разговорам, шуткам, приколам, словечкам, что общение с другими людьми уже казалось ему пресным.
Гриша появился только в декабре, на озвучке. Он был небритый, исхудавший и какой-то скучный, с потухшими глазами. Позднее Марципан узнал, что у Миллера время от времени случались приступы жесточайшей депрессии. Они могли длиться как угодно долго.
– А, Марципан!.. – сказал Гриша удивлённо. Так, словно встретил давно забытого друга детства. Марципану стало обидно. Он понял, что Миллер совсем не думал о нём все прошедшие месяцы, что их общение для него ничего не значило. И всё-таки он был рад видеть Гришу. Он утешал себя тем, что Миллер – известный на всю страну артист, что в Москве у него свой круг друзей и знакомых, а он, Марципан, всего лишь «хлопушка», помощник режиссёра, и должен спрятать обиды подальше и вообще соблюдать дистанцию.
Весной Родовский сдал фильм, которому присвоили вторую категорию. Для детской картины это было совсем неплохо. Первой категории удостаивались только высокоидейные «глобалки» и «нетленки» о Революции и Великой Отечественной войне.
Вскоре первый фильм с участием новоиспечённого артиста Валентина Генералова крутили во всех кинотеатрах страны. Марципану было всего девятнадцать. Слава, обрушившаяся на юношу, вскружила ему голову. Деньги оттягивали ему карманы. На Мосфильме стали замечать симпатичного толстячка. С ним здоровались. Ему улыбались. Каждое утро, приходя на работу, он получал в экспедиции целую пачку писем от зрителей, а точнее, от зрительниц. Эти письма Марципан читал по ночам, с фонариком под одеялом. Юные поклонницы выражали ему восхищение и признавались в любви. Телефона у него тогда не было. А то бы наверняка оборвали.
Марципан по-прежнему снимал угол в Переделкине. Но теперь это не унижало его достоинства. Дома он почти не бывал. Старался допоздна задержаться на Мосфильме. Иногда даже оставался ночевать на ящиках с реквизитом. Спал, накрывшись казённым тряпьём, и видел сладкие, как цветные фильмы, сны.
Родовский вознамерился снимать картину про Соловья-разбойника. «Соловья», разумеется, должен был играть Миллер. В апреле Гриша «воскрес», начал готовить новую роль и, первым делом, научился свистеть. Ведь ему предстояло наводить ужас на бояр, купцов и прочий классово чуждый элемент. Марципану досталось играть избалованного и капризного купеческого сынка. Юноша был счастлив. Он уже не мог жить не снимаясь. Он вкусил сладкой отравы, под названием «кино», и душа его требовала добавки. И ещё Марципан мечтал о Грише. Чтоб вне Москвы они снова сблизились, стали товарищами. Он с нетерпением ждал начала съёмок. На сей раз, Родовский собирался всё лето провести в средней полосе, а осенью переехать в Крым. Съёмки должны были начаться в конце мая. До них ещё было целых полтора месяца. Марципан тосковал, считал дни и отмечал их в календаре. Но время тянулось невыносимо медленно.
Вдруг ему повезло. Представился случай познакомиться с друзьями Миллера. Сразу после скучных жарких майских праздников Гриша примчался на киностудию. Он был свежевыбрит, подстрижен, чисто одет. Он него пахло дорогим одеколоном, и настроение у него было приподнятое. Марципану было приятно, что Миллер ожил и снова стал прежним, лукавым и весёлым чёртом. Он заговорил с ним по-дружески, словно только вчера они «гуляли по Руси», пили квас и рассуждали на разные темы. Гриша пригласил юношу на холостяцкую вечеринку, к Родовскому.
Аполлон Андреевич Родовский был самым близким другом Миллера. Крупный, полный, балагур и душа компании, Родовский был тем человеком, к которому более всего подходило слово «барин». В нём чувствовались дворянское происхождение и настоящая порода. Родовский никогда не суетился, не раздражался, не говорил о ком-либо плохо и не сетовал на судьбу. Он выглядел абсолютным счастливчиком. В советском кинематографе Родовский нашёл свою нишу. Он снимал сказки. Аполлон Андреевич от сильных мира сего держался на расстоянии, потому не имел ни званий, ни наград. Но прекрасно существовал в отведённом ему пространстве. Фильмы его окупались с лихвой. Их обожали и дети и взрослые. По этой причине чиновники от кино терпели Родовского, но не более того.
Оказалось, что режиссёр живёт в центре города, как и Миллер. У него была квартира на Тверском бульваре. Она поразила Марципана. В двух просторных комнатах с высоченными потолками стояла мебель из красного дерева: диваны, обитые атласом, книжные шкафы, забитые редкими дореволюционными изданиями, резной буфет с дорогим хрусталём и фарфором. Стены квартиры увешаны были картинами и портретами вельможных предков режиссёра. Но более всего, Марципана удивил сам хозяин. На Мосфильме, в киноэкспедиции он видел аскета, трудягу, которого по одежде едва ли можно было отличить от рабочего. Брезентовые штаны, телогрейка… Дома Родовский был графом. Как и Миллер, он жил один, но, в отличие от непритязательного Гриши, имел приходящую домработницу. Дома Родовский ходил в мягкой замшевой куртке коричневого цвета и таких же туфлях. Рубашка и брюки на нём были трикотажные, серые. Эта одежда очень подходила к пышным с проседью волосам режиссёра, обрамляющим солидную плешь, и к его массивному лицу. У Родовского были весёлые карие глаза, орлиный нос, толстые губы и красивые белые, почти женские руки. Родовский был одного типа с Марципаном. Такой же крупный, такой же любитель покушать. Жизнелюбивый юноша мог бы с поверхностного взгляда сойти за режиссёрского сына. И всё-таки они были разные.
