– Что вам надо?! – слёзно возопил Марципан. – Я спешу! Отстаньте, пожалуйста! Не прикасайтесь ко мне! Это неинтеллигентно, наконец!

– Автограф! – щурясь от удовольствия, наперебой тараторили русалки. – Только автограф!.. И ещё руку пожать!.. И поцеловать в щёчку!.. И фотку на память!..

Марципан хотел возразить, но не успел. Одна из русалок чмокнула его в щёку натренированными губами, а вторая запечатлела момент поцелуя на поляроиде. Толстяк побагровел от такой наглости и раздулся, как шар. Он был страшен в гневе, как все флегматики. Русалок это ничуть не смутило. Они продолжали щериться на застигнутую врасплох звезду. Комаровского это забавляло. Марципан поморщился, дважды сплюнул, затопал ногами и закричал, что есть силы:

– Во-о-он!!! Во-о-он отсюда! Убирайтесь немедленно! А не то я дворника!.. Я ментов, я омон сейчас вызову!..

Русалки стали пятиться задом, продолжая посылать мужчинам улыбки и воздушные поцелуи, и вскоре исчезли за углом одного из корпусов. А Марципан всё никак не мог успокоиться. Он тяжело дышал и хватал ртом воздух.

– Сергеич, а, Сергеич, – Комаровский, левой рукой придерживая ковёр, левую, положил Марципану на плечо, а сам давился от смеха. – Как они тебя, а? Оскоромился, брат? Не переживай! И на старуху бывает проруха!

– Что ты ржёшь?!– сердито пропыхтел Марципан. – Что во мне смешного?! Уголовник!

Нечаянно вырвавшееся у Марципана слово «уголовник» привело Комаровского в чувство. Помрачнев с лица, режиссёр прерывисто вздохнул и сказал:

– Ладно, Сергеич, не заводись. Ехать пора. Открывай багажник, а то плечо онемело…

Марципан от обиды надулся и замолчал. Трясущимися руками он поднял крышку багажника. Комаровский не очень почтительно запихнул туда тело журналиста, завёрнутое в ковёр, и забросал сверху промасленными тряпками. Они заперли багажник и уселись в машину.

Пристёгиваясь ремнём безопасности, Марципан продолжал пыхтеть на русалок, этих «низких, беспардонных тварей, в которых нет ничего человеческого». Он достал носовой платок, поплевал на него и вытер щёку, испачканную лиловой губной помадой.

Комаровский сорвал головы парик и широким жестом выбросил за окошко.

– С ума сошёл? – рассердился Марципан. – Вещественными доказательствами мусорить?

– Да, ладно! – отмахнулся Комаровский.

– Что, ладно?! – Марципан стал вытаскивать из машины своё скрипучее «кожаное» тело. Он хотел подобрать парик, но его опередила выросшая, словно из-под земли, русалка. Она двумя руками схватила парик и прижала к лицу. Марципан всердцах плюнул, забрался обратно в машину и громко захлопнул дверцу.

– Трогай! – скомандовал он режиссёру, словно барин кучеру. Комаровский стал выруливать со двора.

– Сергеич, а ты, почему сам-то машину не купишь? – спросил он. – Я же помню, ты водил когда-то?..

– Почему-почему. По кочану! Не для меня эта радость, понял?! – Марципан сердито оглянулся и увидел в заднее стекло, как русалки подобострастно машут париком вслед звёздной машине. – Чудовища! Ведьмы! Фетишистски! – проворчал толстяк.

Они выехали на Мосфильмовскую улицу. Комаровский правую руку положил на руль, левой, достал пачку «Явы», закурил и, покосившись на Марципана, сказал:

– Брось, Сергеич. Я же понимаю. Кто не любит славы? Про «яркую заплату на жалком рубище певца» – это, так, красивые слова. А вот, когда можешь парковаться, где вздумается, когда тебе на рынке трусы, носки или дыньку бесплатно дают, это уже что-то. Причём, дают просто так, ни за что. За одну твою рожу. За то, что ты в каком-то лохматом году засветился в каком-то паршивом фильме…

– Хватит, – буркнул Марципан. – Гляди на дорогу. Не хватало в кого-нибудь врезаться. Тогда уж точно отправимся по этапу.

– Так уж сразу и «по этапу»? – усомнился Комаровский.

– А что ты думаешь? Как говорится, от сумы да от Колымы зарока нет!

– Да-а, хоть в лепёшку расшибись, а вся слава в кино достаётся актёрам!.. – вернулся к любимой теме Комаровский. Коньяк разбудил в нём цицерона.

Они, как и договаривались, ехали не в центр, к Киевскому вокзалу, а от центра, к кольцевой дороге, то есть, к ближайшей свалке. Эту свалку они нашли ещё вчера, изучая карту Подмосковья. Она находилась в трёх километрах от МКАД, на юг.

      Глава четвёртая

– Режиссёров, что на слуху, по пальцем пересчитать можно, – не унимался Комаровский, косясь на Марципана. – Операторов, художников, никто знать не знает. Ассистенты, администраторы, монтажницы – это так, шелупонь студийная, хоть и думают, что они тоже люди, потому что без них «кина не будет»…

Марципан мог бы возразить. Он сам побывал и охранником, и такелажником в Цехе подготовки съёмок и… кем он только на Мосфильме не работал. Но сейчас не время было разводить дискуссии, благоразумнее промолчать. Комаровский был как всегда многословен:

– На самом деле люди – артисты!.. Артист, хоть бы и самый бросовый, кому-нибудь непременно втемяшится. У кого-нибудь в башке да засядет. Кто-нибудь его, червяка, да полюбит. Как говаривал у старины Островского, «был бы талант, а поклонники найдутся»! Кстати. Ко мне тут Кибальчиш, Саня Жуков приезжал. Звал меня на рыбалку, о тебе спрашивал. Знаешь, кто он теперь? Ты не поверишь…

– Знаю. Наслышан. Юрочка, сделай милость, гляди на дорогу, – поморщился Марципан. Он не был расположен, говорить про Кибальчиша. Комаровский понял это и скорректировал тему:

– Нет, если б я когда-нибудь запустился, – с грустью произнёс он, – я бы позвал Жукова на главную роль. Конечно, он сниматься не станет, ему не по чину. Но так, теоретически. И Елену бы позвал…

Марципан улыбнулся краем рта. Актриса Елена Баренцева давным-давно ушла из профессии. На Мосфильме говорили, что Елена, после смерти мужа, спилась и потеряла товарный вид. Кто-то «лично видел», как она побирается, кто-то «слово давал», что она держит сорок собак и роется в помойных баках…

– Ты, что же, всю киношную пьянь в свой фильм собрать хочешь? – Марципан с иронией покосился на Комаровского.

– Талантливую пьянь, Сергеич! – серьёзно поправил его режиссёр. – Тебя бы я взял директором картины. Или, как он сейчас называется? Исполнительный продюсер? Ты бы пошёл ко мне исполнительным продюсером? Или каким-нибудь там ещё?..

– Да, пошёл бы, пошёл бы! Только к чему пустые иллюзии, вся эта «маниловщина»? – резко осадил его Марципан и насупился. Комаровский раздражал его своим избитым пустословием. Как он может разглагольствовать и вообще оставаться спокойным, когда у него в багажнике труп? – Полно, Юрочка, хватит. Сделаем дело, потом и поговорим, и… выпьем. Сейчас не время разводить балясы.

Упоминание о предстоящей выпивке отрезвило Комаровского и добавило ему энергии. Режиссёр сомкнул праздные уста и увеличил скорость. Всю дорогу до «кольца» они с Марципаном молчали. Но не успел толстяк подумать, что всё идёт, как по маслу, что они с Комаровским – везунчики… как на их горизонте возник молодой, угрожающе-рыжий и как бы слегка сонный гаишник. «Ну вот, – с мысленно подосадовал Марципан. – Сейчас проверит на алкоголь и обдерёт, как липку. Ох, уж этот Комаровский! Нализался моего коньяку, как кот валерьянки!» Но всё вышло хуже, чем он ожидал. Гаишник объехал их слева, прижал к обочине и, заглянув в окошко, потребовал документы.

Марципан тревожно посмотрел на Комаровского и полез за деньгами.

Режиссёр спокойно предъявил гаишнику права. Тот долго разглядывал их, моргая бесцветными ресницами, потом вернул документы и попросил открыть багажник. Марципан затрясся от страха, расстегнул бумажник, отсчитал несколько купюр и незаметно сунул Комаровскому в карман. Тот дружелюбно улыбнулся гаишнику:

– Командир, гм, тут такое дело. Может, не стоит лезть в багажник?

«Это конец, – подумал Марципан с ужасом. – Сейчас этот малый разозлится, заставит выйти. Откроет багажник, обнаружит труп. А дальше: «руки на капот», «можете хранить молчание» и так далее». В его воображении нарисовалась кошмарная сцена из заграничного боевика. От страха у Марципана затряслись колени и подбородок.