— А хорошо пошла. Слабенькая только.

Мы с Егерем переглянулись, и Кир стал дозы пацану заметно уменьшать. Медовуха — вещь та ещё, пьётся кваском, а потом в ноги шибает, что не встанешь.

Ромыч веселеет. Шальные глаза уже берут меня измором, знает же зараза, как на него реагирую. Двигается бедром к моей ноге, потом нетерпеливо постукивает подошвой о землю.

— Леший…

— М? — мы с Кириллом перетираем гору новостей за полгода, а у этого энерджайзера, судя по всему, выхлоп «горит».

— Ром, погоди, а? Иди тигрёнка посмотри.

— Я его уже видел. Леееешиииий! — тянет уже капризно. — Где тут туалет? — угарает, что ли?

— Везде. — я обвожу рукой вокруг. — Но далеко не отходи.

Встаёт, с ойканьем оступается и приседает на ватных ногах. По его глазам, вижу — не ожидал такого притяжения земли.

— Сильно надо? — склоняюсь к самому уху.

— Да, в ушах уже булькает. Кир, а когда шершней пробовать будем?

— Оооо, кому-то больше не наливать!

— Я не стеснительный, сам возьму.

Ромка

— Земля в иллюминаторе, земля в иллюминаторе… ох, бля, как близко иллюминатор! — схватив в охапку ближайшую березу крепко держу, а то упадёт, убьётся нах, а природу нужно беречь. Что ж меня так плющит не по-детски? Голова трезвая, а язык заплетается. И ноги. Вообще ровно не стоят. И всё так плывёт и кружится. Надо подышать.

Перебираясь от одного ствола к другому (вы, пошляки, это неправильно прочитаете, я перефразирую), от одного дерева к другому, плетусь на свежий воздух. Злыдни остались болтать о своём о «детском», жуков попробовать мне не дали, ещё и мелочью обозвали, не зря я на прощанье Кириллу шепнул, что мне вообще семнадцать, я просто с дороги старо выгляжу, вот он на Лёху зыркнул, пускай ему теперь мозги вправляет про растление несовершеннолетних. Сам виноват. Нечего было меня динамить.

Пока скитался по лесу, отмечая заметный прогресс в трезвлении… ну конечно, бля, заблудился! Ещё бы. Я и без косяков? Да такого же просто быть не может! Вот сейчас меня найдут дикие грибники, изнасилуют, ещё и гриб в жопу засунут, они такие, с них станется, а я красивый, им точно понравлюсь…

Слышу писк. Тихий, едва слышный, но даже с моей пьяной высоты показавшийся болезненным. Иду на звук, вдруг это очередная жертва грибников-насильников… Так, Романовский, соберись. Выйдя на опушку, понимаю сразу две вещи: первая — гулять одному в лесу — нежелательно, вторая — я ещё не допился до чертей и реально снизу, из довольно глубокой ямы, пищит что-то мелкое и лохматое. Подойдя поближе, сажусь на корточки: на щенка похож, только маленький совсем. Надо животину выручать, сам не выберется, да и я вряд ли, если туда свалюсь. Гравитация против меня, к земле так и тянет, ещё и трава скользкая, но в последний момент уцепился, чтобы не грохнуться. Стащил футболку, скинул псине, оказался умный, наверное породистый, зубами вцепился и висит, болтается. Остроухий, серый, на волка немного похож, только жирнючий и царапается, когда ему пузо чешут.

Пока я размышлял, что с ним делать, ответ пришёл сам. Причём в прямом смысле: из-за заросли густого кустарника сначала послышался рык, от которого бросило в холод, потом тихий треск сухих веток, подминаемых мощными лапами, и уже потом скалящаяся волчья, сука, морда!..

— Чего смотришь? — спрашиваю у щенка, отметая вариант, оставить его себе. Он забавно шевелит ушами и глазеет по сторонам. Я тоже глазею: с высоты метров десяти хорошо видно, только страшно, особенно когда обезумевшая мать на дерево кидается, когтями срывая по слоям кору. Хорошо, что пьяный, трезвый бы уже заорал.

Нифига я не «лаки». Лох, не иначе. Самый настоящий. И мелкого с собой затащил. Нет бы мамаше оставить, глядишь и ушли бы, а теперь кидать его с такой высоты — страшно, не зря же я его спасал. Он ещё пищит, когда руки мне исцарапанные не облизывает, передаёт матери «привет». И Леший у меня неправильный, должен свои владения охранять, а он с другом пьёт, а я тут сижу, загораю, в предзакатных сумерках…

Алексей

Свою норму с кировским зельем я знаю, у меня шторм по-другому начинается: мне хочется много курить и… И. Оглядываюсь по сторонам в поисках объекта желания, вспоминаю, что он усвистал «до ветру» и уже, блядь, довольно давно. Егерь по глазам моим считывает беспокойство и усмехается. Коротким свистом призывает красивого поджарого овчара, помесь собаки с волком. Я с наслаждением вцепляюсь в большую умную морду, глажу, треплю уши.

— Браун, дружище, помоги найти одно наказание, а? А то ж меня совесть сглодает. — Кир даёт понюхать куртку Ромки и указывает рукой в направлении, куда ухромал пацан, сам встаёт, чуть покачиваясь, проверяет крепость больших ног.

— Леший, жди, сейчас ружьё возьму.

— А это-то, зачем?

— Всякое бывает. Тут недавно браконьеры веселились, зверьё разогнали, а голодные волки до самого посёлка добрались. Браушка с ними пару раз бился. Жди, я сказал! Он бы орал, если что. Тут эхо сильное.

— Орал бы он. — буркнул я, прикусывая губу. Сам хорош трепаться, напоил пацана и из виду потерял.

Кирыч уже выходил из избушки своей, проверяя оружие, к нему бесшумно подлетел овчар. Взглядом Егерь велел мне топать следом.

По тому маршруту, как петлял Браун, я понял, что Романа нехило шкивало от ёлки к ясеню. Да и отошли мы прилично от дома, прежде чем я услышал гулкое рычание зверя. Пёс сразу ощерился и замер.

— Ату, Брауша! — коротко рявкнул Егерь, и овчар рванул исполнять приказ бога-человека.

Мы подходим следом с подветренной стороны, Кир уже ружьё приноравливает. На поляне картина маслом… явно растительным… Дерево, хрен знает какой породы… на нём сидит Ромка и молчит, а вокруг ствола вьюном вьётся страшнючая облезлая зверюга. Пару раз бухнул хриплым лаем Браун. Волчица прижалась к земле и, по сему было видно, что уходить она не собиралась.

— Ты у неё добычу, что ли, отнял, наказание? — ору сбоку. — Тебя спасти? — ну это уже традиция!

— Волчонок! Кто ж знал, что её? Думал — щен приблудился. — по голосу слышу: устал… сильно устал.

Браун отогнал щёлкающую зубами дикую суку. Пока Егерь держал безумную мать на прицеле, я помог пацану слезть с ветки. Рому колотило, я забрал у него зверёныша, мельком осмотрел оцарапанные руки.

— Напугался? — тихо, как маленького спросил, а он на меня косится из-под чёлки, глазами стреляет.

— Нет. Огорчился. Ещё немного и свалился бы вниз. Скучал бы по мне?

Егерь взял волчонка, отнёс к кустам, откуда рычала его мать. Вынул из сумки пару мёртвых зайцев и швырнул им. В ответ — неожиданное молчание. Только лохматый шарик рванул на запах еды и родного существа.

Егерь воззрился на нас с Ромкой.

— Его в туалет больше одного не отпускать. Это понятно? Сейчас пить чай с баранками, трезветь и в баню.

— А может… все-таки стопочку нальёте?.. Так сказать, для храбрости?..

====== И пошли мы все в баню... ======

Ромка

Наливать мне отказались, но пока «взрослые» перетирали произошедшее, я самовольно угостился. Стало немного отпускать, вернулась лёгкая слабость, и расслабились нервы, которые до этого скрипели.

Ко мне прибилась здоровенная собака, ходила за мной по пятам, как будто я ей, а не Лёхе, опять должен. Пушистое чудовище уложил на землю, сам рядом растянулся, головой ему на спину, тепло, удобно, никто не дёргает… Я почти задремал, пока меня по ноге не пнули. Приоткрываю один глаз, чисто поинтересоваться: у кого борзометр зашкаливает, вижу у Лёхи, ладно, этому можно, у него вообще льготы на меня, как оказалось.

— Два часа храпишь. Кирюха баню затопил, пошли? — зовёт негромко, пихая ещё раз, когда закрываю глаза, намереваясь вернуться обратно в сладкую дрёму.

— А на двоих у тебя сил хватит? — не без подъёбки, предчувствуя грядущий протест, ловлю его ногу в паре сантиметров от себя. — Вот ты мне скажи? — резко сажусь, смачно зевая, голова — ясная, и в ногах уже тяжести не ощущаю. — Я когда в бане буду голый тебя специально провоцировать, а я буду, — кивая для убедительности, подтверждаю свои слова, — ты Кирюхе как свой стояк объяснять будешь?..