Рома меня обруливает и залезает в палатку, пару секунд выгодно демонстрируя задницу. Меня накрывает. Влетаю следом и влипаю в спину, обнимаю жадными руками крест накрест, потом жестоко кусаю в плечо. Терпит, лишь свистит дыхание через сжатые зубы.

— Я тебя опять выебу, Леший.

— Конечно… — смачно целую туда, где ещё алеет укус. — Мечтать не вредно, вредно — не мечтать.

Едем по трассе вперёд. Меня действительно охватывает то самое, припрятанное подальше чувство раздрая и беспредельной свободы. Кто хоть раз писал с дороги на обочину, смущая только облака в небе? Тот меня сразу поймёт. Скорость усреднили, сняли шлемы. Видели бы вы огромные Ромкины глаза! Как блюдца. Дитё дитём. А можно? Нет, блядь нельзя. Сейчас ворона подлетит и высером оштрафует! Здесь свободная зона выхлопа. Всё законно. Но за жизнь свою отвечаешь сам. И вокруг видон, хоть кино снимай. Пацан первый раз в своей жизни «крест» сделал — руки раскидав, проехал по планете с диким воплем обрусевшего индейца-каманча. Я курил и наслаждался жизнью. Потом учил его ставить «Стид» на одно колесо, но это дело не быстрое. И мы всю воду из-за сушняка выхлестали. И я мучительно вспоминал добрым словом Ромкиного отца. Такое впечатление, что мужик для сына только поучаствовал в зачатии, научил пить, курить и материться. А за остальное — природа позаботилась. Но при всём этом с пацаном отдыхала душа. Себя он мне напомнил, что ли… давным давно… Жаль, плавать научить не успею.

Вспомнил, как трахались в прибое, сощурился, собирая языком сладкую ломоту по зубам. Кайфово… было. И отчаянно. Повторить бы…

Ромка уже подъезжал, матерясь на свою косорукость, после очередной неудачной попытки выехать на заднем колесе, хотя переднее уже получилось от трассы оторвать.

— Ты сколько этому учился? — злится пацан, отбирая у меня окурок и делая глубокий тяжок. — Или это я такой умелый?

— Не гони коней. И я не за один день намастрячился.

Губы Ромы досадливо кривятся, а я на них смотрю. Ловит взглядом моё вожделение, приближается, потихоньку отодвигаю лицо. О, игра! Приподнимает резную бровь, давит нагловатую лыбу, делает резкое движение ко мне, я отдёргиваюсь, хотя хочу наоборот: засосать по самые гланды и… Нет, трахаться на трассе — это уже перебор! Хотя… пацан уже облизывает губы.

— Ну и лады. — снова седлает старичка «Стида».

— Ехать пора. Будет ещё время потренироваться. Нам сто двадцать километров до грунтовки, а потом пятьдесят до домика Егеря.

— Если не по пути, так чего едем? — буркнул пацан.

— Со старым другом повидаться надо. Ты против? Там прикольно. Тайга, орехи, дикий мёд, дичь, банька и «шершовка». Не Мартына ж за встречу пить? Пивас с рыбой на опохмел! — кладу ладонь сзади на Ромкину шею, начинаю выминать, мне нравится её крепость.

Пацан пытливо смотрит.

— В общем и целом, давай заедем. Там хоть цивильная избушка или каменный век? — нагоняет вид, что соглашается нехотя, типа мне одолжение великое делает. Я улыбаюсь.

— Цивильная, не бзди.

Уже перед самой отправкой лезу в кофр и выуживаю старый «Самсунг» с трещинкой на экране, запаска моя на нечаянный случай. Заряжаю всегда оба. И в этот раз Каримыча попросил. Рома смотрит уже смущённо:

— Ты, Дед Мороз, что ли?

— Ага, на полставки. Бери. Ты, кстати, карточки так и не заблокировал. И домой позвони, чтоб знали о твоих планах. Сегодня понедельник. Фест в среду-четверг. Пятница–суббота на дорогу назад с минимумом заездов и остановок.

— А вторник?

— Хорошо, если не забудешь. — мне хочется ржать. — Медовуха у Егеря зачётная.

— Э, Леший, сразу говорю, я на групповуху согласия не даю, только если ты снизу.

— О, как. — проверяю шлем, любовно поглаживая старые коцки. — Нет, Егерю с нами не по пути, не того направления мужик.

— То есть просто… понимающий?

— Типа того. Мешать не будет.

Ромка загадочно смотрит, потом заглядывается на мой обтянутый джинсой зад.

— Даже не думай! — мои глаза темнеют.

Едем довольно быстро — под «сотку», продолжая выпускать внутреннего зверя. Мне кажется, или Рома в седле уже сидит увереннее? Не так зажимается в плечах, и ноги держит шире, а не осторожничает, давя коленками по бокам байка. Любуюсь, не королевская посадка, конечно, но для новичка очень даже прилично.

Время катится к ужину, а мы кроме шашлыков и разогретой картошки с утра ничего не ели. Впрочем, зная домовитость Егеря, голодными мы спать не ляжем.

И трезвыми.

И грязными.

Егерь, в миру Кирилл Горин, вполне осознанно отдалился от цивилизации, но ретроградом не был. И выбираясь ко мне зимой, профессионально насиловал всевозможные гаджеты. Однако, прозвище Леший ему подошло бы больше, чем мне. Сильный большой лесной мужик с длинными руками, молчаливый, бородатый. Надо ли говорить, что безлицензионные охотнички быстро попритихли, когда Егерь тут поселился?

Не по пути, конечно, но полтора дня я Киру всегда выделял. Он меня просто ждал, ведь связи в домике не было, но по дороге на фест я заезжал обязательно.

Кир встретил нас почти на полпути довольно приличной грунтовки, сидя на колясочной «Ямахе» и гоняя во рту сигарету. Обнялись. Я представил Ромку. Егерь добродушно улыбнулся, когда я перекладывал в люльку пакет с подарками от Перешоги. Пиво в тайге дефицит. Пацан недоверчиво осматривал длиннорукую фигуру и шутить пока не пытался.

За Киром мы добрались до добротного приземистого лесного домика. Рядом уютно смотрелись небольшие строения-срубы: зимний туалет, баня, тёплый сарай, гараж и несколько клеток. От всего увиденного веяло стариной глубокой, но Ромка похоже не унывал. Лихо облазил территорию. Поржал с клеток:

— Для браконьеров, что ли?

— Нет, для животных. Подранков. — пояснил Егерь. Голос у него был глухой бархатный и низкий, как отголосок грозы. Рома даже притих, но инспекции не прекратил. Около одной клетки отчаянно вжался в прутья.

— Тигра! Живой! Леший, ты глянь!

Я и Кирилл подошли. Егерь достал трехмесячного тигрёнка и объяснил, что подобрал бедолагу рядом с израненной матерью. Тигрица издохла, а мелочь он оставил на время подкормить, сообщив по рации местным защитникам природы, чтобы приехали и забрали в питомник, пока не подрастёт. Ромка выпросил зверя на руки и, хоть и был немедленно оцарапан, радости имел полные штаны. Горин прятал улыбку в бороду, потом меня тихонечко оттолкал в сторону.

— Леший, это кто?

— Это Роман. В смысле… дорожный роман.

— Ясно. Не унимаешься?

— А надо? Дай пожить.

— Живи. — Егерь разводит длинными большими руками. Я практически уверен, что пацан не слышал ни слова из этого диалога.

Кир накрыл на улице в небольшой беседке. Решётку он сам вырезал, руки у мужика не только большие, но и золотые. Я по молодости залипал на них, и не только на них… Если честно — и Горин это знал — я его хотел. Потом только не одноразовый звоночек совести меня отрезвил. Кира не надо было тянуть в мою зону отчуждения, превращать его из личности в используемого мной в корыстных целях прямоходящего.

Кир притащил чугунок с обалденно вкусно пахнувшим варевом, мощный бутыль с золотистой чуть мутноватой жидкостью, на дне которого, лежали трупики шершней, кусок вяленого мяса и булку хлеба.

— Горин, ты уже и булки печь умеешь? — протянул я, отламывая хрустящую краюшку, но у меня её уже вырывали из рук.

Егерь порезал хлеб, мясо и луковицу, Ромка крутился рядом, как щен, дожёвывая хлеб и воровато подбирая обрезки мяса.

— Кир, а что в кастрюле? Запах — слюной захлебнуться.

— Картошка с зайчатиной.

— А звери в алкоголе сдохли — это так надо или нечаянно?

— Так надо. Тебе лет сколько?

Ромка строптиво вздёргивает нос.

— Ну начина-а-а-ется…

— Шуууутка! — Егерь хлопает пацана по плечу. — Леший, тащи стаканы, я их на веранде просушить оставил.

Первая миска рагу улетает в каждого за пять минут. Жахнули за знакомство по полстакана сладковатой щиплющей язык самогонки. Роман посмаковал последний глоток, громко проглотил, прислушался к себе.