— И он, кстати, не ведёт себя со мной, как диковатый монарх! Пусти!

Колмагоров зарычал и впился в рот мальчика поцелуем.

— Я… скучал, Лапонька! Пай, мой, сладкий… Сахарочек… М-м-м-м…

Престон замер в кольце крепких рук, понимая, что ему остаётся лишь дождаться звериного насыщения. А ещё он явно ощущал терпкие запахи троих альф, стоящих под дверью их дома. Личная, бдительная и безжалостная охрана Рудольфа. Мужчина с наслаждением причмокнул, отпуская Престона.

Юноша отшатнулся, совсем не переигрывая. Дольф увидел досаду и гнев на молодом красивом лице:

— Месье Колмагоров, уходите!

— Чего, мой сладенький?!

— У…хо…ди…те! Вы ведете себя по-хамски! Я просил вас не помечать территорию, которая вам не принадлежит, но вам всё неймётся!

— Сахаро…

— Я прошу не разрушать остатки моего уважения и благодарности за Ваш смелый поступок! — Пай обнял себя за плечи. — Вы опять начнёте… угрожать моей семье. Господи!

Юноша закрыл лицо ладонью.

— Нет, Лапонька! Я не стану! — Рудольф почти виновато взял Престона за руку, заглянул в мокрые глаза. — Я нужен тебе, Сахарок, пойми! Только я смогу всех вас защитить.

— Моей семье… защита не нужна! Мои отцы и зятья… все сильные альфы и непростые люди! Мы уже многое пережили и на многое способны! Ясно?

— Он всё верно говорит, товарищ! — я подпираю дверь плечом, мрачно перекатывая в зубах изжеванную зубочистку. — Силой и напором вы не добьётесь ничего. Отпустите сына и покиньте мой дом, если не способны играть честно. Пай — не глупый омежка, которого можно так просто запугать!

Я закрываю сына собой, не особо беспокоясь, что стоящий напротив мужик в полтора раза меня крупнее. Рудольф давит на губах усмешку. Наверное, по-своему, он оценил мою смелость или… глупость. Колмагоров поднимает вверх руки в знак примирения и капитуляции.

— Я не ругаться пришёл, Дарси!

— Что-то не похоже! — я хмурюсь, наверху раздаётся крик Максин.

К ней сейчас сорвётся Мирро. Дольф, не мигая, смотрит в мои глаза.

— Хорошо подумайте после моего ухода, Лерк. Удача может от вас отвернуться, а если породнитесь со мной, то даже штрафов за неправильную парковку не будет! — русский поиграл бровями, перебросил через руку пальто. — Спасибо за угощение! Сахарочек, до скорой встречи! — и ушёл.

— Уголовник элитный! — процедил я сквозь зубы в закрытую дверь. — Пуп земли! Только попробуй ещё раз поугрожать!

Пай меня обнял сзади: парень мелко дрожал.

— Пап! Он о-о-очень сильный…

— Да я это уже понял! — я погладил щеку сына. — Успокойся, мелкий! Прорвёмся! Он пока не агрессивный, но ему жуть, как не нравится, что ты упираешься. Сначала это было занятной игрой, однако теперь он начинает требовать тебя на блюде.

— Пап, я солгал, что не боюсь!

— Ничего, — я скрипнул зубами, — этот Дольф… ещё поперхнётся своей самоуверенностью.

В этот момент входная дверь распахивается с ноги, и в прихожую буром заваливает один из амбалов Рудольфа со словами… Да я в них, честно говоря, даже не вслушивался. Это потом выяснилось, что Колмагоров забыл на тумбочке барсетку и охранника отправил её забрать. А сейчас я увидел испуганные глаза Пая, его тихий вскрик, и мой предохранитель соскочил с резьбы на раз-два. Короткий размах правой, удар в каменную челюсть, и мужик, в центнер весом вылетел на крыльцо назад спиной. В проёме двери я выловил округлившиеся глаза Рудольфа, а они у него, в принципе, никогда широко не открывались. Остальные хранители элитного уголовного тела ощерились, как натасканная свора, но Колмагоров стремительно поднял руку.

— Сорри… гормоны у меня после родов пошаливают! — выдыхаю я, нервно поводя плечами, и облизываю разбитые в кровь костяшки пальцев. Мой полубезумный взгляд и окровавленные губы, вероятно, смотрятся мистически. Лютоволк теперь воспринимает меня всерьёз.

— Лерк, вы — бешеный! — с восхищением рычит русский гость.

— Если дело касается семьи, то да! Извините! — быстро подхожу к амбалу, сидящему на снежной дорожке, помогаю встать. Тот охает и хватается за выбитую челюсть, смотрит на меня, как загнанный хищник.

— При-и-и…няа-аа…то! — еле выговаривает мужик. — Мо…сьно! Ресь…пект!

Рудольф оценивающе обшаривает моё тело так, что я невольно ощущаю себя голым. Пай выскочил на улицу, накинув пальто, вынес куртку и мне.

— П…проверь, пожалуй…ста, ты больше… ничего у нас в доме не забыл? — сдавленно прошу Колмагорова, а моё сердце колотится, как после спринтерской стометровки.

Тот качает головой. Я обнимаю сына за плечи и ухожу в дом. Там силы меня окончательно покидают, и я сползаю на коврик.

— Па-а-ап?! Что это было?

— Когда-то… на Доране я раскидал наших альф направо и налево. Выброс энергии был похож на… извержение… Я вынес здорового мужика напрочь, папу твою! Ха-а-а… Паечка, за…ечка, принеси водички тёплой, а?

Руки дрожат, но в голове отчётливым пульсом бьётся мысль: теперь они знают, что будет, если сунуться мне на глаза, когда я ничего хорошего не жду! Рудольф облизывался, как охотник, выследивший редкую желанную добычу! А добыча-то… я! Ладно, пусть попробует накопать что-нибудь и про меня. Я ж существую только благодаря Центру! Где… Свят, когда он нужен? Я заваливаюсь на бок… Спать, много-много спать!

Свят перебинтовывал мне руку, молча сопя себе под нос. Я рассматривал сложный рисунок на занавесках и терпеливо ждал взбучку. Наконец Макеев завершил и поднял на меня глаза.

— А теперь, мой герой, послушай-ка внимательно! То, что у тебя хватило сил завалить одного из быков Колмагорова, это хорошо. Но ты подумал, что бы произошло, если бы у остальных сорвало крышу, и они открыли стрельбу?

— Об этом… я подумал потом, уже произвёдя прицельный удар. Думаешь, я мог поступить как-то по-другому? В мой дом лезет небритая горилла, пугает Пая, а я уже не думал… я просто бил.

— Без комментариев, — как-то слишком спокойно произнёс Свят. — Мне иногда кажется, что в тебя, действительно, вселяется бес. Надеюсь, ты знаешь, что делаешь!

Я улёгся на кровати на животе, рука предательски ныла.

Мобильный буркнул, оповещая, что пришло сообщение, но мне были конкретные вилы отрывать бренное тело от нагретой лежанки. Макеев что-то внимательно и довольно долго читал в ноуте. Я, прикрыв веки, смотрел на красивый резаный профиль мужа. Он почти не смаргивал, значит, нервничал. Следовательно, какая-то напрягающая ориентировка из Центра… Вот, Макеев покусывает нижнюю губу, хмурится, что-то ищет в своём сотовом, потом быстро пишет и отсылает сообщение.

Закончив, он, поднявшись, подходит ко мне, наклоняется к самому уху:

— Лерк, я отойду ненадолго? — сухой нежный поцелуй в шею. — Поговорить с Анри. По работе. Не переживай! Спи!

Я согласно мычу, потому что уже нахожусь в полусне. Свят меня укрывает, потом склоняется над дочкой, колдует над ней, переворачивая на другой бочок, проверяя, тёплые ли ручки и не слишком ли наполнен памперс. Господи! Сколько у мужика отцовской ответственности?! Я, к своему стыду, завалился в койку, даже не проверив Максин.

— Свят… спасибо…

— За что? — Макеев немного удивлённо смотрит через плечо. — Не, я догадываюсь, конечно, но… всё-таки?

— Что… ты… у меня есть…

— Ох, Лерка! — на меня сверху наваливается тяжелое горячее тело. У моего альфы оно греет, как печка — в любой сезон и время суток. — Хотел бы… я быть к тебе хоть чуточку… поближе!

— Это как? — я чуть двигаю бёдрами, выходит даже непривычно кокетливо.

Пальцы мужа поглаживают спину, бок, поясницу, потом ныряют под резинку спальных штанов, лаская упругую (да уж! что есть — то есть!) задницу, добираясь до расслабленного колечка мускулов. Я как-то шумно вздыхаю.

— Свят, не дразни, зараза…

— Но-о-о, ты ведь уже даже на животе можешь лежать, Лерк? Стари-и-ик… м-м-м… — меня настойчиво переворачивают. — Ты сам-то… разве не хочешь меня? — этот отчаянный хрипловатый стон вызывает жар и спазм желания внизу живота.