Я погладил спящую дочь по голове. В сущности, я успокоился и больше не хотел никого обвинять. Мой сын отделался шрамами… Но эти раны на теле… Беспокоили ли они Пая сильнее, чем душевные? Илья не пришёл, не спас, более того: Илья сделал из парня приманку. Полагаю, теперь Ламерту надо было приготовить объяснения поубедительнее.

Фаби на другом конце провода осторожно кашлянул:

— Лер, милый, в твоих силах не допустить сейчас разлада в семье. Ты очень мудрый человек, просто поговори со Святом и с Паем.

Ох, Фабио Нери! Великодушный проницательный юноша! Но и ты несчастен, малыш. Несчастен из-за меня…

Я ментально поцеловал Дария, Лу и самого Фаби, пожелав им всем спокойной ночи, и отключился. Потом подумал, что неплохо было бы напиться сладкого чая перед сном, чтобы вернуть лактацию.

Меня парализовало на месте… На подходах к кухне меня ждал охеренный сюрприз: в дверях гостиной невесть откуда нарисовавшийся Илья спокойно разговаривал с Роше.

— …слава Богу, что Пэтч и Роук уже второй день в клинике на обследовании! — закончил беседу док.

Я мрачно привалился рядом к косяку. Чаю расхотелось — налейте водки!

— Доброй ночи, Лер! — произнёс Илья.

— Тебе тоже не хворать, сволочь! Чего задумал на ночь глядя? — по моему тону было нетрудно догадаться, что я не особо рад этой встрече.

— Мне… можно немного поговорить с мальчиком? — тёплые карие глаза Ламерта были устало-грустные, однако не виноватые, как у Свята.

Этот взрослый человек, похоже, хорошо понимал, что делал, что безвозвратно разрушал, а что создавал и упрочнял на века. Я терялся перед ним, проигрывая ход за ходом, и мой гнев улетучивался под гипнозом проницательного мудрого взгляда.

— Я против! — упрямо выпалил я, но тут же неожиданно для себя самого сдал назад. — Но, в силу всех обстоятельств… надо спросить у него самого. Сейчас, скорее всего, Пай спит, а если не спит, то активно вспоминает события прошедшего дня, боль от которых ты сейчас усугубишь. Хочешь сделать больнее, чем уже есть?

— Потом в разговоре не будет смысла.

— Как и сейчас, чёрт тебя дери в зад! Прости, Ламерт, только Пай от тебя теперь стал намно-о-ого дальше, чем раньше! Ты не понимаешь, мерзавец?! Он ждал, что его спасёшь именно ты!!! — наверное, это было слишком громко, но по-другому меня просто разорвало бы.

— Лер, ты хороший отец, — внезапно я заметил, что потемневший лицом Ламерт, по всему, не спал двое суток, и говорил через силу, — поэтому так искренне зол. Но то, что произошло, лишь верхушка айсберга, а что находится под водой — неизвестно даже мне. Тьерри Бонне не исключение! Он вынырнул слишком внезапно, и чуть не испортил всё дело.

— Ты можешь долго и красиво говорить, что сути дела не меняет! Ты слишком самоуверенно использовал Пая, ничего не объяснив и не просчитав все риски! Мой сын не глупый человек, он многое бы понял и, возможно, был бы осторожнее…

— Он слишком честен и открыт! Совсем, как ты! Его раскрыли бы на раз, Лер! — хрипловато ответил Ламерт. — Я не рискнул говорить всё Паю только потому, что боялся за него.

— Ты понимаешь, что мог его запросто потерять? — вдруг тихо спросил я, разом теряя все силы гневаться дальше. — Насовсем… навсегда… безвозвратно?

— Этого бы не случилось! Потому что… — Ламерт резко вскидывает подбородок, но обрывается на полуслове.

— Потому что?.. — я горько усмехаюсь. — Или ты — Бог? Прилетел бы в нужную секунду на белых крыльях?

— Илья! — Макеев уже спускался со второго этажа.

— Он спит? — коротко спросил Ламерт.

— Нет.

— Лерк, можно? — вопрос адресован ко мне, я нервно кусаю губу.

— Что ты ему скажешь, Илья? — спрашиваю я с резкостью. — Что тебе жаль? Нет, не пойдёт! Ищи другой выход! Не рань его ещё больше! Он — мужчина.

Илья быстро поднялся наверх, а я просто прикрыл глаза, чтобы почти наяву почувствовать и услышать всё происходящее там.

В прошлый раз в этой спальне, оглушенный сладким вишнёвым запахом, он ухаживал за измученным течкой мальчиком. Боялся ли он увидеть снова эти огромные печальные серые глаза? Услышать тихий приятный голос? Почувствовать робкое прикосновение пальцев?

Ламерт постучал и решительно вошёл. Пай почему-то сразу же положил руку на перевязанную грудь.

— Илья?

— Доброй ночи, заечка! — Ламерт едва заметно сглотнул. — Как… ты? Не удивлён?

— Нет. Я знал, что ты придёшь. Как я себя чувствую? Уже лучше. Успокоился. Ты смог выбраться? Или… опять ушёл самовольно?

Здоровяк-альфа, присев на край постели, прикрыл глаза ладонью:

— Прости меня! Мне надо было тебе рассказать про Колмагорова раньше Свята.

— Тебе не надо себя корить, хотя бы потому, что… ты имел полное право так со мной обращаться, — удивив спокойным ровным голосом, произнёс Престон.

— Ты… это о чём?! — ахнул Ламерт, как раненый.

— Я сильно обидел тебя, Илья, когда… опять принял Роука! Я понимаю, и спасибо за время, что ты мне дал. Но… всё уже не будет так, как прежде. Я сам виноват. Мне надо было… Я…

— Заечка, нет!!! Я не стал к тебе хуже относиться после всего произошедшего с Дэвом! Неужели ты так это ощутил?! — Ламерт бросился к юноше, хватая его за тонкие запястья. — Я знаю, через что вы прошли на Доране, когда узнали правду! Я бы никогда…

— Я не хотел идти к Рудольфу, Илья! Мне было мерзко, словно… Словно, я занялся дорогой проституцией.

— Тогда… зачем же ты пошел, малыш? — с горечью выдавил Ламерт.

— Я испугался за семью! Не захотел подвести тебя! Свят сказал, что ты уже много лет безрезультатно ловишь Колмагорова. Свят сказал, что это спасёт многих людей! Рудольф связан с торговлей наркотиками и…

— Господи, Заечка, остановись! — Илья вдруг резко выпрямился. — Никогда не пытайся спасти весь мир! Если противно твоей душе, если это её умерщвляет, то зачем поступать вопреки своей доброй воле?! Ты так и не научился себя любить, малыш!

Пай вздрогнул и отнял руки, уходя от ладоней альфы:

— Хочешь сказать, мне надо прежде всего думать о себе?

— А это так тяжело для тебя? — Илья не отрывал взгляда от красивого бледного лица.

— Да! У меня куча примеров перед глазами!

— Кого, Пай? Безбашенных упрямцев? Которые сначала дров наломают, а потом берутся думать? Колмагоров подсел на тебя, как на дорогой индивидуальный наркотик, это правда! Но я не толкаю тебя в его руки насильно! И я не считаю тебя распутником или шлюшкой! И вообще, твой отец мне запретил тебя жалеть!

Пай захлопал ресницами, от слов взрослого альфы он мог бы по-омежьи обидеться уже сотню раз, но… Илья был прав! Прав! Престон не был жертвой, он сам выбрал участие в заговоре, хотя мог отказаться.

— Значит, старик, я… не умею себя любить?! Значит, я могу брать пример лишь с безбашенных упрямцев?! Да!!! Я не хочу изменять себе! И мою симпатию к тебе я не придумал! Но ты исчез сразу после того, как я отдал свою первую течку Роуку! Понятно, что я чувствовал свою вину перед тобой! Ты не считаешь меня шлюшкой? Милость великая! Я не святой, если помнишь: я жил втроём с братом и общим альфой! И я… любил себя больше, чем ты можешь себе представить! Поэтому я…

— У тебя опять заблестели глаза, заечка. А были потухшие и пустые. Вот так! Так и надо! — мягко шепчет Илья со слезами на глазах.

А Пай вдруг срывается на горькое громкое рыдание, изливая всё, что накопилось за эти нелёгкие дни, бросаясь на широкую грудь Ламерта. Альфа с нескрываемым облегчением целует и целует мальчика в тёплую макушку, обмирая от нежности.

— Я жду тебя, солнышко, я всегда тебя жду!

Престон плакал добрых сорок минут, и делал бы это дольше, если бы не уснул в сильных руках взрослого. Ламерт ещё какое-то время подержал его, а потом аккуратно уложил в постель и коснулся губами гладкого лба. Когда оперативник вышел из спальни, он увидел меня, подпирающего стену напротив входа. Илья протянул руку, я без колебания вложил ему в ладонь свою.

Ламерт погладил моё запястье большим пальцем: