— Ну, ты чего разошёлся? Давай валерьяночки? Немного можно!
— Сам выпей! А у меня вот два литра полезного яблочного сока и семь сортов чая для улучшения лактации! — процедил я, выворачиваясь из-под тяжёлой руки зятя. Сзади прыснули смехом сыновья.
— Плохой татенька не унимается! — выдохнул Мирро. — Анри, сходи в кладовую, у меня масло оливковое заканчивается. И захвати смесь перцев. И… и? — взгляд повара заметался по заваленной кухне. — Пару банок маслин… бутылку сухого красного Шардоне… яблочный уксус и… всё!
Док умчался выполнять поручение ненаглядного, а я дал Мирро наклеить на палец бактерицидный пластырь.
— Пап, не грусти. Это выбор и решение Пая. Он тебе очень благодарен за понимание!
— Не в этом дело, золотко! Вы — всё, что у меня есть, и это всё должно быть в пределах досягаемости, на расстоянии протянутой руки, чтобы схватить и обнять в любой момент. Ясно?
Станешь папой…, а ты им обязательно станешь… поймёшь, что я сейчас чувствую.
Мирро прижался к моей груди и интимно поведал мне на ушко, что незадолго до отъезда Престона он с братьями выпивал и играл в покер. Ребята болтали о том, о сём, всё дальше уползая в будущее, и неожиданно вляпались в горячий спор. С кем будет жить отец, ну… то есть я? Дело почти дошло до драки, если бы недремлющие альфы, которые в это время смотрели новости по ТВ. Мальчишек растащили по коленям.
Всем, кроме Пэтча, досталось крепко по мягким местам, а Свят, который затесался в эту компанию, лаконично заявил:
— Ваш сумасшедший папашка никого от себя не отпустит, и не надейтесь! Так что жить будем большой и шумной семьёй.
Мне Макеев об этом разговоре не сказал ни слова. Я задумчиво покусал нижнюю губу.
— А у меня объявление, зайцы-братцы!
Роше вышел из кладовки с полностью выполненной заявкой на доставку, едва поместившейся в руках, и попал в немую сцену.
Омеолог тут же поворотился к Святу:
— Что на этот раз выкинул твой самодур?
Русский пожал плечами:
— Да… в общем-то, он не отклонился от своего репертуара, док. Но ты лучше сядь!
====== Глава 38. ======
Пай мне отзвонился и сказал, что сходил на новогоднюю вечеринку в свой отель, которую щедрая дирекция устраивала для персонала в пятницу тридцатого декабря. Кадровый работник, сделавший сыну устное приглашение, посоветовал не отказываться, так как это мероприятие позволило бы месье Лимму поближе познакомиться с коллективом в непринужденной обстановке. Пай пошёл. По усталому, слегка охрипшему голосу зайки я понял, что погуляли в целом неплохо.
Сын сообщил, что будущие коллеги милы и остроумны, очень вежливы и… среди них помощником администратора оказался его «сосед снизу» — Тьерри Бонне. Я насторожился, помня краткое и настороженное резюме, составленное Святом по этому типку. Пай меня тут же успокоил, сказав, что Тьерри почти не подходил к нему весь вечер, хотя домой они уехали вместе на такси далеко за полночь.
Тридцать первого декабря Престон отсыпался. А после позднего завтрака, приуроченного к обеду, сын сходил в супермаркет, чтобы взять всего понемногу для холостяцкого праздничного стола. Закупая продукты, Пай опять встретил соседа. Альфа сразу просёк, что милашка-новенький собирается праздновать в гордом одиночестве, и тут же предложил свою компанию. Зайка скромно и вежливо отказался, пояснив, что не намерен в ближайшее время вести бурный образ жизни. Альфа осклабился и кивнул, закончив разговор заверением, что «охотно придёт на помощь» в любой момент, когда Престону станет скучно.
Я слушал Пая и невольно представлял себе масляный взгляд наглого мужика на моём сыне. Взбесило не по-детски! Да так, что я, психанув, неудачно откусил зубами заусенец на пальце и «истёк» кровью. Глядя на мой второй перст, облачённый в пластырь, Макеев покачал головой и сказал, что я — мазохист, и покой мне только снится, и что я… Дослушивать критику я не стал, ибо запищала голодная Макс, и мы с дочуркой ушли в спальню кормиться, там же и уснули…
Сон мне приснился поистине странный, если не мистический. Наверняка, опять кристаллы постарались, они ещё те режиссёры-сценаристы! Словно бы я смотрел на всё глазами Престона в квартире на Шанзелизе. Вместе с сыном я мерил квадраты студии широкими шагами, и меня подтачивала тянущая тоска. Я сожалел, что уехал из дома накануне такого праздника, сервировал нарезкой и фруктами небольшой журнальный столик почти плача, и сам еле-еле открыл бутылку шампанского, как-будто ослабел или просто разучился это делать. Дурачок ты мой! Ты же его никогда и не открывал — папаш вокруг хватало, рядом был любимый и сильный человек. А потом вмешалось то, что называют судьбой. Ты перенёс этот шторм и не сломался прилюдно, чтобы никого не расстроить. Ты просто исчез с глаз долой и заточил себя в одиночество в пустой прохладной квартире, хранившей едва уловимый запах жившего здесь недавно Роука.
Дверь перед моим… его лицом распахнулась слишком быстро. Огромные лучистые и влажные глаза Пая тут же заполнились слезами:
— Па-а-ап?! Как… ты тут оказал…ся?! — он перевёл взгляд на сопящий кулёк в моих руках. — И Макся?! А вас Свят отпусти…
— Bonjour, зая! С наступающим! — мрачный рык нагруженного снедью и нашими вещами Макеева за моей спиной расставил все точки над «i» и «ё».
Сзади его уже подпирали не менее упакованные Анри и Мирро. Пока Пай хлопал длинными ресницами, наша компания оккупировала прихожую.
Влад подмигнул ошарашенному братцу:
— Это всё татенька придумал! А альфам ничего не оставалось делать, как подчиниться.
— А… Пап? Почему? — выдавил Престон, вытирая мокрые от слёз щеки.
— Потому, что никто из моей семьи больше не будет тосковать в одиночестве. Никогда! Не стой столбом — возьми сестру, я порядком взмок! В Париже намного теплее, чем в Буживале. Эй? Опять ревёшь? Да что ж такое!
Сына я успокоил минут через сорок после того, как он наплакался, повиснув обезьянкой на мне. За это время Макеев и Мирка вытянули всё из коробочек-баночек, подогрели и накрыли большой стол, а Роше усыпил проснувшуюся от шума Максин. Наконец-то в 20:00 уселись праздновать, выпили и поели вкуснющих лёгких блюд от персонального шеф-повара. Я слямзил глоток шампанского из фужера мужа и блаженно улыбнулся. Жаль, что часть семьи в двух часах езды отсюда, но они не одни, им не будет скучно. Пэтч в силу «положительных» обстоятельств ляжет рано вместе со своим великаном, а Ланс с Рыжиком насладятся тайными ролевыми играми в «плохого и хорошего полицейских».
После съеденного и выпитого всех потянуло погулять по вечернему восьмому округу, тем более, что красота на улице царила неописуемая. Шанзелизе и в не праздничное время был ярким бриллиантом на карте Парижа, а в канун Нового года и вовсе блистал — в оправе причудливых гирлянд, роскошно украшенных улиц, деревьев и чистого, высокого звёздного неба.
Мы гуляли в обнимку по бесконечно длинному, прямому, как стрела, авеню, в шестнадцатом столетии по приказу Марии Медичи превращённому из высохшего заболоченного рукава Сены в изящную аллею, обсаженную величественными вязами.
Пешком мы протопали мимо представительства киностудии «Гомон», которая, в частности, подарила всему миру Фантомаса; прошли возле знаменитого кабаре «Лидо» и одного из самых дорогих русских ресторанов в мире — «Распутин».
Максин спала на моей груди в новомодном «кенгуру», прикрытая моим же полурасстёгнутым пальто, и наяривала соску. Жар отцовского тела надёжно согревал, а стук сердца убаюкивал ещё глубже, и мне было спокойно на душе. Около «Распутина», с разрешения мощного швейцара, переодетого в Деда Мороза, но всё равно похожего на дикую гориллу, мы сделали несколько забавных фото. Из ресторана выскочил разгоряченный злой мужчина, на могучих плечах которого трещал дорогой костюм, а развязанная бабочка болталась на бычьей шее. Очевидно, мужик так кого-то и не дождался до заветной полночи. Его хмельной взгляд зацепился за Пая в короткой серо-голубой дублёнке, отороченной белым мехом, смеющегося и счастливого.
