— Лер, ты что-то обещал этой барракуде? — Свят подсаживается рядышком, хрустя краснобоким яблоком и нежно наблюдая за ребёнком у моей груди. Когда этот мужик смотрит на дочь, я даже представить не могу, что произойдёт, если у кого-то хватит скудного ума замыслить худое против нашей семьи.

— Лишь хранить в тайне её порочное влечение к Химере.

— Знает про тебя?!

— Прикинь! Надо о них навести справки в Центре. Сможешь?

— Поручи расследование Зайцам, — Макеев немного подвисает от досады, — пусть развлекутся, а я прикрою. Посмотрим, не светясь, откуда ветер дует. Знаешь, а у Макс аж носик задёргался, когда она другую альфа-вумен рядом с тобой почуяла!

— Хватит сочинять! Меня дамочки реально выбесили, задумали угрожать, плели что-то про особое девчачье воспитание. Свят, у тебя в друзьях нормальная баба есть, чтобы помогла, если что?

— По ходу разберёмся. У нас есть Роше, а этот повелитель расширителей и зеркал много чего знает.

— Каких расширителей и зеркал?!

— Гинекологических! — в синих глазах Свята опять пляски бесенят. — У девочек нет… м-м-м… выступающего органа, но есть грудь, ежемесячно идёт кровь и…

— Ты чего начитался, умник?! Какая кровь?

— Красная! Менструальная. Лет с двенадцати. Короче, я прослушал краткий курс молодого родителя-чайника в случае рождения дочери.

— И? У нас есть шансы не свихнуться?

— На все сто! Главное, избегать явной обнажёнки, когда она начнёт взрослеть и…

— Вот кто бы говорил! Сам часто спишь голым и тянешь лялю с собой в постель!

— Лерк, ну всё, харе ругаться! Мне, если что, была приятна твоя неконтролируемая зверская ревность. Я ж ради этого и выперся полуголым…

— Свяа-ат! — я поманил засранца-провокатора пальцем. — Поди-ка, мил чел, сюда!

— Мирко, кажется, звал! Иду-иду, малыш! — муж с гоготом свалил из гостиной, я цыкнул с досады.

Дивизию твою! Думал, началась спокойная жизнь! Так теперь бабы атакуют! Вот чего, спрашивается, не вяжут со скуки?! Максин отвалилась от моей груди, разжёванный, досрочно освобождённый сосок сладко заныл. Я поцеловал чадо в лобик, потом в щёчку…

«Тебя никто не посмеет обидеть или заставить делать что-то против воли!»

====== Глава 37. ======

Ох, если бы «прощай» давало облегчение,

И сердце перестало бы болеть.

Увы, не есть лекарство ОТРЕЧЕНИЕ

От невзаимных и сердечных бед.

Нельзя забыть ТО имя, что вплелося

Активной веной в твой привычный быт.

Тот человек, глухим и безголосым

Тобой, увы! не будет позабыт…

О нём напомнит запах на подушке,

Которую стирали и не раз,

Ладони тяжесть на твоей макушке,

Что не погладит точно так сейчас.

И голос, и улыбка, и придирки,

Упрямство, твёрдость, честность, доброта,

И всякий раз… вы вместе на картинке,

Что видят в каждом сне твои глаза…

— Пап? Можно?

Меня вместе с Максин неожиданно сразил послеполуденный сон, но я мужественно поднял голову с подушки:

— Пай? Чего тебе, золотко?

— Я… уезжаю завтра, — сын мялся на пороге моей комнаты.

— Иди ко мне!

Тёплый мальчишка ложится мне под бок, обнимает сзади, чтобы шептать в ухо. Это стало ещё одной странной семейной традицией. Очень часто Свят шлепками выставлял из нашей постели моих полусонных сыновей. Но сегодня он вряд ли вмешается, пожелай Престон пробыть со мной хоть весь день и ночь.

— М-м-м-м?

— Я тебя люблю! — мою шею целомудренно целуют.

— И я тебя. И отпускать тебя не хочется. Обещай, что после Нового Года появишься. Я против того, чтобы ты отмечал семейный праздник без семьи!

— Хочу… побыть один. Понимаешь?

— Да. Ты больше других похож на меня, ребёнок. Поэтому тебе часто будет больно и нелегко.

— Роук предложил помочь с переездом…

— Обойдётся! — хмуро рыкнул я, совершенно не обрадованный тем фактом, что Громила опять останется с сыном один на один. — Ланс и Дерек всё сделают!

— Ты на него по-прежнему зол…

— Ещё как зол! Отойду, когда внук родится… Мли-и-ин, у меня родится ПЕРВЫЙ ВНУК!!!

— Пап, — снова лёгкий поцелуй в шею, — хочешь, скажу страшную вещь?

— Зачем?

— Когда мы лишь прибыли на Доран, мне первым понравился не Роук, а… ты…

— И? — у меня всё неслабо замирает внутри от такого невероятного признания Пая.

— Я побоялся тебе признаться, а Свят с Майлзом нет.

— Золотко, страшно было бы, если бы ты признался, и мы… чего-нибудь замутили… по незнанию, — я даже думать об этом не собирался без дрожи.

— Думаешь, Свят и Роше бы позволили? — шепчет мой сын, а сам пальцами перебирает мои волосы на затылке.

— Если бы я тебя захотел, они мне вряд ли успели бы помешать! — я поцеловал сына в ладонь.

Престон тяжело вздохнул, молодое тело томилось от желания бурного регулярного секса. Он стал более молчаливым и чувственным после первой течки. Я знал, что вручу кому-то однажды самое настоящее сокровище. Вскоре легкое дыхание юноши стало равномерным и глубоким — Пай уснул, вжавшись в мою спину и вдыхая мой запах. Я повернулся к сыну и с гордостью рассматривал длинное, изящно-мускулистое тело, золотое от загара, красивое молодое лицо с безмятежным лбом, соблазнительными губами и моей ямочкой на подбородке.

— Ты… обязательно будешь… счастливым! — шепчу я бесхитростную отцовскую мантру. — Господь присмотрит за тобой, коли я не смогу… и защитит от беды.

Он заползает головой на моё плечо, приоткрывает губы…

— Роук, я… так скучаю…

— Дурачок! — глажу его по спине, обнимаю за плечи.

В тягостном раздумье меня застаёт муж. Приподняв бровь, он выразительно расширяет глаза и разводит руками:

— Чего это за идиллический инцест среди бела дня?

— Не ёрничай! Плохо ребёнку. Не думаю, что он до конца готов к переезду. Потерянный, тоскующий…

— Что предлагаешь?

— Съездишь с Лансом и Рыжиком. Покрутишься, посветишься, отметишься. Пусть думают, что ты на мальчишку имеешь серьёзные виды. Но чтобы Пай не просёк.

— Да не трясись ты за своё сокровище, Лерк! Пацану улыбнулось пожить в роскошной квартире на Елисейских полях! Найти нехилую работу с зарплатой 2000 евро в месяц с его-то нулевым стажем! Ну чего ты? Он тут изведётся, глядя на братца и своего Роука.

— Да без тебя знаю! — прошипел я. — Если бы… Всё, тс-с-с! Не буди детей! — Пай дёрнулся и забросил на меня ногу.

— Чего-о-о ещё за новости? — проворчал Свят. — Это сейчас так завуалированно отбивают мужей? Он слишком сладок даже для беты. Как Роук сдерживается, когда рядом такое искушение расхаживает?

— А он и не сдержался! — глажу сына по плечу. — Короче! Мы поспим с часок, а ты покарауль, Свят.

— У тебя слишком много сыновей, дорогуша.

— Ещё раз меня так назовёшь, найду ещё пятерых.

Макеев уходит. Наверно, он действительно пытался меня поддержать. Запах Престона нестабилен: то едва уловим, как шлейф изысканных духов, то вдруг взрывается божественным трио белого мускуса, фрезии и сакуры. От вишнёвой ноты, как от редкого лакомства, на языке тает и сладость ягоды, и пряная горечь ликера «Амаретто». Когда мой сын успел так расцвести? Роук не спеша вынул всю его чувственность и сексуальность. Пай, ты стал таким угощением! Но… ты не настолько распущен, чтобы пользоваться своей неотразимостью. Ты смотришь на мир широко раскрытыми глазами, ты добр и великодушен, и очень… очень наивен.

— Лер, папа…

— Что, золотко?

— М-м-м-м…

Слушаю глубокое дыхание и жду. А может…

— Если… у меня будет сын, я назову его Лероем, можно?

— Можно. Но для начала, дай я тебя женю.

Я еле дождался, когда Свят, Рыжик и Полански вернутся из Парижа. Вещей у Пая было не так уж и много, но они, в силу своей безбашенности, закатили уборку и перестановку мебели в квартире, как захотел молодой новосёл. Пока муж плескался в душе, я, почти, как голодный Дон Чезе на кухне, исходился взад-вперёд. Свят в одном полотенце вывалился с облачком пара. Мой взгляд не предвещал ничего хорошего, поэтому Макеев заговорил сразу и по существу…