— А-а-а, папу вашего! Анри, мы так не договаривались! Что надо делать?! Тужиться? Готов! У меня уже крыша в пути! Кукушка не кукует! И я просто не верю, что всё это происходит со мной!!! Как мне ускориться?!

Макеев быстро ко мне подходит, пытается обнять. Меня скручивает новая схватка.

— Отойди, секс-террорист! На пушечный выстрел! Чёрт! Вот это напря-я-яг! Чтоб я тебе… ещё раз ДА-А-А!!! — я повисаю на столе, обрушив половину туловища на свои дрожащие руки. — И как идут на вторые роды, зная, что снова будет ВСЁ ЭТО?!

Я кусаю губы, подвывать нет возможности из-за нахлынувшей долбанной гордости. Поэтому, неожиданно для себя, я начинаю громко петь «Странника в ночи» старика Синатры.

Лу приходит в себя тут же, слушает мои рулады минуты две, потом начинает тихо ржать в ладошку, выдыхивая:

— Господи, боже! УКАТИТЕ МЕНЯ ОТ НЕГО!

Пение почему-то снижает чудовищное напряжение, я чувствую заметное облегчение и вдруг решительно сажусь на корточки.

Роше моментально оказывается рядом:

— Лер, упрямая ты зараза, рано ещё тужиться! У тебя раскрытие всего два пальца!

— Сейчас и увеличим счёт! — рычу я. — Док, я заманался!!! Это ж нормальному мужику не вынести! Ф-Ф-ФУ-У-УХ!

— Свят, займись своей избалованной истеричкой! — доведённый до нервного тика Роше силком поднимает меня с пола.

Мой супер-эротичный наряд — эта коротенькая рубашка неприлично задирается, особенно, когда я висну на столе. Честно? По барабану! Свят гладит мою поясницу, целует во влажную шею.

— Док, у него губы серые! Он холодеет!

Меня заворачивают в тёплое одеяло, суют горячий напиток, похожий на кисловатый морс. Макеев смотрит на Анри, тот качает головой, проверяет мой пульс, давление…

— Лерк, давай… всё же подумаем о возможности операции? Меня настораживают эти молниеносные изменения в твоём организме. Справится ли сердце?

— Док, хватит сомневаться. Всё будет хорошо, Макеев обещал! — шиплю я.

Фабио подходит к Святу, на котором уже, откровенно говоря, лица нет, что-то ему выговаривает, после чего мой альфа быстро исчезает из родзала. Бета забирает у меня пустой стакан.

— Не подходи ко мне, Малыш! Не смотри… на такого меня…

— Лер, ваши с Лу кристаллы резонируют. Ты не можешь быть омегой рядом с ним. Ты — альфа, который стремится защищать, укрывать от бурь и всяческих бед. Твой организм слишком быстро «переключает каналы». Вот почему Роше настаивает на операции. Он боится за тебя и ребёнка внутри тебя. Мы все… за вас боимся! У Луиджи всё нормально — он здоровый, сильный, способный к деторождению омега, но ты, Лер, не можешь определиться с тем, кто ты. Это наша вина: тех, кто всё ещё делит тебя…

— Что ты сказал, Святу?

— Что ему надо освежиться. Он на грани срыва. Он сходит с ума, осознавая, что он обрёк тебя на такое без права выбора. Чем дольше Свят будет смотреть на твои мучения…

— Ясно! — я облизываю губы. — Док, готовь свои ножи, я согласен. Полагаю, ты знаешь, как лучше поступить, и я тебе доверяю жизнь своего ребёнка.

Роше делает пару звонков, в родзал заходит большерукий альфа, некрасивый, большеносый, с тяжелым подбородком, но с добрыми большими глазами.

— Шарль, нам нужна эпидуралка минут через двадцать. Возраст 43, вес 94, отеки небольшие, давление 130 на 80.

— Да ему можно ничего и не колоть, пусть просто вмажет в челюсть, я и отрублюсь! — пыхчу, как паровоз, Луиджи фыркает.

Я подхожу к омежке:

— Как дела, котёнок?

— Почти полное раскрытие, Лер, скоро начнётся, — бледное, измученное личико светится от счастья. — Всё хорошо, я даже немного поспал. Я готов!

— Сначала разберёмся с нашим отцом-героем, а потом с его светлостью! — приказывает Роше. Вообще, мужику, после мною увиденного, надо ваять памятник! — Денье, контролируй ситуацию! Начнётся потуга, пусть Лу попробует. Луиджи, постарайтесь, мой хороший! Вам все помогут, не бойтесь!

— Что с Лером? Почему кесарево?

— Низкая активность плода, он не хочет опускаться к родовым путям. Это нормально при неполных сроках вынашивания. Рисковать не хочу!

Блин, и я все эти разговоры вынужден слушать и переваривать! Я со стоном добираюсь до стола, Макеев меня на него подсаживает, обнимая, крепко целует в губы. Процедура эпидурального наркоза неприятна и болезненна, но в свете того, что я уже перетерпел…

Меня увозят в операционную, Анри держит меня за руку, его губы тихо шевелятся. У самой двери вижу Мирро и Фабио, мальчики стоят практически в обнимку, красивые, стройные, темноволосые, как же я хочу им счастья! Сын шлёт воздушный поцелуй, пытаясь ободряюще улыбнуться, а мой прекрасный бета просто смотрит, не моргая. Потом краем глаза улавливаю, как Мирко устремляется к Святу, он, кажется, садится прямо на пол, обхватив голову.

— Не переживай, секс-террорист! — хрипло и громко рычу я, из-за наркоза вся нижняя часть туловища от талии уже не чувствуется.

Далее… всё, как во сне. Я лежу на столе, моргая воспалёнными глазами в белоснежный потолок палаты. Страшно и тихо звякают металлические инструменты Анри, раздражающе пикает аппарат отслеживания моих и детских физиологических показателей. Сам док уже подходит в фартуке и в маске.

— Только ничем меня не занавешивайте, — прошу я, облизывая губы.

— Лер, всё нормально, ты спокоен. Мы начинаем!

Чёрта лысого я спокоен! Мне кажется сердце своим ТУДУМОМ вот-вот пробьёт грудную клетку. Ничего особенного не чувствую, что-то делают с низом живота, но боли нет. Я несколько раз медленно закрываю и открываю глаза. Господи, я, правда, стану лучше! Я перестану дурачиться и мучить окружающих! Кроме наглого кота, разумеется! А, ла-а-адно, и кота не буду строить! Я…

— Уа-а-а, Уа! УА! УА! УА! УА! УА! — это слишком для моего сердца!

Моё нутро взрывается от безудержного неконтролируемого ликования, я задыхаюсь пару секунд, и по моим щекам начинают струиться слезы.

— Дарси… Лер, ну это только с тобой возможно такое! — с трудом выговаривает Роше, показывая мне маленький, окровавленный, розовато-синюшный комочек с длинной, ещё не отрезанной белой кишкой пуповины. — У тебя родилась дочь!

После ряда манипуляций мне на грудь укладывают влажное, завёрнутое в пеленку тельце. Малышка наоралась и теперь, икая, смешно открывая ротик, смотрит на меня щелочками глаз, зажимая мой мизинец в крохотный кулачок. Старушечье сморщенное личико вызывает у меня невероятное умиление. В антрацитовых глазах без определенного цвета сейчас зарождается новая вселенная. Моя первая леди! Улыбаюсь, как идиот на Пасху! Ко мне подходит Свят в шапочке и маске. Он молчит, но я ясно вижу, как под маской дрожат губы. Макеев осторожно наклоняется и целует дочку в лоб, кроха морщится, крякает и начинает ворочаться.

— Лерка, моя… любимая, это ведь не сон?

— Шутить изволите? — я придерживаю ребёнка одной рукой, палец второй всё ещё захвачен.

Мои губы смыкает осторожный поцелуй супруга с солёным привкусом слёз. Роше нехотя сводит нашу идиллию на «нет», бережно забирая малютку:

— Надо заняться ребенком, Свят, ты иди в ординаторскую и поспи, пожалуй, энергии ты потратил много.

— Я дождусь, когда ещё один наш малыш появится на свет! — упрямится Макеев, хотя его пошатывает.

— Точно! Луша! Так, док, у меня ж ничего не болит! Дай-ка я прогуляюсь в родовую к маленькому деспоту, — я начинаю спускать ногу со стола.

Анри подлетает:

— Вот же безумец! Лер, у тебя была полостная операция!!! Ты о чём думаешь?!

— Раз нельзя идти, откатите меня! — безапелляционно приказал я. — Полежать я везде могу.

Въезжаю в родзал под гробовое молчание:

— Ну и где поздравления? У меня девочка! — невозмутимо и гордо объявил я и вижу, что среди всех прочих около стола Луиджи застыла колоритная троица: два бугая в военной форме, поверх которой формально-небрежно наброшены халаты, и маленький суховатый дед с пронзительными глазами ястреба на охоте.

Фабио кусает губу, врачей уже, судя по всему, просто заткнули. На Лу смотреть страшно, он сжался весь, как дикий зверёк, в глазах злость и ненависть.