— Пока убедил. Я на кухню! — я пытаюсь неуклюже полубоком слезть с кровати.
— Ты же спать собирался!
— Поем, а потом посплю.
— Ты же и так блинов слопал больше всех!
— А ты ещё калории посчитай!
— Ла-а-адно, говори, что тебе принести, пузан!
Я закусываю кончик языка… Эти препирательства — уже неотъемлемая часть моей суетной жизни.
Счастье — оно маленькое и тёплое, и бьётся своим собственным пульсом в моём животе; оно — большое и широкоплечее, бросило ради меня курить и носит меня на руках, даже когда я этого и не заслуживаю; оно — серокареглазое, вихрастое, застенчиво-взрывное и непоседливое трио; оно — ранимое и романтичное, может вкусно готовить и называет меня татенькой; оно — далёкое и целомудренное, ускользающее из рук искушение с янтарным взором; оно — заветное, долгожданное, подаренное Богом, изменившее заносчивого андоррского гордеца. У моего счастья так много лиц и определений, но главное то, что оно — неделимо и неотделимо, и я не уступлю ни кусочка! Мне оно нужно целым, МОИМ, НАСТОЯЩИМ!
Комментарий к Глава 28. * – песня из одноименного кинофильма “Любить по-русски”. Автора не нашёл.
====== Глава 29. ======
То, что мне рассказал Ланс.
Пэтчу стало хуже: токсикоз измучил так, что пацан уже стакан воды не мог выпить без последующего излияния наружу. Мой бедный второй зай потерял уже шесть кило, стал вялым и безрадостным. Пай не мог его расшевелить даже посулами взлома интересного сайта. Анри, работающий каждый день в Париже, настоял, чтобы Пэтч лёг на две недели в его стационар на сохранение и обследование. Роуку тоже в глотку еда не лезла; он ходил, мрачнее тучи, и винил себя во всех смертных грехах. Его одолевали тягостные мысли, что у Пэтча может повториться трагедия Мирро. Переубедить и успокоить Громадину не мог никто. Даже я со своим умением «встряхнуть от всей души», сдался. Замкнувшийся в себе мужик — хуже не придумаешь!
Роук сам отвёз мальчика в Париж со всеми необходимыми причиндалами, и по возвращению заметался по периметру дома, не находя себе места или избавляющего от раздумий занятия. Заглянувший на обед Ланс поймал его в подвале, где был оборудован небольшой спортзал. Роук лупил грушу голыми кулаками.
— Дурью страдаешь? Руки портить зачем? Они тебе ещё пригодятся! — отчитывать взрослого альфу в таком состоянии было всё равно, что у пьяного спрашивать таблицу умножения. Но жандарм не сдавался.
— Роук?! — он схватил громилу за плечо и заставил развернуться, несмотря на то, что был в полтора раза меньше. — Может, тебе невдомёк, но раскисать тебе-то как раз и нельзя!
— Не понимаешь?! Я не перенесу, если мой Пэтч… мой мальчик будет страдать так же, как Мирка… когда… кровь… боль… Я не думал… не хотел, если бы только знал!
Кулак Полански врезался в каменное плечо друга посильнее.
— Да приди ты в себя! Пока нет повода для паники. Пятьдесят процентов омежек во время первого триместра беременности одолевают тошнотики, так Роше сказал. А он спокоен! Значит, пока ничего из ряда вон не происходит! Пэтчу нужны твои сила и уверенность. А ты чем тут занимаешься?! Макеев ради своего Лерки скоро сам вязать научится, восьмой месяц этого засранца терпит! У тебя и сотой доли тех проблем…
— Что ты знаешь… о моих проблемах? — прорычал Роук, зверея на глазах. — Я Пая теряю, с ума схожу из-за этого… его… нового хахаля! Пэтчу совсем ничем не могу помочь! Работы толковой нет!
— Э-э-э, так вот почему тебя расплющивает! Пай, значит! Не стыдно? Парень из-под крылышка выдирается?! А ты ещё тот сукин сын!
Ланса сгребли за грудки довольно грубо, не по-дружески. В некогда добрых глазах Роука полыхали зарницы, и плескалось нехилое нарастающее безумие.
— Послушай, ты, блюститель порядка, не лезь в мою жизнь! И тем более не смей читать грёбанные нотации о морали!
— Роук… — начал было Ланс тоном переговорщика с террористом, одновременно успокаивая и усыпляя его бдительность.
Ноздри великана внезапно дрогнули:
— Мать твою… что это?! М-м-м!
— Что? — Ланс неожиданно оказался на свободе и в непонимании уставился на друга.
Роук почти вышиб тяжёлую дверь подвала и с топотом устремился по лестнице наверх. Теперь, благодаря протяжке сквозняком, и до Ланса дошло происходящее…
— Чёо-о-орт! — Полански рванул за сто двадцати килограммовым инструктором, понимая, что сейчас помочь может только чудо.
Пай рассеянно рассматривал пятно на стуле, с которого только что встал, и трогал свой лоб. Стало немного жарковато. Ах, да-а-а! Живот тянуло всю ночь, а он забыл сказать Анри. Все забегались из-за Пэтча. Бедный братик! Пай шумно выдохнул. Прошла неделя после их расставания с Ильёй. Он звонил Паю пару раз, они мило болтали на тему «Как прошёл твой день?», и юноша испытывал странное, неподдельное счастье. Матерь Божья???!!! Осознание пришло неожиданно.
— Теку?! Ох! — Пая скрутило, жар скоро разлился в паху, словно живот и бёдра вдруг окатили горячей водой.
Он слышал от Мирро и Пэтча, как всё это происходит в первый раз, видел папу после ТОЙ встречи с «воскресшим» Святом. Пай заскулил: это значит, что сейчас он будет…
— Солнышко! — глухой, нежный рык прогнал по коже юноши электрический ток. — Сладкий мой!
На пороге кухни, занимая весь дверной проём, застыл Роук. Альфа был не просто на взводе! Он был похож на чудовищную пережатую пружину, которая должна была вот-вот лопнуть и разрушить всё. Пая уже начало подтряхивать. Ноздри его носа шевельнулись, губы неприлично остро облетел язычок.
— Гро…мадина, мне… странно как-то! Я… мокрый совсем… там, внизу…
— Заечка, м-мм-мой! — Роук рванулся с места. Реши его кто-нибудь остановить в этот момент, смёл бы — не заметил!
Пая немедленно подхватили и усадили на столешницу; его губы, щёки и шейку жадно облизывали, зацеловывали, покусывали, не останавливаясь ни на миг. Стоны распалившегося первой течкой мальчишки разносились по пустому дому звонким эхом. Ланс, влетев на кухню, просто опустил руки. От аромата Пая аж во рту всё стало ванильно-сладким! Роук, рычащий, как горный лев, почти живьём поедал своего зайку, уже полураздетого… без рубашки. У мальчика от похоти закатывались большие серые глаза, губы алели спелой малиной, он издавал такие звуки, что у Ланса самого незамедлительно всё запланированное природой встало колом.
Дальше всё происходило, как в замедленном кино, потому что Полански уже с трудом контролировал себя.
Роук повернулся к другому альфе.
— Уходи, живо! Он мой! Мой! — глаза здоровяка налились кровью, было слышно, как хрустят его сжатые зубы.
— Приятель, подумай! А Пэтч? — Лансу даже смешно стало от своей беспомощной попытки достучаться до затуманенного страстью разума друга. — Ты потом себя не простишь! Паю не сдержаться, а ты ДОЛЖЕН остановиться!!!
— Свали!!! Или будешь смотреть? Хрен с тобой!
Роук бросил юношу на себя и стянул с его бёдер джинсы вместе с плавками. Аромат течного омеги сводил его челюсти, заставляя яростно бухающее сердце намертво застрять где-то в самом горле. Полански сбежал из кухни без оглядки, чтобы не сорваться самому, по дороге набирая на мобильном всех подряд: Рыжика… Роше… Свята…
Тело Пая дрожало, выгибаясь от жадных, грубых и одновременно умелых ласк, по которым он так истосковался, которыми всегда был пресыщен и избалован. От тяжёлого запаха возбуждённого альфы рот юноши наполнила тягучая слюна. Колечко ануса ныло и нетерпеливо пульсировало, судорожные сокращения внутри выгоняли наружу все новые порции смазки, она уже хлюпала между бёдер. Пай царапал невообразимо широкую спину мужчины. РОУК! ЕГО РОУК ОПЯТЬ С НИМ! ХОЧЕТ ЕГО! БЕРЁТ ЕГО! Огромный, сильный, родной! От Роука всегда не хватало немного жестокости, но сейчас великан вёл себя именно так, как того тайно желал Пай.
— Отымей меня сильно и глубоко! Прямо сейчас… здесь! — промурчал юноша в полубреду течной горячки, поворачивая разрумянившуюся мордашку к любовнику.
