— Роук, ты… ведь ревнуешь сейчас? — мягко спросил Пай, замечая меня за дверцей холодильника.
— Конечно, он ревнует, Золотце! И очень сильно злит меня. Роук, если что… на секунду… с Ильей дружит мой альфа. А друзья моего мужчины — мои друзья, — я чуть не подавился от негодования. — Ни один закон в этом мире уже не позволит тебе иметь даже маленький гарем, Дэв! Там, на Доране, правила устанавливали мы, и я совершенно неправильно закрывал глаза на это блядство! Теперь, когда мы вернулись на Землю, и Пэтч смог от тебя забеременеть, может, пора счесть сие подарком свыше и сделать выбор? Ты станешь супругом славного мальчишки, а другого отпустишь на поиски истинной пары.
— Кто угодно, но не этот старик! — взрыкнул огромный альфа, сжимая кулаки. — Я не позволю!
— Он немногим старше тебя, Роук! Что-то твои седины не мешали тебе трахать обоих моих сыновей! — я в сердцах швырнул остатки блина на тарелку.
Аппетит был испорчен напрочь! Ребёнок затрепыхался во мне, как рыбка. Я побледнел, выдыхивая через губы, сложенные трубочкой, меня немедленно бросило в пот. Пай метнулся ко мне, обнял, почти силком усадил на стул.
— Тихо, папочка! Ну вот, чего ты? Я с Роуком разберусь! — он целовал мои щёки и шею. — А Илья… он особенный… родной, понимаешь? Я рядом с ним сам не свой. Ноги от земли отрываются, в животе горячо… Словно мы уже давным давно вместе!
— Ну вот, чей ты после этого сын? — горько усмехнулся я.
— Тво-о-ой!
— Мо-о-ой! Больной на всю го-о-олову! — я шлёпнул по небольшому круглому заду Пая.
Роук пристыженно молчал, глядя на нас исподлобья. Пай подошёл к альфе и обнял за сильный торс, утыкаясь носом в грудь.
— Солнышко моё! Мальчик мой любимый! Не хочу тебя терять! — тихо прошептал бедняга. — Но Пэтч… он тоже мой… Я… был так счастлив на Доране…
— И я! — выдохнул Пай. — А это значит, никто не должен ни о чём сожалеть. Хорошо? Позаботься о моём братике! Теперь ты отдашь ему всю свою любовь!
— Солнышко… заинька, а ты? — Дэв смотрит на юношу с грустью и нежностью.
— Я в трёх мгновеньях от чего-то ПО-НАСТОЯЩЕМУ МОЕГО.
Я погладил живот, наверное, в последствие у меня эта привычка долго не выветрится.
— Тьфу на вас, террористы! Рожу раньше срока, вас Свят самих оплодотворит…
Я вышел на свежий воздух, укутанный в пальто и замотанный в большой кашемировый шарф, из которого только кончик носа торчал. Значит, любви не учатся? Ее либо принимают, либо отдают? Почему эти русские оперативники так просто и точно могут объяснять самые сложные дилеммы?! Почему могут любить так сильно и бескорыстно, на разрыв аорты?! Что Макеев, что Ламертин просто врываются в жизнь, и просто берут… Может, так и надо поступать со слабым полом? Нам не надо позволять сильно долго раздумывать. Я люблю Свята? Да! Я хочу за него замуж? Нет! Я могу его потерять из-за этого? Нет! У Свята никогда не было нормальной семьи. И он честно и упорно идёт к своей мечте: заполучить эту настоящую семью. Я противоречу сам себе. Обвиняю всех во вселенском эгоизме, а сам…
Я вернулся домой в паршивом настроении, поднялся в нашу спальню и почти выдрал из ящика стола ту самую пластиковую папку с документами. Видит Бог, я был против! Я скрипнул зубами. Но ради ЕГО счастливой идиотской полудетской улыбки в тридцать два зуба, я готов попробовать немного… самую малость… уступить. Медленно читая, я подписывал листок за листком, когда меня накрыла свежемороженая тяжёлая лавина.
— ЛЕ-Е-ЕРКА МОЯ-Я-Я!!! — стон над ухом тягучей смолой струится по шее. — Да когда ж я тебя уже… смогу во все места-а-а, да не один ра-а-аз???!!!
— Какая приземлённая у тебя мечта, мужик! — ухмыляюсь я, щелкая ручкой, позволяя себя зацеловывать по всему периметру тела.
Свят Макеев, ты — человек, научивший меня принимать любовь, в этом цель твоей дрессировки? Сделаться для меня единственным и незаменимым? Да, я Фабио Нери и сотой долей таких чувств, скорее всего, не любил, поэтому и потерял… А Свят не искал и не сомневался!
— Всё! Забирай свою… нашу… макулатуру! Ты хоть понимаешь, что это на всю жизнь?! С тобой будет жить эгоистичная, двуличная, упрямая сволочь, полуальфа-недоомега с гипертрофированным альтер-эго и хоккейной командой детей!
— Да!
— Что «да», чудовище?
— Спасибо, стари-и-ик!
— Пф-ф-ф… — я сполз с кресла и лёг в постель, блаженно вытягивая ноги.
С меня тут же стянули носки и начали с чувством разминать пальцы и ступни. Я довольно неприлично застонал и покосился на альфу.
— Смотри, мне же и понравится может! Привыкну и захочу так каждый божий день кайфовать!
— И хорошо. Я люблю тебя, Лерк, а значит, делать приятное тебе мне будет приятно вдвойне.
— А если бы… я не подписал? — я внутренне напрягся.
— Я бы любил тебя до тех пор, пока ты бы не сдался.
— Ну не псих, а? — я потёр лоб и закрыл глаза. — И как меня угораздило так влипнуть в тебя?!
— Ты уже спрашивал, старик! — шепчешь ты над ухом, чуть его прикусывая. — ПО-О-О ЛЮБ-ВИ!
— Любить по-русски… это всегда так?
— Как? М-м-м… Я песню знаю…
— Ты, что, петь собрался?! — ахнул я. — Погоди, дай диктофон включу, мне ж никто не поверит!
А Свят уже выводил довольно приятным хрипловатым голосом…
— Нам отпущено свыше заполнять верой души
И полями страданий и дорогой в мечту.
Мы Россию услышим сквозь кровавые стужи,
Мы поймём, мы подставим наши спины кресту.
Любить по-русски — значит жить без камня
Без камня в сердце и в душе своей,
Любить по-русски — значит в божье пламя
Вести корабль возвышенных страстей.
Сколько боли изведав ради света отчизны,
Мы уходим галопом в поднебесную мглу,
Веря в близость победы и мечтая о жизни,
Где избитые стопы окунём в райский луг.
Любить по-русски — значит верить в чудо
И приближать мечту силой души своей,
Любить по-русски — значит верить людям
И жить огнём возвышенных страстей.
На вселенских просторах, в лонах мыслящей силы
Наполняются светом взоры верных сынов.
Те, кому ещё дорог, зов земли и России
Очищающим ветром воскрешают любовь!
Любить по-русски — значит жить без камня
Без камня в сердце и в душе своей,
Любить по-русски — значит в море чувства
Вести корабль возвышенных страстей.*
Макеев закончил, чуть кашлянул и лёг подбородком в моё плечо.
— Старая песня, но мне она казалась чуть ли не гимном…
— Слов… у меня… нет… — растроганно пробубнил я. — Хорошая гитарная песня, только уж очень насыщенная… Нет, ну нам преподавали, что Россия через многое прошла…
— И это всё, что ты можешь сказать? Не только эта страна прошла через многое! — Макеев, очевидно, предполагал, что поразил меня до глубины души, и до свадьбы я от эйфории не отойду.
— Сколько ещё миллионов твоих граней я не нащупал, Свят? — мой голос показался мне каким-то тихим.
— Ты отдыхай, Лерк…
— М-м-м-м.
Сквозь пелену ресниц я вижу, как мужчина потихоньку целует свой дешёвый крестик на цепочке, потом подаренный мною кристалл. Откуда в нём столько всего трогательного? Где Макеев всё это прячет до поры, чтобы потом выбивать у меня почву из-под ног?.. Но губы альфы не просто так шевелятся — он едва слышно вышёптывает в ладони. Мне хватает секунды, чтобы понять, что это его особая молитва.
— СПАСИБО ТЕБЕ, что он наконец-то станет моим, Господи! Я от тебя такого подарка и не ждал!
Ну не дурачина?!
Люби-и-имая дурачина!
Господи-и-и, на что я опять подписался?! В следующий раз на Новый год попрошу у Санты мозги!
— Макеев?
— М-м-м?
— А Илия такой же сумасшедший, как и ты?
— Намного хуже.
Мои глаза стали больше без привлечения пластического хирурга.
— Не смотри такими страшными глазами, старик! Он уже достаточно много потерял, чтобы больше не допускать этого.Ты можешь доверить сына Илье без страха и угрызений совести. Этого мужика боится сам Дьявол в Преисподней!
