====== Часть 5. ======
— Вы очень сильный и страстный человек, Лер! — чёрные глаза чеха лихорадочно блестели. — Если два таких… ммм… мужчины бьются за вас до крови. Свят — настоящий демон во плоти. Его послушаешь, так он прошёл семь кругов ада! С ним даже просто разговаривать тяжело, агрессия просыпается сама собой. Но с вами! С вами он превращается в покорного пса.
— Это меня не так радует, как вас, Влад, — немного холодно произнёс я, наслаждаясь очередным сливочным глотком. — Свят для меня… особенный человек. Вы правы в том, что только я отчасти знаю, какой он настоящий. И он раним настолько, насколько бывает невозможен и груб. Его лучший друг, любовник и учитель погиб, потому, что Макеев ошибся в постановке трюка на съёмках. Его обвинили в непрофессионализме при расчётах, даже не выяснив до конца, почему произошёл такой трагический поворот. Продюсер хотел сэкономить бюджет на страховке и дал распоряжение Святу, а его друг сам подписался, признавая гарантии безопасности трюка. Семья погибшего друга дошла до суда, на котором Макеев всю ответственность взял на себя. Свята все считали бесом, развратником и грубияном. А он — дитя своего безумного времени. Плюс детдомовское воспитание… — Детдом??? Но этого не было в его досье! — Я понял это сам, Свят ни разу не обмолвился о родителях, об их привычках, воспитании, семейных традициях. А это странно даже для такого отпетого хулигана. Макеев рос, как сорная трава, не удивительно, что нрав так крут. Но при этом Свят не умеет убегать. — Вы самый необычный человек, которого я встречал! — выдохнул Владмир и, покачнувшись, вдруг начал падать с высокого крутящегося стула мне в руки. Я подхватил довольно легкое и упругое тело… И он был альфой?! Я улыбнулся и вдохнул запах Влада, мои ноздри дрогнули: смесь ванили, белого перца и магнолии… Ммм! Я невольно облизнул губы. Радов, не дыша, смотрел мне в лицо: — Такие… светлые… чистые глаза, словно… — Серый топаз, Мирро, — хрипло шепнул я и под влиянием момента, осторожно накрыл губы чеха своими и тут же отпрянул. — Коварный маленький котик… Зачем… так провоцировать? Мало Анри? Влад едва не застонал мне в рот и обнял за шею: — Почему я не могу попробовать, Лер? — Ещё одного соискателя… я не потяну! Кроме того мужчина, который без ума от тебя, считает меня своим другом. Я бы не хотел терять его доброе отношение ко мне, Мирро! Молодой человек вскинул на меня глаза и зарделся, как маков цвет. — Мурашки… бегут… от твоего голоса, Лер! С Анри не так… Он импульсивный, горячий, как солнце, я обжигаюсь об него! А ты — прохладный, как родник, хочется уснуть рядом с тобой и спать долго и спокойно… — И без тебя желающих с ним поспать вагон и маленькая тележка! — раздался рык со стороны двери, и на кухню завалился злой и серый от пыли Свят. — Радов, имей совесть! Или Роше тебя давно не шлёпал по попке? Старик, что за новости кино?! — Тебя тут быть не должно! — огрызнулся я, понимая, что лучшая защита, это нападение. — Да, не должно, но появился я вовремя. Где второй доберман? — В уборной был! — вошёл недоумевающий Майлз. — Что за шум, а не горит? Свят??? — Я тут, кажется, спугнул одно милое признание!
— Что?
— Наш маленький чех решил охмурить Лерку и пел ему тут дастаны про прохладный чистый источник… — Заткнись! — прошипел красный Влад. — Я вовсе не собирался… Вернее, я сказал правду, но вешаться на шею Леру не собирался! — Так-так! — Роше выглянул из-за двери. — Вся компания в сборе! Мирро, стыдно, малыш, бросать меня, спящего, и убегать на чужие колени! Лер, от тебя я жду объяснений, пожалуйста. — А, собственно, почему кипиш? — я ссадил уже бледного, как мел, Радова, на пол. — Парень потерял равновесие, чуть не запахал со стула носом. Я его поддержал. И на этом всё. Вопрос исчерпан? Мы просто попили кофе и поболтали на сон грядущий. Майлз был с нами. Анри, я считаю, что ревность тут совсем неуместна. Это Святу вечно кажется, что меня домогаются все, кому не лень! — Ага, — Роше подошел к Владу сзади и, тихонько лаская, сжал пальцами его шею, — Мирро, ты не будешь защищаться? — Почему… я должен?! Лер всё сказал! Я падал… — Верю-верю! Не надо повторять, — промурлыкал француз, но в его елейном голосе мне послышались странные нотки, не сулившие чеху ничего хорошего. — Пойдём в постель, мой Мирро! — и обнял Влада за плечи, увлекая за собой. Нет, они уже и не стесняются афишировать свои отношения перед всеми нами?! Я остался наедине с Макеевым, мулатом и барахлящей совестью. — Ну, из меня-то, Лерка, ты дурака не сделаешь! — прорычал Свят. — Зачем лизался с поварёнком?! У него ноги аж ватные стали! Так и повис на тебе, как медаль за взятие Чехии! Он же прямо тут бы тебе и отдался! — Не придумывай никакую драму, Макеев! — хрипловато произнёс я. — Мальчика немного повело от коньяка в кофе! У него есть Анри, и он это ценит. А у меня вы — даббл-геморрой! Да не смотрите вы, как волкодавы на охоте! Вот он я! Чист, как стёклышко! — Значит, поцелуй для тебя — пустое дело?! — Свят сжал кулаки. — Считаешь, что поцелуй — не измена?! Выеденного яйца… не стоит?! — Макеев… — начал я осторожно, —…не неси чу… — но послышался хруст ломающихся копий и здравого смысла русского. Я едва успел убежать за стойку, а Майлз удержать озверевшего в доли секунд Свята за плечи. — Пусти! — взвыл Свят. — Сейчас я его отучу бегать по чужим… — А?! Приболел?! Кто бегает?! — я стукнул по столу так, что зазвенели кружки. — Забей и дуй в забой, медведь ревнивый! Брук, покажи ему, где выходят! Я пошёл первым из кухни, как вдруг, невероятным движением тела, Макеев вывернулся из лапищ Майлза и вжал меня носом в стенку. — Громила… не лезь! — с угрозой предупредил русский. — Я это делаю за нас обоих! Мулат пожал плечами и поднял ладони. — Предатель! — придушенно прошипел я. — Свят, ты пожалеешь! — Пер-р-ретерплю! — Макеев прокусил губу, вбивая каменное колено между моих ног и стаскивая с меня спортивные штаны, в которых я ходил дома. — Чего… удумал?! — я задохнулся и тут же охнул от звонкого шлепка по заднице, потом второго. — Скотина! Макеев, ты больная с-с-скоти-и-ина! Ай! Пусти! — я ощутил, как отекает ягодица, по которой монотонно хлестал русский. — Надеюсь, что твоя рука тоже отсо-о-охнет!!! Чёрт!!! — меня развернули и грубо властно засосали, сдавив подбородок, чтобы не дёргался. Потом горячая ладонь сильно сжала моё предательски наливающее естество. У меня… встал от порки?! Но Макеев толкнул меня в руки Майлза: — Он… на сегодня твой! Продолжай воспитывать, как знаешь, умеешь и считаешь нужным!!! — и дрожащий от гнева и возбуждения Свят выскочил из кухни. Я подтянул штаны на горящий зад и зыркнул на Брука, тот опять поднял ладони: — Я не в теме и вне конфликта, Лер… Очень больно? — Неслабо так! — я поморщился. — Лапа, и правда, медвежья! Отлупил, как нашкодившего кота тапком! Дурак! И ты хорош! Просто стоял и смотрел! — Лер, я тоже… не считаю поцелуй простой формальностью. Он… даёт надежду… Это первая интимная и значимая нежность. Уж прости! Влад и ты поддались искушению. Думаю, Радову уже влетело от Анри и… это было не слабее расправы Свята. Это… Макеев и хотел сказать. Понимаешь? — Да… пошли вы! Рожденный альфой — рожать не сможет! Что ж, думаете, я инстинкты самца так просто взял и растерял?! — я рванул в свою комнату и там, зарывшись лицом в подушку, вдруг начал улыбаться, как тихий городской сумасшедший. Наверное, я и в самом деле был настолько сильно любим этими двумя, что они даже мыслили уже в одном направлении. Задница ныла и горела, а голова вдруг стала ясной. Так я уснул, потерявшись в ощущениях боли и покойной радости, уже точно зная, что завтра извинюсь перед своими альфами за свою неразумную выходку… Особенно перед Святом… Ему, без сомнений, было по-настоящему больно от моего финта. Конечно, правильно, так я раньше и жил. Видел призыв в нежных глазах и, не задумываясь о чувствах, брал! Я выглядел сильным, добрым и надёжным, а на деле… был эгоистом и потребителем! И об ответственности мне пытался сказать отпетый развратник и смутьян?! Мне?! Ну и кто оказался главной сволочью и предателем?! Беспокойный сон не приносил облегчения. Я видел полные отчаяния и ярости глаза Свята, и почему-то они с Майлзом говорили, а я не слышал и не мог подойти… Ночью меня разбудил Майлз, резко тряся за плечо… В забое, куда вернулся Свят, произошло обрушение тоннеля, и выйти с русским на связь, прежде чем сообщить мне о трагедии, так и не смогли… Помню, как я добрёл до засыпанного крупными кусками породы выхода из шахты… Помню, как голыми руками, обдирая ладони в кровь, пытался разбирать завал… Помню, как глухим, страшным, неузнаваемым воем звал Свята через толщу безжизненных камней, а потом просто рыдал, упав на колени… Помню сильные тёплые руки Майлза, которые долго не могли меня удержать и согреть… Наверно, это стало моим самым главным наказанием за всю мою жизнь… Потерять и понять одновременно, кого я безотчётно и по-настоящему полюбил и боялся потерять… Брук, похоже, осознал это вместе со мной. Он теперь лишь успокаивал, не пытаясь обнять и поцеловать. Я не ощущал себя живым, не верил, что… всё так и закончилось… Вот он, Свят, бессовестный, сидит голый в моей постели, напротив меня, сверкая горящими синими глазами и демонстрируя великолепный не опадающий стояк с узлом. Я ору на него, молочу кулаком в мускулистую чуть влажную грудь. Между моих ног его семя, на моей коже алеющая роспись его меток. Вот… Макеев подкрадывается сзади, легонько кусает в изгиб шеи, потом за ухо, хрипло молит о близости, но теперь уже, чтобы взял я… Вот… он нагло сыпет мне сахар в кофе, зная что я пью несладкий, и снова этот рык над ухом, уносящий на седьмые небеса: — Так ты будешь вкуснее, старик… Свят, сволочь, сволочь любимая моя… Зачем?! Почему?! Я теперь пью сладкий до приторности кофе, закуривая твоей чёртовой травкой, и жду в каждом сне… тебя. Жду в свою постель и прошу прощения… каждую чёртову ночь… — Лер, хватит наркоманить, иди спать! — Майлз монотонно массирует мои ступни, я смотрю на друга затуманенным взором. — Подумай о сердце… столько кофе… Я тыкаю очередным коротеньким окурком самокрутки в пепельницу и тяжело встаю. Меня тут же ведёт вправо, но рядом верное каменное плечо: — Лер, идти сможешь… или понести? И мулат снова тащит меня на руках сначала в душ, где я покорно даю себя помыть, потом в комнату, где бережно укладывают на кровать. — Дай… мне… сдохнуть, а? — Нет! — Майлз смотрит грустно и строго. — Ты дорог мне! Дорог не меньше, чем для тебя был Свят! — Дурачина… — выдавливаю я и отрубаюсь. «Прости, что мучаю, что сваливаю на тебя груз своих переживаний». После трагедии мне на коммутатор пришло сообщение: — Старик, старик любимый, ты прости меня! Я погорячился со своим воспитанием… Прости! Я ладонь себе отбил… Я хотел тебя и лупить, и целовать, и кусать, и трахать, и потом лечь под тебя… Прости… Пойду нарублю двойную норму и отойду к утру… Слышишь, только помни, я тебя люблю больше жизни, поэтому и веду себя, как дурак, и остановиться не могу, если дело касается тебя… Прости… Меня дважды откачивали и клали под глюкозные капельницы от недоедания и потери сил. За… чем? Я рвался с этой планеты, которая так бесцеремонно поглотила моего Свята Макеева. МОЕГО… МОЕГО… Мог ли так страдать настоящий альфа? Я не видел себя со стороны. Мне об этом через пару месяцев рассказал Майлз. Мне же показалось, что моё сердце выболело-выгорело до состояния маленького черного уголька, и остыло. Теперь я соответствовал паспорту и внешним видом, и состоянием души. 30 августа мне исполнилось сорок два. К началу осени я очнулся и вышел из страшной депрессии. Надо было составлять сметы и утверждать новый годовой план для девяти человек. Работа спасала меня от регулярно накатывающейся тоски, а ребята окружали искренней заботой и не давали закисать. Не спеша подходил Новый Год… Я впервые за долгое время попросил капучино без сахара… За тебя, Свят… За тебя…
