— Лерк, Лерк, ты — красава! Как ловко ты ему оформил ракету в лобовуху!!! ЛЕРК??? — выпалил подлетевший Свят.
Этот безголовый русский, действительно, не понимает, что я только что пережил?! Сгребаю мужа в объятия и жестоко кусаю в шею.
— Сукин… ты сын… никогда больше… не смей ТАК меня… — мои трясущиеся губы через маску смыкает поцелуй.
— Не ругай при людях, любимый! Я ж заговорённый!
— М-м-м-м… Пусти… кха-кха! Да я сейчас каждому бесу твоему заговоренному рыло начищу!!!
— Какому… каким бесам?! — синие бездонные глаза лишают меня воли. — Я должен Илюхе, помнишь?! Жизнью обязан! Вот отплатить и случилось!
Я, на правах ещё кормящего, слабого отца, оседаю в сильных руках мужа, а Свят неизменно подхватывает меня.
— Лерка, плохо?! Ну же, не раскисай! Сейчас все будем в тепле! Все же живы и почти здоровы!
Почти здоровы…
Мы на полусогнутых гудящих ногах спустились в долину, в город, под порывами ветра, что гнал снег с Восточных Пиреней.
Я почти висел на Святике, перенервничал сильно, замёрз и дико устал, ведь я не спал вторые сутки из-за игры. Илья, прихрамывая, сам нёс Престона, завернутого в огромный кашемировый плед поверх комбеза, не доверив больше никому драгоценную ношу. В гостинице уже ждала бригада врачей скорой помощи. Почти все получили обморожения первой степени, кроме Пая, конечно. Мальчишка легко не отделался, его тут же погрузили в тёплый гель со специальным составом: обезболивающим, успокаивающим повреждённую кожу и способствующему быстрой регенерации. Медики массировали и растирали руки и ноги Пая, которые уже приобрели бледность. Пузырей, слава Богу, не было. Я, кусая и без того израненные и обветренные губы, намазанные толстым слоем восстанавливающего крема, смотрел на сына, который ещё даже не пришёл в сознание. Илье зашили глубокий порез на плече и наложили эластичный бинт на растянутые связки левой ноги. Святу вправили вывих.
Оперативники Майлза, отловившие охранников Колмагорова, не пострадали и вовсе. Они доставили тело Рудольфа с ножом в шее через пару часов, когда буря в горах начала стихать. В застывшем навсегда взгляде Лютоволка замерли вызов и недоумение. Но такой исход был неизбежен — это понимали все. Ламерт выбрал единственный верный способ, — ликвидацию объекта — прекрасно осознавая, что Колмагоров никогда не оставит семью Дарси в покое.
Наконец, врач констатировал, что состояние Пая стабильно-удовлетворительное, и ему нужно тепло, покой и много согревающего питья. Мальчик с трудом очнулся и теперь осматривался немного стеклянным взглядом, словно до конца не осознавая ситуацию. Внезапно серые глаза блеснули от слёз:
— Па…почка, Свя…т, папоч…ки!!! М-м-м, Илья-я-я-я! — и губы юноши распустились в неудержимой счастливой улыбке.
Я бросился к нему, осторожно обнимая поверх тонких слоёв повязок, жадно целуя, не заботясь об отеческой морали. Потом к нам присоединился Свят. Ламерт всё это время стоял поодаль в полурасстёгнутой рубашке и нежно смотрел на Пая. Когда мы отошли от Солнышка, всласть наревевшись, приблизился Илья. Я попробовал было утянуть Свята из номера, но Ламерт остановил нас требовательным жестом:
— Я бы не хотел больше терять времени! Уважаемые Лерой и Святослав, могу ли я просить у вас руки вашего…
Плечи бедного Пая затряслись:
— Дурак! Дурак! Дурак! — зашептали губы мальчика. — За…чем?! Господи! Я ж умру со стыда!
Тёплые сухие губы осторожно поцеловали его покрасневшие пальцы.
— Я — старомодное пронафталиненное ископаемое, вон, Святой хорошо-о-о знает! Поэтому терпи причуды старика, мой милый драгоценный заечка!
— Моё благословение ты, Ламерт, уже получил, — я сделал вид, что ни фига не растроган и не тронут происходящим. — Теперь дело за Престоном. Ты согласен на этот брак, Солнышко?
— О, да! Да! Да! — вскрикнул Пай, смущенно по-детски потупился, заливаясь счастливым румянцем, и вдруг вскрикнул: зубы Ильи оставили глубокий укус-колечко на безымянном пальце.
— Пока такое, малыш, но когда след сойдёт, я заменю его настоящим, обручальным кольцом, пред Богом и людьми. Хорошо?
Пайка всхлипнул, кивнул и спрятал мордаху на груди своего альфы. Я всё-таки вытолкал Макеева наружу, прекрасно понимая, что сейчас в прямом эфире будет немного разврата. Выходя, я всё же обернулся: Илья осторожно нацеловывал обветренные губы мальчика. Не в силах унять своего желания, огромный и большерукий, он так и стоял перед моим сыном на коленях, забирая его навсегда у всего остального мира. Наверное, я, после рождения Макс, ещё раз испытал острую, ни с чем не сравнимую, словами невыразимую радость.
Стучусь в номер Фаби, тихонько сгрызая ногти. Чуть охрипший голос приглашает внутрь. Осторожно вхожу: Фаби в гостиничном халате сидит перед зеркалом. На его лице с разбитой и распухшей верхней губой, некрасивая, уже обработанная ссадина и синяк на скуле после моего удара.
— Как Пай? — итальянец тут же вскакивает со стула.
— Ты… как? — мне невыносимо стыдно, я отступаю к стене и сглатываю. — Прости меня, Малыш! Не знаю, что на меня нашло. Зачем на тебе оторвался?! Прости! Ты… нашёл моего сына, привёл к нему Свята и Илью, а я… тварь неблагодарная…
— Тихо! Тс-с-с! — он подходит легкими шагами и обнимает за шею. — Сейчас, пожалуйста, молчи… — мы тихо стоим, прижавшись друг к другу. — Зачем ты пришёл? — стонет бета несколькими минутами позже.
Мы всё ещё слишком близко, я и не понял, когда успел положить ладони на гибкий, упругий стан Фабио, когда начал гладить его спину и плечи. Потом я касаюсь раненного прекрасного лица кончиками пальцев… осторожно… с замиранием сердца.
— Фаби, я до сих пор помню всё о тебе, как ты сладок, мой хороший… мой… Нет, больше не мой!
— Твой! — жаркий шёпот мне в рот. — И я… ни на секунду не забывал тебя, Лер! Ты обещал мне самый незабываемый секс на Земле…
— И тебя, Малыш, устроит просто… секс? — грустно шепчу я в миллиметре от его губ. — Я не унижу тебя таким!
— Унизишь своей любовью?! — янтарные глаза начинают блестеть. — А если… я больше всего на свете хочу такого унижения?! Если тоска по тебе уже НЕВЫНОСИМА? ЛЕР… Если… я устал лгать самому себе?! Если… м-м-м…
— Ненаглядный мой! Как же я… виноват!
Мы рвано дышим, сдерживая клокочущие рыдания. Я обнимаю Фабио, балансируя на грани ненависти к самому себе. Через усилие я отстраняю от себя прекрасного бету, убираю слезинки с его щёк большими пальцами.
Комментарий к Глава 50 Небольшой кусочек в самом конце выпал... при копировании. Я его приклею к следующей главе
====== Глава 51 ======
…Отодвинуть от себя льнувшее тело очень тяжело. Невыносимо! Сердце будто сжали в кулаке, и я даже не могу сделать полноценный вдох.
Меня отрезвляет лишь голос Макеева, проносящегося мимо номера Фабио:
— Анри, это не выход из ситуации! Это просто задница! Я не хочу, чтобы он опять страдал… — дальше я уже не слышу, и желания проанализировать выхваченную на бегу фразу мужа попросту нет. Меня снова обнимают тёплые нежные руки, целуют в плечо и вжимаются в мою спину…
Свят, переваривая слова дока, быстро прошёл в зал-ресторан, где расслаблялись альфы Майлза и Ламерта. Сам Илья, с трудом оторвавшись от Пая и оставив парнишку отдыхать, пил с Бруком коллекционный коньяк Remy Martin и жевал лакричные палочки. Макеев грузно сел за их столик. Остальные ребята смотрели прямую трансляцию Чемпионата мира по хоккею, налегая на хороший выдержанный виски. Ламерт протянул другу снифтер, наполненный на четверть драгоценным напитком.
— Двадцатилетней выдержки. Проверено, Святой! Выпьем за моё сокровище! — начал было Илья, но осёкся: на скулах Макеева жестко играли желваки.
Свят взял бокал, покрутил в руке и некультурно закинул всё в себя.
— Что случилось? Лер? Что с ним? — проницательный Майлз подался вперёд. Ламерт снова наполнил три бокала:
— Когда коллекционный коньяк оскорбляют такой несдержанностью, это можно оправдать лишь глубокими душевными переживаниями. Думаю, мы знаем друг друга так давно, что вполне способны выслушать и понять. Дело, как я понимаю, действительно, в твоём неподражаемом супруге.
