— Так вот, где он тогда был! А я-то думал, где его сутки черти носят, — выпалил он, сидя напротив меня на одноместной кровати.

— Как ты себя чувствуешь? — я все ждала, когда в нем проснется свободомыслящий человек, но, видимо, этот процесс был не такой быстрый.

— Если честно, ужасно, — он потупил взгляд и потрепал себя за рукав футболки. — После того, как ты не дала мне выпить его кровь, меня посещают странные мысли. И я боюсь их. Отец предстал передо мной в совершенно другом свете, но как только меня начинала одолевать злоба, вот тут, — он постучал себя в грудь, — становится больно. Я не понимаю, что происходит: будто люблю и ненавижу отца одновременно. А когда думаю о тебе, то становится еще хуже. Словно невидимая когтистая рука сжала мое сердце и давит, и давит без остановки.

— Ах, Никки, — только и смогла вымолвить я, бросившись ему на плечи. — Если все это продолжится, я долго не протяну. Мое тело не справляется, хотя я и стараюсь много есть. Но он… — мне не хотелось называть вампира по имени, — потребляет слишком много. Его похоть и жажда стали переходить все границы, он хочет, где ни попадя, по нескольку раз в день, и я с трудом сдерживаю его.

— Я должен тебе кое-что сказать, — он расцепил мои руки у себя на затылке и выдохнул. — Твой рюкзак. Отец просмотрел твои вещи, забрал книгу. Мобильный я сломал еще тогда, в городе. Прости, — я примерно так и думала, поэтому особо не расстроилась. — Мне приказали уничтожить все, то есть сжечь в печи в подвале. Но я не стал выкидывать деньги в конверте, так как подумал, что их можно сохранить на будущее.

Во мне как будто запылал костер. Я зажала себе рот, чтобы сдержала буйство восторга.

— Отец не знает, что я ослушался его. Но во мне вдруг проснулась жадность, ведь, если подумать, эти деньги не совсем твои. Они общие, мало ли через сколько рук они прошли. Короче, я их спрятал у себя, но со временем забыл. Всякое случилось, и как-то не до этого было.

— Ник! Ты должен взять эти деньги и купить оружие! — как при нашей первой беседе я схватила его за грудки.

— Но какое?

— Ты ведь совершеннолетний! Тебе продадут пистолет или мачете, а лучше кислоту! На крайний случай подойдет топор, его можно купить в любом строительном магазине.

Но Никки лишь задумчиво понурил голову, слушая мои планы жестокой расправы.

— Но ведь отец… Я не могу причинить ему вред, это немыслимо…

— Он не твой отец, Никки! — я не вытерпела и зарядила парню пощечину. Она отрезвила его, но не сильно. — Он убил твою мать, покалечил из прихоти, вовсю использует твой рабский труд! И ты продолжаешь боготворить его! А меня тебе не жалко? Меня? На моем теле живого места нет, вывихнутая рука до сих пор с болью гнется. Я ненавижу его, но ради тебя, идиот, продолжаю с ним спать, потому что только со мной он разговаривает. Каждый раз, каждый раз я представляю тебя на его месте, и только это спасает меня от того, чтобы он не злился и не называл сухой пустыней! — я схватила Никки за голову и прижала к своей груди. — Я хочу спасти вас всех, но у меня не хватит сил и времени. Согласна на все — убить, расчленить, сжечь, — что угодно, лишь бы выйти отсюда и увидеть родителей, увидеть твою искреннюю свободную улыбку! Взять Монику за руку, и чтобы мы втроем уехали куда-нибудь далеко-далеко из этого проклятого места. Если ты мне не поможешь, никто больше этого не сделает!

Эмоции завладели мной, и я расплакалась. Ревела, как ненормальная, и слезы градом катились по лицу и капали на кудрявые волосы Никки. Он притих, слушая, как колотится мое сердце и содрогается в истеричном приступе грудь. Думаю, он и сам прекрасно понимал свою проблему. Но мне нужно было избавиться от давящего на меня уже не первый месяц напряжения и ощущения постоянной опасности. Нервы были на пределе, и я действительно больше не могла терпеть происходящее. Чувство ответственности за этих ребят, которых еще буквально полгода назад я не знала вообще, накрывало меня с головой. Здравый смысл подсказывал, что бесполезно с ними нянчиться и нужно рвать когти. Но перед глазами сразу всплывали испещренная шрамами Моника и Никки, жизнь которого с одного легкого движения вампира навсегда прервется.

— Ты такая сильная, — прошептал Ник. — Ты видишь его насквозь, а мы все лишь безропотные дети. Если бы не ты, я, наверное, даже не смог бы этого осознать.

Он отстранился от меня и посмотрел в глаза.

— Завтра поеду в город и постараюсь купить что-нибудь. Но не могу гарантировать, что в последний момент моя рука не дрогнет.

— Как и я, — мне пришлось лишь кивнуть. Заговорщики из нас были те еще. — Я мечтаю об этом, представляю в мельчайших подробностях, но в реальности даже больше не готова ударить его первой. Мне очень страшно.

На следующий день Никки уехал. Отец поручил ему еще какие-то бюрократические дела, помимо закупки еды, и мой друг должен был отсутствовать как минимум несколько дней, а я продолжила выполнять свои рутинные обязанности. Счастливая мысль о том, что мои деньги сохранились, как никогда грела меня. Не было ничего более приятного за последнее время, хоть какой-то лучик надежды пробился в темное царство отчаяния.

Анаксимандер стал невыносим. Казалось, что он требует своеобразной платы за то, что поделился со мной слишком большим объемом личной информации.

Если раньше он мог часами не обращать на меня внимание, то теперь он лип в любое время дня (глубокой ночью его величество предпочитало исключительно почивать). Потом я поняла, что ему доставляет дополнительное удовольствие сам процесс омоложения. Он мог извлекать интерес и наслаждение даже из того, что еще недавно приносило ему лишь страдание.

С прытью гормонально взрывоопасного подростка он лез ко мне под юбку и пытался зажать едва ли в каждом углу своего дома. Его не смущали проходящие мимо служанки, которые, к счастью или к сожалению, почти не обращали на нас внимания. На свой страх и риск я ему отказывала и вырывалась. Мою игру в недотрогу он тоже воспринял с энтузиазмом. Вампир все это делал исключительно ради своего удовольствия и веселья. Он прекрасно понимал, что я, возможно влюбленная в его «сына», никуда от него не денусь, тем более что организм мой настолько ослаб, что на исходе второго дня отсутствия Ника, я просто сползла по стенке, когда отнесла ему ужин, и едва не упала в обморок. Обеспокоился ли Анаксимандер? Ничуть. Он просто воспользовался моей беспомощностью и, как невесту, отнес к себе в спальню. Быстро избавившись от напряжения, он снова начинал кусать меня. С тех пор, как его влечение приобрело хаотичный характер, он стал вести себя гораздо грубее, и, похоже, всерьез принялся за «украшение» дочери. Раньше после близкой связи я не замечала ничего необычного на себе, а теперь с утра стала находить по всему телу следы укусов, неглубоких, но заметных, которые быстро заживали, а спина и грудь были расцарапаны так, будто меня секли плеткой трое суток. Наверное, от анемии я вырубалась, а он уже развлекался, как ему хотелось.

Из-за всего этого спектакля, я совсем перестала нормально есть и спать, потому что валяться в кровати до обеда никому не разрешалось. Даже Анаксимандер никогда не просыпался позже восьми утра, если полночи «трудился» со мной. Он требовал работать, как прежде, говорил, что это замена обычным физическим нагрузкам, которые необходимы юных людям для поддержания здоровья.

К сожалению, Ника что-то задержало, и его не было не три дня, а целую неделю. За это время у меня под глазами образовались синяки, и фигура еще сильнее исхудала. Если до встречи с вампиром, я была из разряда девушек, про которых говорят «есть, за что подержаться», то теперь стала похожа на узника концлагеря. Анаксимандера это совсем не трогало. Если честно, я думала, что моя ухудшающаяся внешность скажется на его сексуальном желании, но не тут-то было. Ему стало плевать, есть ли у меня грудь или симпатичное лицо. Он заводился от одной мысли еще раз ощутить это прекрасное чувство — постареть, а потом помолодеть.