— Это снова повторилось, — едва ворочая языком, пропыхтел он. — Как хорошо, что я не подчинил тебя.

Я не успела ни вскрикнуть, ни даже сдвинуться с места. Он кинулся на меня, пригвоздил руки к кровати и, словно бешеный зверь, впился мне в шею, не обращая внимания на возгласы и протесты. Уж сколько я от него натерпелась, но так больно мне еще не было. Он буквально выкачивал из меня жизнь, присосавшись к моей артерии так крепко, словно пиявка. Я понимала, что он не отпустит, пока не напьется, но краем глаза видела, как текущая мимо его рта кровь капает на белоснежные простыни, и там уже растекалась немаленькая окружность.

— Стой! — закричала я, что есть силы. — Хватит!

Но он все не унимался. Старость подкараулила его незаметно, и он не собирался с этим мириться.

— Теперь я все понял, — сказал он уже более разборчивым голосом, дав мне секунду передохнуть, чтобы потом опять продолжил выкачивать молодящую жидкость.

Ночь перед этим у нас вышла достаточно бурная. Если раньше, он довольствовался какими-то пятью-десятью минутами, то вчера на него что-то нашло, и он решил поиграть в «хорошего парня» и не давал спать часа два, наверное. Мне почти удалось абстрагироваться и даже почувствовать приятные ощущения, наверное, впервые за всю нашу «совместную» жизнь.

Вдруг в его спальню постучали.

— Хозяин, с вами все хорошо? Я слышала крики, — обеспокоенная Моника, которая обладала острым слухом, видимо, проходила мимо кабинета и решила все же поинтересоваться происходящим.

Анаксимандер наконец-то меня отпустил, и я, чуть не плача, зажала простыней шею, чтобы остановить кровь. Вампир даже не думал одеться и, будучи в неглиже и перемазанный кровью, так и открыл Монике дверь, распахнув ее максимально широко, чтобы она могла сразу увидеть и меня тоже.

— Извините, что помешала, — Моника покраснела. Она не знала куда смотреть, то ли на своего возлюбленного хозяина, к которому быстро вернулся юный вид, то ли на меня, корчащуюся на полу. — Просто испугалась этих странных звуков.

— А если услышишь крики удовольствия, тоже придешь? — Анаксимандер глубоко дышал и говорил, немного задыхаясь, но даже в такой ситуации не отказывался от издевок.

— Что вы, я-то отличаю одно от другого, — кокетливо заулыбалась она ему.

— Милая, иди подай завтрак и больше не приходи сюда, если я не зову, — скомандовал вампир. Они снова обменялись улыбочками, и Моника, глянув на меня еще раз, дернула плечами, будто говоря «как же я тебе завидую», и быстро удалилась.

— До чего прелестный ребенок. Переживает за тебя, — Анаксимандер проследил, как Моника покинула пределы коридора, и закрыл дверь. — Вот только она тебе не товарищ. Я запретил ей помогать тебе с побегами и даже думать об этом. Но я не могу ей запретить тебя любить, так же, как и Николасу. Это негуманно.

Он погладил меня по голове, словно вознаградил собачку за послушание, и ушел в кабинет, где его уже ждал свежий костюм.

В тот момент я окончательно поняла всю силу порабощающей крови. Моника никогда не любила меня. Она питала страсть ко всему отцовскому, и я тоже входила в число его вещей. Уверена, что, избавившись от иллюзий, ей будет стыдно за то, что она делала и говорила. А вот Никки… В нем я была уверена примерно пятьдесят на пятьдесят. Он ревнует меня, но ничего не может сделать, хотя у него была куча возможностей вытащить меня отсюда, например вывезти незаметно в багажнике. От Уэльса до Лондона было всего четыре часа езды на машине при быстром ходе, не так уж и много. Но он не может сбежать со мной — любовь к отцу слишком сильна и заставит его вернуться, чтобы встретить смерть.

Анаксимандер слов на ветер не бросает.

В тот день вампир отослал меня к себе, объясняя тем, что хочет побыть один. Расставшись с ним, я почувствовала облегчение и даже, если можно так выразиться, свободу. Находиться с кем-то двадцать четыре часа с сутки — поистине ужаснейшая из пыток.

После ужина я возвращалась с свою комнатушку рядом с кабинетом и думала о том, что делать дальше. Анализируя произошедшее, я пыталась связать, из-за чего он резко стареет, потому что это можно было использовать против него. Но он не выглядел ослабевшим или усталым. Наоборот, жажда жизни будто с удвоенной силой возвращалась к нему, и он кидался со всей страстью и яростью в бой, чтобы снова заполучить юное тело и продолжить свой быт.

Я все время вспоминала его слова, что до недавнего времени он обходился без плотских утех, и у меня не вязалось в голове, почему он стал регулярно использовать меня для этих целей. Держать поближе свое «лекарство», конечно, здраво, если его болезнь носит непредсказуемый характер. Поэтому я сразу отмела какие-то нежные чувства ко мне — он был на них попросту не способен.

Сложилось впечатление, что после каждой нашей связи ему требовалось время восстановиться. Как автомобиль, которой слишком быстро расходует бензин, так и у Анаксимадера пыл скоро пропадал. Надо отдать ему должное, что он не применял насильственных действий. Когда я поинтересовалась, в чем причина такого великодушия, он лишь фыркнул и ответил, что мы, женщины, сложные и можем заболеть из-за каких-нибудь разрывов и трещин, а он, во-первых, не хочет с этим всем возиться, во-вторых, ему самому никакого удовольствия. Знал бы он, какую травму он нанес моему психологическому состоянию.

Оглядываясь назад, вспоминаю, как мои одноклассницы, часто обсуждавшие отношения с парнями, как-то высказались, что классно иметь секс-друга, потому что можно ничего друг другу не обещать, а просто сбрасывать напряжение. Можно много рассуждать о моральной, нравственной и социальной составляющей таких взаимоотношений, но даже если это приемлемо для кого-то, то ни в коем случае не классно, когда твой «друг» насильно держит тебя в своем доме, покушается на твои жизнь и здоровье, а заодно заставляет работать, ведь кормит не за просто так.

***

Анаксимандер игнорировал меня еще какое-то время, а потом вдруг за ужином спросил, хочу ли я чего-нибудь особенного. Я не поняла вопроса, и он кивнул в сторону двери в спальню. Раздумав минуту, я попросила не трогать больше мою шею, потому что незаживающие из-за его аппетитов раны не давали мне спокойно существовать. Но он лишь состроил недовольную гримасу и в очередной раз сообщил, что, вообще-то, только ради этой цели я здесь и нахожусь.

Это была та роковая ночь, когда у меня сошлись все карты, и картина происходящего с вампиром полностью нарисовалась.

Все шло по стандартному сценарию: при выключенном свете мы разделись и после непродолжительных ласк приступили к основному процессу. Мы почти не целовали друг друга, что при нормальных отношениях было бы странным, но вампир похоже не очень-то любил это занятие, скорее всего, из-за случая с ножом, когда я попыталась его убить. Я примерно понимала, как чувствовали себя рабыни и наложницы из гаремов монархов. Если женщин и девушек там было много, вряд ли каждая поистине любила правителя, особенно, когда в гарем забирали без твоего согласия. Но, вероятно, они воспринимали свою участь как великую честь. В этом все султаны были похожи — Анаксимандер тоже считал, что я должна ему по гроб жизни, и мои претензии не имеют под собой никакого основания.

Ничего не предвещало беды, но когда он закончил и слез с меня, то внезапно замер, как вкопанный. Я наблюдала, как он в ступоре смотрит на свои руки. В темноте я совсем не видела, что его так ошарашило, но, когда он схватил меня этими же руками, оказавшимися совсем другими на ощупь — слишком мягкими и дряблыми — и снова, в очередной раз, вцепился острыми зубами в мое неуспевающее заживать от синяков и шрамов горло. Он прекрасно знал, в каком болезненном состоянии находится кожа, но былая брезгливость и презрение физических недугов вмиг исчезло, освобождая дорогу обыкновенному инстинкту самосохранения.

Что ж, у меня этот инстинкт тоже был, и я, наконец, поняла, что даже непродолжительный секс забирает у него жизнь. Корчась от давно ставшей привычной боли, под его натиском я пыталась сосредоточиться и подумать, как это можно использовать, и раз он периодически выгоняет меня из своих покоев, нужно рассказать об этом Никки. Вот же он удивится.