Михаил Портер, рассказавший потом в штабе армии эти подробности, признавался, что у него в первое мгновение зарябило в глазах: в блиндаже горела электрическая лампочка, очевидно от аккумулятора, а вставшие перед ним офицеры и генералы были в парадных мундирах, при орденах. Самый старший на вид генерал остался сидеть, держа в руках чашечку с кофе.
Это оказался командир 51-го армейского корпуса генерал артиллерии фон Зейдлиц-Курцбах. Связисты набрели на штабной блиндаж входившей в его корпус 295-й пехотной дивизии. Командир дивизии генерал-майор Корфес и начальник штаба полковник Дессель также были тут. Почему-то занесло сюда и командира 4-го армейского корпуса генерала артиллерии Пфеффера.
Кто есть кто, выясняли, понятно, уже у нас в штабе. У комсорга полка связи была одна забота - отконвоировать всю эту компанию: с адъютантами и денщиками 16 человек. Между тем из соседних развалин грянули выстрелы - там еще сидел какой-то фашист. Один наш боец был убит, второй ранен...
Комсоргу пришлось построить пленных в круг и встать вместе с раненым бойцом посередине, прикрывшись таким образом от пуль. После этого выстрелы прекратились. Затем он приказал двум пленным нести раненого, а тому - не выпускать из рук оружия и глядеть в оба. Сданные генералами и офицерами пистолеты комсорг и раненый боец запихали себе за голенища. Денщики и адъютанты подхватили чемоданы с генеральскими пожитками, взяты были также собранные в блиндаже документы, карты.
Выбравшись из руин и овражков, где могли скрываться недобитые и невыловленные гитлеровцы, шли дальше по волжскому льду, вдоль берега. Уже в темноте прибыли в расположение армейского КП.
После того как разобрались, кого привел комсомолец-связист, и рассортировали пленных, старшие по рангу - три генерала и два полковника предстали перед командармом Чуйковым.
В блиндаже у командующего находились Гуров, я, Васильев, в качестве переводчика - Шклюбский. Захват штаба неприятельской дивизии, кстати одной из тех, с которыми мы имели дело в течение всей Сталинградской битвы (да еще с командирами двух корпусов в придачу?), явился, разумеется, приятной новостью. Тем более что еще никому из нас не приходилось видеть сдавшихся в плен гитлеровских генералов. И уже то, что дожили, довоевали до этого, кое-что значило.
Однако, честно говоря, само это зрелище особого удовольствия не доставило. Мундиры и ордена (у всех генералов были Рыцарские кресты, а у Зейдлица - и "с дубами") не вязались с небритыми лицами, с растерянностью этих людей. Впрочем, наверное, иначе и не могли выглядеть военачальники, теперь уже - бывшие, которые, когда рухнула их оборона, а войска сдались, продолжали, неизвестно на что рассчитывая, сидеть в своем убежище.
И сами собою напрашивались слова, вырвавшиеся у Василия Ивановича Чуйкова:
- Какие ж вы генералы, если скопом сдаетесь одному нашему бойцу?
Ответа не последовало, да никто его и не ждал. Разговор, занявший около часа, вообще не был допросом пленных в обычном смысле. Ничего, что имело какую-либо ценность в оперативном отношении, эти генералы и полковники сообщить нам не могли: соединения, которыми они командовали, больше не существовали, вся территория, которую еще утром занимала южная группа фашистских войск, теперь была от них очищена... Наши вопросы касались того, что уже осталось позади. И если отвечать кто-то из них не хотел, мы не настаивали.
Из всех пятерых довольно словоохотливым оказался лишь генерал-майор Отто Корфес - "доктор Корфес", как он себя отрекомендовал. Другие отвечали односложно.
Нетрудно было заметить, насколько подавлен бывший командир 51-го армейского корпуса Зейдлиц. Впоследствии стало известно (сам он об этом ничего не сказал), что генерал Зейдлиц пытался еще в середине января убедить Паулюса принять предложение о капитуляции. Несколько месяцев спустя Вальтер фон Зейдлиц-Курцбах согласился возглавить возникший среди военнопленных "Союз немецких офицеров", который присоединился к антигитлеровской программе и манифесту образовавшегося еще раньше Национального комитета "Свободная Германия".
Под конец Чуйков разрешил пленным задать вопросы ему. Кто-то спросил, что их ждет дальше. Получив краткое разъяснение условий содержания в плену, все удовлетворенно и, кажется, с облегчением закивали.
Потом генерал Пфеффер (старшим из пленных оказался он, прослуживший в вооруженных силах Германии сорок с лишним лет) попросил, если это возможно, сообщить, где находился командный пункт 62-й армии до 19 ноября - на правом берегу или за Волгой. Чуйков назвал точное место КП. Пфеффер произнес сквозь зубы:
- Сожалею, что мы не верили своей разведке...
Пленных отправили в штаб фронта. Сопровождать их выпало старшему лейтенанту Семикову. Генералы проявили при посадке в машины большую озабоченность тем, как бы не пропали их чемоданы.
Комсомолец Михаил Портер был награжден орденом Ленина. Командарм присвоил ему звание младшего лейтенанта. Парень был из Керчи. В год Сталинградской победы ему исполнялось двадцать лет. А повоевать уже успел и под Одессой, и в Крыму.
* * *
В центральной части города, к югу от Мамаева кургана и армейского КП, стало тихо. Автоматные очереди или разрывы гранат, доносившиеся из отдельных кварталов или оврагов, в счет не шли. Это приводились в чувство, а если не помогало - истреблялись обнаруженные при прочесывании местности последние фашисты, не сложившие еще оружия.
Но северная группа противника, значительно более крупная, чем южная, и удерживавшая гораздо большую территорию, продолжала упорствовать. Дать ей приказ о капитуляции Паулюс отказался. О том, что сам он и вся южная группа сдались, командованию северной было сообщено по радио и прочими доступными средствами.. Из многих точек переднего края вещали об этом наши "рупористы" (журнал боевых действий напоминает: в течение 31 января - 87 передач на противника, в том числе два выступления пленных). Допускаю - не все немцы были в состоянии сразу поверить тому, что они слышали.
Так или иначе, в заводском районе не прекращались упорные бои.
Насколько трудно давалось нам тут продвижение вперед, можно видеть из плана боевых действий армии на 31 января. Вот какие ограниченные задачи приходилось ставить основным соединениям:
- дивизия Горишного с приданными батальонами 92-й стрелковой бригады, используя цех № 32 как исходную позицию, выходит в центральную часть завода "Баррикады" и на улицу Прибалтийскую - на соединение с частями 156-го укрепрайона (уровцы, единственный наш резерв, тоже были введены в наступление);
- дивизия Соколова с одним полком 13-й гвардейской, атакуя противника в юго-западной части "Баррикад", соединяется правым флангом с частями Горишного и тем самым завершает окружение узла сопротивления на Стальной улице - хлебозавода;
- дивизии Родимцева и Гурьева, действуя совместно, выходят на Центральную улицу...
Даже на крупномасштабном плане города такое продвижение выглядит незначительным. И могу добавить, что не все намеченное удалось за день выполнить. Гвардейцы Гурьева смогли, например, пробиться на Центральную улицу лишь на следующие сутки.
Дабы ускорить разгром несдающегося врага и избежать лишних потерь с нашей стороны, командование фронта подготовило на утро 1 февраля огневой налет особой мощности - настоящую огненную бурю.
По общему фронтовому плану действовала и артиллерия нашей армии. Но две армии, охватывавшие северный котел с других направлений, особенно 65-я армия Батова, располагали гораздо большей ударной силой. Как засвидетельствовал в своих воспоминаниях маршал артиллерии В. И. Казаков, на 6-километровом участке к западу от заводского района было сосредоточено более 170 стволов на километр - по тем временам плотность просто небывалая.
Могучий удар артиллерии и "катюш" подкрепили бомбардировщики и штурмовики 16-й воздушной армии. "Ну, теперь уж все!" - слышал я и по телефону с наших НП, и от товарищей по штабу, выходивших осмотреться на выступ береговой террасы.
