Будто так уже было. Снова и снова…

А потом Ворон упал, снятый с обагрившегося его кровью оружия прицельным пинком.

Не позволю.

Окутанный чёрным пламенем меч вошёл в каменные плиты как нож в масло. Ну здравствуй, Охотник. Сам уйдёшь, или помочь?

Тот перехватил оружие. Я выдернул клинок и обозначил “приветствие”. Так я стал называть свой привычный жест перед поединком. Надеюсь, Ворон с умом воспользуется выигранным временем.

А я этим боем практически наслаждался. Маленький, вёрткий противник против моего контроля дистанции. Вызов, который я ни разу не бросал Альберу. Быть может потому, что нам и друг без друга хватало сражений?

Раз — почти разрубленный пополам Охотник падает в белесую жижу и исчезает в ней.

Два — возвращается почти сразу, естественно, полный сил.

Три — новая смерть. Плохо было то, что временного зазора между гибелью и возвращением почти не было. Ворон только и успел что отползти в сторону, поколдовав над собой этой местной волшебной кровью — но в порядке будет далеко не сразу. Чем он вообще думал? Что мешало ранить… Точно!

Вот только воспользоваться запоздало вспыхнувшей в голове идеей я не успел. Враг не просто возвращался — он изучал меня, запоминал, и с каждым разом становилось всё сложнее подловить Охотника на смертельный удар. Так, смертельный сейчас не нужен…

Мимолетная заминка стоила мне разбившегося у ног пузырька мглы оцепенения. И наступил мой черёд сгибаться пополам, зажимая сквозную рану в животе.

Как… обидно…

Пошатнувшись, я опёрся было о меч — но резкий удар чужой ноги выбил его из ладони, чуть не вывихнув кисть. Пришлось отшагнуть и с размаху упереться, почти удариться спиной в ребристую от барельефов стену, медленно сползая на пол. Ноги ослабели, отказываясь повиноваться, и мне оставалось лишь щурить глаза на замахивающегося Охотника. А ещё я впервые в жизни пожалел о том, что не носил пистолета.

Проклятье, как-то бесславно вышло…

Выстрел прогрохотал неожиданно, пробив врага со спины навылет.

— Я тебе умирать не разрешал, — процедил Альбер, прихромав ко мне мимо слабо ворочавшегося тела Охотника. Я хрипло булькнул смешком и скривился — даже такое движение вызвало дурманивший разум вал боли.

— Кто бы… гховорил…

— Молчи.

Враг умирал рядом, а Ворон, не без труда опустившись возле меня, деловито принялся за рану, попросту взрезав шнуровку на промокшей насквозь ткани. Признаться, я не ожидал, что он…

Касание смоченной в спирте тряпки заставило меня сбиться с мысли и попытаться протолкнуть в глотку вдох. Где-то за мутной пеленой послышалась ругань напарника — так и не привык к тому, что мои раны ведут себя странно при попытке обеззаразить. Не то чтобы я был против… А сейчас так и вовсе надеялся на своё странное тело.

— Выпить…

— Нельзя.

— …жизнь…

Я почти уже ничего не видел, сосредоточившись на том, чтобы остаться в сознании, и потому ткнувшаяся в ладонь рукоять незнакомого меча стала почти неожиданностью. Но удивляться было некогда — я судорожно стиснул пальцы, и мою руку аккуратно вытянули в сторону Охотника, от которого до сих пор шли дуновения столь сладкой жизненной силы. Я почувствовал, как вздрогнул Альбер, знал, что по изящному клинку заструились чёрные жадные язычки пламени — но напарник не отпустил. Дождался, пока я вытяну всё, и только потом вернулся к перевязке, поймав свой меч, выпавший из моих ослабших пальцев.

***

Ворон был зол. В первую очередь на Бранда, во вторую — тоже на Бранда, который сидел на холодном камне в луже собственной крови и мелко дрожал, не открывая глаз. Да, рана знакомо спеклась и больше не кровила. Да, Альбер наложил повязку и аккуратно заставил напарника согнуть длинные ноги в коленях. Но не внешние дырки в шкуре были опасны: от ранений в живот гибли многие, кому не доставалось порции целебной крови — а демонов организм Бранда по-прежнему взрывал драгоценную жижу прямо в руках, стоило её попытаться влить в него. Поэтому ужасно хотелось надеяться, что этот странный огонь поможет изнутри тоже.

Ещё и пули кончились — и Ворон, злобно ощерившись, наставил Чикаге на вернувшегося Охотника. Но тот не поспешил атаковать, хотя казалось бы — двое раненых, один так и вовсе небоеспособный. Бери тёпленькими.

Только без ещё одной жизни Альбер не отправится к праотцам.

— Ухходи… — тихий голос Бранда он проигнорировал. Ещё не хватало, чтобы этого красноглазого добил какой-то посторонний. Ворон сам это сделает — и то только тогда, когда убедится, что спасение невозможно.

Но Охотник удивил — внимательно оглядел тяжело стоявшего рыцаря, бросил взгляд на Бранда, ещё раз зачем-то вгляделся в серебряное забрало… и ушёл. Просто взял, развернулся и ушёл. Молча.

А Альбер, до конца буравивший чужую спину злым и непонимающим взглядом, в итоге чуть не сел где стоял. От слабости.

Бранд изредка просил пить. Приходилось аккуратно смачивать пересохшие губы и в ответ на разочарованный, требовательный взгляд пояснять, что сейчас пить ему нельзя вовсе. Как и есть. Напарник согласно моргал, закрывал глаза — а спустя некоторое время вновь подавал слабый голос, от которого Ворону почему-то становилось не по себе.

Может, это оттого, что впервые за всё их совместное существование Бранд просил о помощи? Открыто просил, расписавшись в слабости.

Или доверии?

Альбер неуклюже накрыл напарника своим плащом, передёрнул плечами и очень осторожно сел рядом, стараясь устроиться как можно плотнее, но при этом не потревожить. А как иначе — греть раненного необходимо. Конечно, место вышло донельзя неудачное — огромный стылый Собор. И ведь не утащить, как в прошлый раз — просто нельзя, да и не сможет Ворон осилить такое сейчас. Это почти выводило из себя.

— Какого демона ты влез, — прошипел рыцарь, пряча руки под мышками. — Не за тобой пришли.

Бранд молчал, и Альбер этому был рад. Не хватало ещё…

— Он бы… убил… — чтоб его, не спит. А ведь казалось, будто в отключке уже.

— Тебе-то что? — неприязненно огрызнулся рыцарь. Не хотелось ему признавать, что злился-то, оказывается… на себя. И не хотелось слышать ответ.

***

Я с трудом повернул голову, фокусируя взгляд на Альбера, прибившегося горячим комком к боку. Сознание то уплывало, то прояснялось, тело потряхивало, в животе тупо пульсировала боль разозлённым клубком насекомых с острыми жвалами — и так хотелось пить… А от холода пусть отчасти, но спасал напарник.

— Я не хочу… — перевести дыхание, — тхебя терять.

Простые, короткие слова, в которые удалось вместить весь нужный мне смысл.

И воцарившуюся после них тишину можно было руками потрогать.

Я не мог знать, о чём там думал Ворон. Он успел вскинуть почти чёрные глаза, что так странно смотрелись на фоне бледной кожи и серебра волос — и в них билось ничем не скрытое изумление. Надо же, я его на столь яркие эмоции пробил. Ха-ха…

Мир вокруг опять помутнел, и я зажмурился, судорожно вздохнув. Какая мука это ожидание неизвестности. То ли сдохну, то ли нет.

— Я тебе сдохну, — буркнуло в бок, и я через силу растянул опять пересохшие губы в ухмылке. Похоже, снова высказал мысль вслух.

— Тебе-то что? — в ответ раздался раздражённый вздох. Да, я умею отвечать твоими же словами, друг.

— Я слишком много времени на тебя потратил, — жаль, посмеяться нельзя. Альбер не был бы собой, если бы не нашёл самых циничных слов. В очередной раз не разочаровал.

***

Проснулся Ворон от ощущения безобразно затёкшего тела и навалившейся сбоку и сверху тяжести. Неудобная поза раскручивалась со скрипом, а первый порыв двинуть локтем или кулаком во что-то мягкое и тёплое пришлось задавить в зародыше — оказалось, это Бранд в хрупком забытьи успел привалиться всем своим немалым весом.