Мотнув головой, я взглянул на продолжавшую кровоточить рану. Такая глупая и неприятная. И главное — от кого?

Пришлось обыскать все тела в поисках подходящих для перевязки тряпиц, и эта затея неожиданно увенчалась успехом. Кроме пары серых, но чистых бинтов я нашёл две уже знакомые бутылки с зажигательной смесью, несколько кусочков металла, похожих на скруглённые по бокам наконечники стрел без намёка на крепёж к древку и, что ввергло в краткий ступор — пузырёк с кровью. А я-то подумал, что “забрать кровь” — это просто красивые слова…

В любом случае, медлить с обработкой не стоило. Задумчиво взвесив в руке бутылку с тряпкой в горлышке, я понюхал её содержимое. Пожалуй, сгодится.

Но и тут меня поджидал сюрприз: когда жгучая жидкость плеснула на освобождённую от ткани рану, оттуда словно искры сверкнули — и руку охватило огнём. Очень ненадолго, всего на пару секунд — но я ещё какое-то время продолжал ошалело пялиться на совершенно чистое предплечье с парой тёмных нашлёпок спёкшейся крови. Кажется, я даже боль толком не успел почувствовать.

Но что это было?

Память молчала, пришлось вернуться к реальности и наконец перевязать уменьшившуюся, но никуда не исчезнувшую рану. Странностей и так было слишком много, и пока что ни с одной из них я не мог разобраться. Оставалось принять как есть и наконец вспомнить, что торчание на кладбище меня ни к чему полезному не приведёт.

Ещё раз оглядевшись, я двинулся в сторону противоположную той, откуда пришли неправильные люди. Рука в целом слушалась — так что я закинул меч плашмя на наплечник и сделал зарубку в памяти: нужно будет хотя бы захват сообразить, а то так носить двуручник становилось неудобно.

***

Совершенно незнакомый город встретил меня… недружелюбно. На меня косились, меня сторонились — а я разглядывал всё, что попадалось на глаза, пытаясь понять, что же во всём этом не так. Чужие люди, над которыми я спокойно возвышался на добрые две-три головы, чужие дома с решётками на окнах, странные одежды, запахи… кровь?

— Чужак! Проваливай! — и это самое мягкое, что мне довелось услышать в свой адрес на этих улицах. Памятуя о собственной немоте, разговаривать я даже не пытался, зато внимательно вслушивался в чужие разговоры, ловя драгоценные крохи информации.

К закату я узнал, что город звался Ярнам, и здесь существовала некая Церковь Исцеления, судя по всему имевшая огромную власть. Но я не мог понять, в чём заключалась её важность, при чём тут кровь — и кто такие Охотники. Кажется, некоторые меня принимали за одного из них, при этом реакция обычно металась от скорейшего побега с глаз долой до суетливого подобострастия — всё с теми же страхом и неприязнью в глазах.

Ещё одним открытием, совершенно неприятным, оказалось то, что я бешено захотел есть. Жрать. Даже отобранный в узком переулке у какого-то местного свежий хлеб лишь раздразнил сведённый голодной судорогой желудок. Но до откровенного грабежа какой-нибудь лавки опускаться… не хотелось. Благо вовремя стукнулось в голову понимание — такие действия без внимания не останутся, а у меня и без того проблем хватало.

В акведуках воняло — но зато там в достатке водились крысы. Мясо. И меня не смущало, что придётся есть нечто подобное. Я же не сырыми их собирался глотать. Демоны, как же живот скрутило, когда запахло жареным мясом от первой освежёванной тушки, устроенной над огнём на с трудом раздобытой палке… И так дров, то есть наломанных веток, пришлось натащить с погоста, возле которого я и устроился в глухом закутке. А пока мой ужин готовился — я принялся за восстановление речи. Я ведь знал, как говорить, так что оставалось заставить губы и язык вспомнить об этом. Даже полумаску опустил, чтобы ничто не мешало.

Мычание, гэканье, невнятное бульканье. Под конец от усиленного кривляния рот болел чуть ли не целиком, несмотря на перерывы на очередную прожарившуюся тушку. Впрочем, так или иначе, подвижки были… Это утешало. Да и голод удалось благополучно забить, отчего настроение даже немного улучшилось. По крайней мере от пустого желудка тут не сдохну.

— Эй, ты что здесь делаешь? — мужчина в чёрной хламиде чуть отшатнулся, когда я поднял глаза. Непонятно, почему все так на них реагируют. На кого бы ни посмотрел — одно и то же. Попытался разглядеть себя в отражении — ничего особенного не нашёл. Алые, да. Даже показалось, что чуть светятся. И что такого?

На вопрос же я красноречиво поднял палку с недоеденной крысой. Неужели не видно было?

Спутники мужчины о чём-то шушукнулись, сам он подозрительно вгляделся в прожаренного грызуна, непонятно что пытаясь в нём разглядеть, и почему-то уже спокойнее сказал:

— Здесь не место для ночлега. Да и ты на нищего не похож. Чужак?

Я кивнул.

— Немой чтоль? — фыркнул другой незнакомец — явно не ожидая, что я опять кивну. А главный, давя эту заминку, спросил:

— Недавно в Ярнаме?

Третий кивок. Я был спокоен, не видя причины нервничать. Разговор есть разговор, а если они решат напасть… жаль будет, но не более. Причин умирать по чужой воле я тоже не видел.

Висок кольнуло.

— Тогда понятно, чего рядом с часовней Одона сидишь и в ус не дуешь.

Я вопросительно склонил голову набок, приподняв брови. Мужчина чуть поморщился и, видимо, решил что-то.

— Ладно, глаза у тебя странные, но на одержимого кровью ты не похож. Вон там, — взмах рукой, — проход в часовню Одона. Тамошний житель гостей любит, так что сможешь заночевать и не мозолить нам глаза. Намёк понял?

Мой смешок им не очень понравился. Впрочем, кивок успокоил почти сразу.

— То-то же, — буркнул так и не назвавшийся мужчина и, поколебавшись, нехотя добавил: — После заката вообще шляться не советую. Особенно по Соборному округу. Давай, вали уже, пока я не передумал.

Пришлось собираться. Они пристально наблюдали за тем, как я затаптывал костёр и забирал небольшой мешок с остатками “улова”, что не успел приготовить, а когда поднял меч — откатились на пару шагов назад.

Слух резанул стеклянный звон, я повернул голову — один из мужчин с шипением переступил ногами и принялся счищать со штанины казавшиеся чёрными пятна. Такое же расплылось по земле, играя багрянцем и блеском бутылочных осколков на свету факелов. По воздуху поплыл тяжёлый, густой запах крови. Странный: гораздо сильнее, чем в виденном мною пузырьке.

— Кретин! — виновник получил тяжёлую оплеуху. — С нас за нецелевое использование крови знаешь сколько сдерут!

Как тот огрызался, я уже слушать не стал. Не моё дело, хотя теперь я точно знал, что с кровью здесь дело имеют не только неправильные люди.

***

— Даже не дёрнулся.

— Словно бутылку с молоком разбили.

— Но за просранный коктейль всё равно будешь говорить с интендантом.

— …

— Может, стоило его к нам позвать? Видели как свою оглоблю на плечо закинул? Пригодился бы…

— Сам потом ходи с ним в дозор, придурок. Я бы всё равно прибил его, будь моя воля. Не могут у людей быть такие глаза.

— Что-то ты больно кровожадный стал…

— Чё сказал?

— Молчать.

Охотники поворчали и вернулись к своей работе.

***

— Кто здесь? — тихий, робкий голос с трудом вязался с сидевшим на полу… существом. Серая, сморщенная кожа, драная хламида, когда-то точно бывшая богатым одеянием… Это тот самый обитатель часовни?

— Кто бы ты ни был, путник, добро пожаловать в часовню Одона, — я видел нервно сжимавшиеся пальцы и, повинуясь порыву любопытства, присел на корточки перед сгорбившейся фигурой, разглядывая новое для себя лицо. И первым, что притянуло внимание, оказались совершенно белые глаза.

— Я — Агата, — дрогнувшим голосом продолжил говорить местный, инстинктивно отодвинувшись назад, словно почуял моё присутствие. — Могу я узнать, кто ты? Здесь… нечасто бывают гости, — неуверенный смешок, слепые глаза бесцельно шарили мимо меня, а я вдруг осознал, что наше общение пока что обречено на провал: как разговаривать немому и незрячему?