Просто, хватит.
Донтекю громко говорит, акцентируя внимание на том, что я находилась в этот момент в учительской, но не предупредила о нарушении.
Пожалуйста, закрой свой рот.
— Итак, — грубым голосом вступает женщина, от вида которой по коже бежит холодок. — Либо вы возвращаете документ, либо я вызываю ваших родителей.
Со стороны ОʼБрайена слышу смешок.
Пожалуйста, только не зли их. Мне не нужны проблемы, особенно, если о них сообщат матери.
— Что тебе кажется смешным? — Донтекю хмурит брови, а женщина сурово смотрит на парня, качая головой, после чего переводит взгляд на меня:
— Я понимаю еще этот чудик, но ты, Харпер, — давит на меня морально, выпытывая извинения, объяснения, оправдания, но продолжаю молча дергать ткань юбки пальцами. — Харпер, посмотри на меня, — от этой просьбы волоски на коже встают дыбом. — Харпер.
Пожалуйста, оставьте меня в покое.
— Ты видела в тот день ОʼБрайена? — продолжает попытки выведать.
Сжимаю губы, стиснув зубы, и начинаю мыслительный процесс. Если я солгу, то она мне поверит. Ведь я — Харпер. Но сегодня все идет не так. Я не та. Мне охота сделать что-то дурное, вызывающее, чтобы на уровне подсознания отвлечь саму себя от события той ночи.
Парень рядом сражается в зрительной схватке с Донтекю, который ждет, что я выдам ОʼБрайена, ведь не хочу проблем, но неясная неприязнь к учителю заставляет меня лгать.
Чертова ложь.
— Нет, — шепчу, тихо вдохнув больше кислорода в легкие.
— Боже, — Донтекю почти смеется мне в лицо, а женщина просит:
— В глаза смотри.
Сглатываю, вскинув гордо голову, и щурю веки:
— Я не видела его. В чем проблема? — В моем тоне нет огня, но заместитель принимает ответ, наконец, переводит свое внимание на парня, который держит руки в карманах куртки, сидит в расслабленной позе, внимая всеобщему напряжению:
— Вернешь документ до завтра — и мы закроем глаза, — коротко и ясно, правда Донтекю не доволен итоговым решением. Уверена, ему необходимо зрелище. Но я не в настроении.
Правда, когда мы покидаем кабинет суровой дамы, мужчина вставляет свое слово:
— Харпер, вы — староста, — смотрит на меня с высока, напоминая. — Проследите за тем, чтобы документ оказался на месте.
Я не разрываю наш зрительный контакт, только закатываю глаза, когда мужчина отворачивается, окинув взглядом, полным до краев неприязни, ОʼБрайена, который одаривает его натянутой улыбкой. Донтекю быстро шагает вперед по коридору, я, убитая усталостью, стою на месте, а вот парень спокойно разворачивается, направляясь в противоположную от нашего кабинета сторону. Глубоко дышу, устремив взгляд ему в затылок, и не выдерживаю, набрав воздух в легкие:
— Столько шума из-за гребаного документа. Что в нем такого? — Не жду, что получу ответ, поэтому отворачиваюсь, обняв себя руками, и делаю пару шагов.
— В нем скелеты, — слова в спину. Поворачиваю голову, всего на секунду установив зрительный контакт с ОʼБрайеном, и тот продолжает идти, оставив меня в натянутой тишине.
Скелеты.
Мои мысли выстраивают неприятное предположение.
А что, если…
***
«Дилан Джордан ОʼБрайен»
Смотрит на довольно обычное имя, читает, останавливая взгляд на каждой букве, словно впитывает, не веря своему чертовому везению — быть рожденным в этой семье. Дилан стоит в помещении со стеллажами и высокими ящиками. Номер его класса. Выдвигает за ручку, открыв свою папку, которую, так или иначе, приходится вернуть на место. Но ОʼБрайен не был бы собой, если бы послушался без возражений. Парень находит нужную страницу с прикрепленным к ней документом. «Полицейский участок…» — дальше не читает, не желая вновь окунаться в события прошлых лет. Грубо вырывает страницы, пару раз чавкнув мятной жвачкой. Зажимает мятый лист зубами, небрежно сунув папку обратно между другими.
За небольшим окном у самого потолка уже темнеет из-за пасмурного неба. В помещении и без того царит полумрак. Пыльные полки стеллажей забиты журналами и книгами — никому не нужные учебные методички и пособия. Взгляд Дилана скользит по папкам с именами учеников, задерживаясь на той, углы которой уж больно искусаны. Кто-то очень нервный таким образом справлялся со своей тревогой. ОʼБрайен усмехается, прочитав «Дейв Ричард Фардж», и вынимает папку друга, начиная быстро листать. Оглядывается назад, прислушиваясь, чтобы вовремя среагировать на шум. Хватит с него проблем на этой неделе. Стоит потерпеть до следующей, а там видно будет, что ещё свалится ему на голову. Парень, нет, оба парня уже так привыкли к тому, что обязательно вляпаются в какое-то дерьмо, что это прекратило быть чем-то необычным. Будто так должно быть. Так правильно.
Находит. Медицинский документ, неаккуратно прикрепленный степлером к одному из листов с успеваемостью. Дилан быстро вырывает его, даже не смея изучить, ведь знает, какого это — не желать раскрывать своих скелетов. Они с Дейвом довольно дружны, хотя дружбой это назвать трудно. Просто, они понимают друг друга. С таким же пренебрежением сует папку обратно, оба листа складывает и собирается спрятать их в карман кофты, только слышит скрип. Дверной. Поворачивает голову, с напряжением уставившись в сторону входа. Быстро, не застывая на месте от волнения, забегает за один из стеллажей, ладонью проходясь по полке, тем самым поднимая пыль. Нос чешется. Дилан встает, с мучительным ожиданием прижимается к книгам, прислушиваясь. Странно. Обычно в это время проходит собрание учителей. Неужели оно так рано закончилось?
Но вопрос отпадает, а догадки рушатся, ведь шаги слишком тихие. Этот «кто-то» явно так же сильно не желает выдавать себя, как и ОʼБрайен. Дилан хмурит темные брови, продолжая молча слушать, как некто открывает ящик, довольно шумно перелистывая папки в поисках своей. Секундная тишина, а после неё следует тяжелый вдох. Или выдох? Парень не понимает, да и не старается, так как единственное, что может его волновать, — это личная безопасность.
— Нет, — слышит тихое и хриплое, словно голос незнакомца был сорван. — Нет, нет…
ОʼБрайен наклоняет голову, слегка повернув её на бок, и делает шаг, чтобы выглянуть из-за угла, но замирает, когда темноту рушит всхлип. Тихий, но за ним следует громкий, немного приглушенный. Дилан скользит языком по внутренней стороне щеки, с опаской выглядывая из-за стеллажа, и с интересом разглядывает девушку с собранными в пучок волосами, которая держит в руках папку, сжимая листы.
— Нет, — её голос становится громче, тон грубеет, и благодаря этому ОʼБрайен узнает её. Харпер.
Взгляд девушки носится по строчкам медицинской карточки, где в подробности расписано то, что она никогда не совершала. Этого не было. Она с ужасом в глазах листает страницы, её вдохи намного короче, а сердце в груди сжимается, когда она видит последние слова, написанные кривым почерком доктора, и раскрывает рот шире, не в силах заставить себя говорить, поэтому выходит рвано:
— Н-нет, — ещё один всхлип — и в глазах накапливается горячая соленая жидкость. Харпер прижимает одну ладонь к щеке, скользит пальцами к виску, к волосам, сжимает локоны, оттягивая, ибо не верит. Не верит, что она с ней так поступила. Девушка опускает руку, в которой сжимает папку, и накрывает вспотевшей от тревоги ладонью часть лица. Хнычет, опустив голову, зубами кусает кожу руки, не имея возможности сделать глубокий вдох, чтобы успокоить взбунтовавшуюся нервную систему. И та уже не к черту. Харпер больше не может молчать. Она начинает с гневом в каждом движении рвать страницы документа, пальцами сжимает, выдергивает, желая уничтожить неправду. Тихо давится своим рыданием, сильнее и сильнее горбя спину. Плечи опущены, голова наклонена вперед. Харпер пытается смахнуть покатившиеся по щекам слезы, и то, что она позволяет себе проявлять эти чертовы эмоции, её злит ещё больше, так что следующий порыв ненависти и обиды выходит в виде удара кулаком по животу. Харпер бьет себя, но этого мало. Она внезапно понимает, что уже не может совладать с собой, поэтому пинает ногой шкафчик с ящиками, при этом сжимает губы, чтобы не зарычать на неодушевленный предмет. Но, как бы она не старалась, подобно зверю скалится, повторяя удар ногой до тех пор, пока не теряет равновесие, чуть не рухнув на колени. Она забывает о боли, забывает о тяжести и усталости. Есть только эта чертова обида. Старая, глубоко зарытая, скрытая от чужих глаз.
