— Я хочу, чтобы ты поняла, — Оливер вынимает иглу, кладет шприц на пол. — Ты не под домашним арестом. Ты — мой раб, Харпер, — кажется, он осматривает мое лицо, мускулы которого почему-то не могу контролировать, как и все тело. Руки падают без движения, взгляд туманный, направлен в стену.
Скользит выше. Все клетки пропитывает какое-то неприятное тепло. Под кожей начинает покалывать. Жар. Неясное состояние несобранности. Я перестаю ощущать свое тело. Свой организм. Дыхание забивается в ушах. Давление белыми пятнами сверкает перед глазами. Вдох. Выдох.
— Мы развлечемся, Харпер, — голос Оливера слышу приглушенно. Не вижу его. Концентрирую свое внимание на небольшой форточке, у самого потолка, через которую сюда проникает свет. Подвал?
Чувствую, как холодные мокрые от пота пальцы стягивают с меня джинсы, а губы, растянутые в довольную улыбку, касаются открытого участка живота.
— У нас много времени.
***
Желтые оттенки. Не чистые, не светлые. Это грязный желтый. Немного серый, отдает местами зеленым. Плитка в ванной комнате не сверкает на бледно-оранжевом свету лампы. Потолок скоро обрушится под давлением этажа выше. Ржавые края крана, темное дно раковины, серое у ванной. Разводы на зеркальном шкафчике. Это помещение сошло бы за жилое, если бы не внешняя грязь и чернота плесени. На тумбочке и полках расставлены ванные принадлежности. Они не тронуты уже столько лет. Щетки, мыло, тюбик зубной пасты — все покрыто слоем пыли. Одиноко свисает старый халат. Потемневшие со временем белые занавески. Стиральная машина с разбитой дверцей в углу. На ней стоит коробочка стирального порошка. Указана дата. Год две тысячи девятый.
Эта комната, как и весь дом, — другая реальность. Здесь время прекратило свой ход. Темные пыльные помещения полны воспоминаний. Они живут в стенах с ободранными и выцветшими обоями. Призраки прошлого преследуют в каждой комнате, ожидают за поворотом коридора.
Что можно сказать о ее состоянии? Вам не знакомо ощущение потери контроля над собственным телом. Нет, Харпер хорошо чувствует тяжесть в животе, руках, ногах, но это больше напоминает железные доспехи, которые приходится таскать с собой. Ее тело сейчас будто инородный предмет, прибитый к голове, что покинули все мысли и переживания. Осталось только одно чувство легкого страха, но и его буквально через час девушка забудет. Останется только оболочка. Полностью затвердевшая, словно глина.
Волочит одну ногу при ходьбе, словно ступня той сломана. Широко распахнутые глаза смотрят немного вниз. По дрожанию мускул лица видно, как Харпер еще борется за сохранность разума. Наркотик действует с сокрушающей силой. Все тело охвачено холодным потом, даже приоткрытые губы девушки в соленном слое. Оливер не подгоняет ее. Он идет сзади, внимательно изучая изменение в походке, в движении рук, головы, что еле держится на шее. Готовенькая. На стенах коридора висят фотографии в рамках. Стекла пыльные, но можно рассмотреть вполне себе обыденные семейные сцены. Двое родителей и детей. Мальчишка со светлыми глазами и широкой, до ушей улыбкой. И девочка. Ненамного младше. Ее вьющиеся темные локоны сложно было собрать в прическу, поэтому она бегала такая растрепанная. Зеленые глаза. Еще четко заметные веснушки на щеках. И улыбка.
Оливер открывает дверь ванной комнаты, рукой заталкивая Харпер внутрь. Включает свет. Девушка не воспринимает его бледность, поэтому не щурится. Она не реагирует на сжатые вокруг ее предплечья ледяные пальцы. Парень останавливает ее возле ванной, крутит свободной рукой ручку крана, позволяя холодной воде сомнительного оттенка вырваться наружу и стекать по трубе. Мэй лишь напряженно смотрит вниз, немного вздрагивая каждые десять секунд, словно от судороги. Она не противостоит. Не может. И движения Оливера спокойны. Он без грубости стягивает с девушки ее кофту, бросая на стиральную машину, и без лишних размышлений тянет края ее футболки наверх, оголяя тело. Тут Харпер начинает подавать признаки сопротивления. Они слабые, но даже намек на их наличие говорит, что она еще не полностью потеряла здравый смысл. Мэй трясущимися руками то давит на грудь Оливера, то прикрывает тело, сильнее горбясь в спине, когда холод касается кожи, покрытую маленькими родинками. Парень расстегивает замок лифчика, немного жестко дернув его с плеч девушки, чтобы та опустила руки. Мэй сжимается, голову поднимает, но взгляд остается прикован к полу. Оливер с таким же непринуждением справляется с ее джинсами и остальным бельем, после чего толкает к ванной. Харпер трясется, не может контролировать руки, чтобы обнять себя, скрыть тело. Ей тяжело поднимать ноги, поэтому Оливер грубо берет её под плечи, помогая залезть внутрь. Харпер не шевелится, дрожащие пальцы не в силах сжать.
Парень берет шланг от душа, переключая воду на него, и струю наводит на спину девушки, которая практически не ощущает удара капель. Лишь сильный холод. Ноги сгибаются под давлением, и девушке удается обхватить себя руками.
Дрожит. Смотрит широко распахнутыми глазами вниз, не реагирует на прикосновения к рукам, спине, коже бедра. На лице Оливера полное спокойствие. Никакой мысли о том, что он делает что-то неправильное, противозаконное. Этот тип воспитан самим собой. Никто никогда не диктовал ему правила морали. Ладонью трет ещё не затянувшиеся порезы на бледной коже девушки, поэтому алые следы остаются на кончиках пальцев, после чего стекают под напором воды вниз, на дно ванной.
Харпер не может хмурить брови. Представьте, что её нет. Это не трудно. Так как этот человек пропадает. Полностью. Ноги окончательно слабнут, так что Мэй поскальзывается, не пытается даже ухватиться за что-нибудь. Её мозг не способен выстраивать цепочку из действий. Оливер сжимает пальцами предплечье, грубо позволяя девушке сесть на колени. Сам наклоняется ниже, продолжая водить струей воды по спине, он внимательно смотрит на выступающие кости позвоночника, ведь Харпер сгибается, сутулит плечи и горбит спину, ладонями опираясь на ледяное дно. Оливер пальцем проводит по бугоркам костей, останавливая руку, когда касается какого-то странного пятна. Оно еле заметно на коже, но у парня превосходное зрение, так что найти интересные отметины ему не составляет труда. Он выпрямляется, не отворачивает головы, будто боясь, что, потеряв контакт с найденным объектом, оно исчезнет. Рукой слепо щупает раковину, наконец, натыкаясь на острый предмет. Лезвие. Без обработки. Оно уже «затупилось», местами покрылось оранжевым слоем, но парень все равно подносит свое оружие к коже спины, на лопатке. Касается. Харпер — никакой реакции. Нажимает. Харпер — никакой реакции. Давит долго, ведь прорезать слой кожи заржавевшим лезвием тяжело. Харпер молчит. Её веки не широко распахнуты. Они немного сужены, прикрыты, в глазах ничего разумного. Туман. Мускулы лица Оливера не дергаются от удовольствия. Неясно, как именно он относится к процессу. Парень с простотой во взгляде наблюдает за стекающей по спине кровью. Он сильнее давит, проникая под кожу, дергает в сторону, отчего кожа натягивается, медленно, мучительно медленно она расходится в сторону, разрезается, выпуская алую горячую жидкость. Неровный кружок. Оливер вырезает его, оставляя на коже лопатки Харпер небольшой участок, на котором видно розовое мясо. Мэй. Никакой. Реакции.
Оливер откладывает кусочек кожи с отметиной на край раковины, куда кладет и кровавое лезвие. Холодной водой омывает свежую рану, мельком поглядывая на профиль девушки:
— Ты даже ничего не осознаешь, так? — хрипло говорит, ставит перед известным фактом. Выражение лица Харпер не меняется. Она немного покачивается из стороны в сторону. Ничего в ответ. Не слышит. Находится в вакууме. Такое чувство, что язык опух. Им не пошевелить. Она только и может, что дышать.
— Наркотик помогает, верно? — почему Оливер вообще разговаривает с ней? Знает же, что в ответ ничего не получит.
Выключает воду. Встает. Не церемонится, взяв Харпер за волосы, и тянет вверх, чтобы мотивировать её двигаться. Девушка лишь запрокидывает голову под давлением, и парню приходится самому поднять её на ноги. Мэй встает на плиточный пол, еле соображает, что нужно держаться на ногах, что ноги вообще у неё есть. Что такое руки? Что такое пальцы? Что такое глаза? Она будто теряет все эти знания и умение пользоваться своим телом. Оливер берет старое полотенце, давно не стиранное, или наоборот застиранное до такой степени, что ткань становится жесткой, царапающей, словно поверхность штукатурки. Водит по рукам и спине девушки, оставляя после себя красные нити царапин. Кровь продолжает медленно стекать по спине, капает на плитку, впитывается в полотенце. Оливер хмуро подмечает это и со злостью смотрит на девушку, сжав её волосы:
