Решение простое — не позволять хроноклонам пользоваться рамками, штрафовать всех, кто такое допустит, а свеженького хронотелеклона отправлять домой до того, как он успеет сходить на курсы юридической грамотности.
Рамки — даже не самый популярный вид транспорта. Многие не пользуются ими по религиозным или этическим соображениям: как говорится «телепорт — это маленькая смерть». Всегда есть альтернативный способ добраться-таки до точки бэ. Так что закрепленное за хроноклоном еще в те древние времена, когда люди еще делали вид, что им не плевать на дело рук своих, право на свободу передвижения таким образом нисколько не нарушается.
Мико озвучила мне примерно то же самое. Я только поддакивала в нужных местах, иногда дополняла.
— Что, Сенька раскололся? — В какой-то момент спросила она и, дождавшись моего кивка злорадно ухмыльнулась, — А я говорила, что он виноват.
— Только в том, что здесь живет, — я пожала плечами, — не стоит записывать во враги вообще всех, кто тогда поможет?
— Люди помогают, когда чувствуют себя виноватыми.
Я очень старалась не закатывать глаза. Очень уж неподходящее выдалось время для ссоры.
— Люди не помогают врагам. Как ты, так и к тебе, пойми. И гораздо чаще оправдываются, чем признают вину, особенно когда та существует только в твоей, Мико, голове. Это все равно, что рассказывать майя, что их любимый футбол будет куда лучше, если не приносить в жертву капитана проигравшей команды, и вообще они должны стыдиться таких варварских традиций. Знаешь, куда майя тебя пошлют?
— и куда же? — фыркнула Мико.
— В игру, — я поправила несуществующую фуражку, — капитанить.
— Хочешь сказать, ты такое одобряешь?
— Я хочу сказать, что всем плевать на мою точку зрения в мире, где я всего лишь реквизит для телешоу! — Рявкнула я. — Что нам очень повезло, что у нас еще есть время и люди, которые нам сочувствуют, и что мне есть за что сказать Сеньке спасибо!
Сложно было не заплакать. Я ведь почти поверила, что смогу вернуться, я так надеялась, что мне не врут… это было очевидно, но я не хотела смотреть. Я хотела к маме и папе, я хотела обнять бабушку, я хотела… и все это вместе — мешало мне анализировать ситуацию, не давало сделать правильные выводы.
Да уж, дом — волшебное слово и место. Надежда — крючок, на который ловятся даже умные взрослые люди, что уж говорить о такой дурынде, как я.
Я стиснула зубы, с трудом, но прогнала из горла горький ком — не рыдать, не сейчас.
— Я хочу сказать, — уже тише продолжила я, — что если бы нам, пусть и случайно, не подсказали, где именно искать, мы бы ничего и не нашли. Твоя агрессия помогла нам заполучить комнаты, компьютер и время, чтобы спокойно добыть информацию. Мое дружелюбие — направление, в котором копать. Мы обе правы, понимаешь? Вместе мы больше стоим. Не стоит искать врагов там, где можно найти друзей — вот что я хочу сказать.
Мико скрестила руки на груди:
— Как знаешь. Только меня избавь от своих дружелюбных крокодилов и мальчиков с голубыми волосами. Дружи с ними подальше от меня, ясно? А я пока поищу, ходит ли отсюда какой-нибудь транспорт, и где можно раздобыть местных денег. Я бы предложила тебе пошарить по кармашкам, но, увы, кажется, наличка уже свое отжила.
— Ты проверяла, что ли? — Нахмурилась я, задумавшись, когда она могла успеть подобное провернуть, — Меня немного пугают твои наклонности.
— Это называется «чрезвычайная ситуация», мы тут шкуры свои спасаем. Не до сопливой девчачьей этики. — Мико снова отвернулась к монитору.
— Мы справимся. — Сказала я, просто чтобы оставить за собой последнее слово.
Как же! Мико откликнулась эхом.
— Справимся… так или иначе.
Я еще немного подождала, потом вышла из комнаты, прислонилась спиной к двери Мико. К себе не хотелось — там спал Сенька, и пахло от него… неприятно. Села прямо на пол — он все равно был чистый, хоть ешь с него. Наверное, уборщицы потеряли свою работу одни из первых. Я пару раз видела в коридорах миленькие чистящие машинки, уютно жужжащие и мягко мигающие лампочками. Вряд ли без звуков и иллюминации не смогли обойтись — просто так роботы-уборщики вызывали у разумных существ больше симпатии.
Не удивлюсь, если на эту тему написано под сотню диссертаций, и компании-производители наперебой заказывают исследования о том, какое сочетание цвета корпуса и света лампочки самое позитивное. Или хотя бы делает клиента щедрым и покладистым.
Интересно, можно ли такую машинку приманить в комнату? Скажем, на «кис-кис-кис», «гули-гули» или «жу-жу-жу»? А как они отреагируют, если помахать перед лампочками сломанной зарядкой для телефона? В захваченном вместе со мной из дома рюкзачке вроде какая-то валялась…
Я достала из кармана Сенькин шприц.
Такое чувство бывает перед тем, как в первый раз попробуешь алкоголь. Или прыгнешь с тарзанки в холодную воду.
Вроде ничего страшного, все пробуют и прыгают, но вдруг именно ты не сможешь остановиться? Ударишься головой об арматурину или сопьешься и будешь жить под забором?
Глаза слипались, соображала я не очень хорошо. Но инструкции из сети пришли легко и как-то сами.
Так я попробовала Сенькин антисон. Это оказалось лучше, чем элеутерококк, капнутый в кофе, заваренный на коле, потому что не билось так гулко и сильно сердце (вот уж с чем лучше не экспериментировать сердечникам, если они не хотят вместо бодрости заснуть уже навечно), не тряслись руки, и не хотелось прятаться от кратких приступов паранойи.
Но некая рассеянность никуда не делась. Соображала я чуть медленнее обычного, мысли текли лениво и плавно. Поэтому я больше этой штукой не пользуюсь и у Мико с Сенькой стараюсь отнимать. То, что побочки не чувствуешь, не значит, что ее нет.
До условного «утра» моего последнего дня оставалось часа два.
========== 7. Час быка и сумка-холодильник ==========
Иногда мне кажется, что я не имею права жить.
Это случается где-то между четырьмя и пятью утра — я стараюсь придерживаться земных суток, хотя это непросто. Даже часы завела. Не люблю, когда что-то болтается на запястье, но часы терплю. А вот они меня терпеть не могут.
Все время глючат.
Этот час называют, кажется, часом быка. Не знаю, почему именно бык. Почему не унылый лебедь или оптимистичный опоссум, а бык.
С символами всегда так.
Пока докопаешься до исходника, успеешь поздороваться с останками трилобитов.
В первый раз на меня накатило тогда, когда я сидела в коридоре и тупо смотрела в стену. Думаю, это была побочка. Отвратительнее побочки я не встречала — кроме, пожалуй, пометки «кома, в ряде случаев смерть» на этикетке местного аспирина.
На меня накатила тоска в том соотношении с хандрой, которое превращает человека в какой-нибудь меланхоличный овощ. В таких случаях я предпочитаю представлять себя арбузом: зеленая полоса, зеленая, зеленая — и хвостик, как последний штрих к портрету «уныние, грех смертный, седьмой» .
Я немного расковыряла вену, когда колола Сенькино «лекарство», и саднящая ранка не давала мне погрузиться в это ощущение полностью, с головой, как спасательный круг не дает погрузиться в морскую воду.
Если бы не она, я бы сдалась.
Какие мелочи иногда отделяют нас от отчаянья!
Я сдирала корочку. Она подсыхала, а я снова сдирала, глядя, как набухает красная капля. Я впервые думала — а настоящее ли это? Лизнула — соленое.
Надо было встать. Пройти несколько шагов. Завалиться спать на роскошный матрас, который нам выдали вместо нормальной кровати: кажется, слизняковая натура главнюка просто не могла принять саму идею ножек у спального места и ножек вообще.
Завернуться в мягкое одеяло, высунуть пятку.
Но «лекарство» чертовски хорошо работало: несмотря на колоссальную усталость, навалившуюся на меня, спать совершенно не хотелось.
Но и на то, чтобы встать, сил тоже не было.
Силы были только на размышления о том, могу ли я звать себя Танькой, если я всего лишь нелицензированная пиратская копия. Где-то там, отделенная от меня толщей времен и тьмой тьмущей километров космоса, гуляла настоящая Танька. Она от пуза налопалась пельменей и выбирала платье для выхода за эстонского падишаха. Или просто делала домашку, скучно и банально.
