– Ох, Линда! – воскликнула она, увидев меня за столом, заваленным фрагментами пазла. Я опустила руки под стол, нащупала на обшлаге своего свитера нитку и стала ее теребить.

– Привет! – сказала я.

По-моему, ей стало стыдно за то, что она позабыла обо мне, потому что она вдруг засуетилась: достала из микроволновки миску с попкорном и выставила на стол тарелку с крутыми яйцами. Она все это положила в два пластиковых пакета, чтобы я перекусила по дороге домой: все было белым и теплым – один пакет был легкий, как воздух, а из другого шел пар. Я разложила пакеты по разным карманам куртки.

– Не слишком темно идти по лесу одной? – выглянув в окно, спросила она – но как-то безучастно. Ветка шуршала о стекло снаружи. Она выудила из кошелька десятку и протянула мне.

– Не-а. – Я скрутила десятку трубочкой и, приложив к глазу, притворилась, что изучаю ее как в миниатюрный телескоп.

– А вот и вы! – воскликнула я.

– Ха-ха! – отозвалась Патра. Но вообще-то она не засмеялась.

Я сложила трубочку пополам. А потом вдруг ни с того ни с сего меня накрыла волна униженного стыда, словно я – мистер Грирсон, шутливо изображающий телефон двумя растопыренными пальцами, а Патра – Лили, задабривающая меня, чтобы добиться своего. Ха-ха. Даже ее притворный смех говорил мне: пока-пока!

И почему я тогда просто не ушла? Мне всего-то и надо было моргнуть и забыть про нее, и через пять минут я бы уже шагала вдоль озера, глядела бы на старые деревья с шумящими над моей головой кронами и на старую луну, которая прорезывалась сквозь облака и расстилала передо мной дорожку света. О, я любила ночь! Мне в ней было уютно. Но по какой-то причине мне было трудно толкнуть дверь коттеджа. Я сунула сложенную купюру в карман куртки рядом с крутым яйцом и целую вечность провозилась с молнией куртки.

– А о чем пишет ваш муж? – спросила я напоследок.

– Э-э-э… – Вопрос ее явно озадачил.

Я сунул руки в карманы и мысленно взвесила попкорн и яйцо.

– Мне кажется, это интересно. О космическом пространстве.

– Да ладно… – сказала я.

Она улыбнулась и, нагнувшись, протянула руку черному коту. Кот прошел по ковру и оказался прямо в ее руках – словно она подтянула его к себе на леске. Пойман по собственному желанию. Кот покосился на меня из-под ее ладоней, тускло сверкнув глазами, точно тыква-фонарь на День благодарения.

– Извини. – Она погладила кота, и тот заурчал. – Эти вещи не всякому дано понять. Помнишь Ньютона?

– Которого казнили?

– Нет, это Галилею чуть не отрубили голову. А Ньютона посвятили в рыцари.

– Точно, – вспомнила я.

– Сэр Исаак Ньютон говорит, что космос – это просто пустое пространство. И что там нет ничего интересного. А Эйнштейн возразил: нет, на пространство воздействуют космические объекты, и пространство реагирует. – Она поглаживала кота, и под ее ладонью щелкали разряды статического электричества. – Так что на самом деле ничто – это нечто. Это, конечно, подтверждают математические расчеты, но наблюдения тоже. Я понимаю: математика и наблюдения кажутся противоположностями. Иногда люди так и считают, и мой муж участвует в таких вот спорах. Но в космическом порядке вещей эти противоположности прекрасно взаимодополняют друг друга, как две половинки круга.

– Об этом его книга? – с сомнением спросила я.

– Это только предисловие к книге! – рассмеялась Патра. – Там говорится о том, почему нам следует доверять… – тут она запнулась, – логике, если мы хотим понять истинную природу мироздания. Вся его книга посвящена истории теорий о жизни. С космологической точки зрения. Для широкой публики. В ней не доказывается ничего нового, там просто показано, что наши доказательные стандарты довольно сомнительны, поэтому…

Она все это говорила таким тоном, словно пыталась убедить меня в чем-то, во что сама не верила или чего не понимала. Она то и дело смотрела поверх моей головы. Словно размышляла, как бы сказать все это иначе, заново, и вообще, надо ли ей меня убеждать. Она открыла рот, потом закрыла.

– У вас, наверное, диплом по английскому языку, – предположила я.

Она театрально нахмурилась:

– Да ты рылась в моем прошлом!

Но я указала на рукопись, разложенную на кухонной стойке.

– Просто заметила, как вы правите текст. Прям как учительница.

– Это мой самый страшный кошмар! – простонала она. – Преподавать Мильтона в старших классах. – Она положила руку мне на плечо: – Не обижайся!

– Да ничего.

После чего она снова принялась гладить кота, и я неуверенно протянула руку, чтобы тронуть его за спину. Когда я нагнулась к коту, мой карман оттопырился, и из него на пол со стуком высыпалось несколько жареных зерен попкорна.

– Черт, – буркнула я и нагнулась за попкорном.

И тут же рядом со мной оказалась Патра – она встала на колени и стала мне помогать. Кот молнией нырнул под кушетку.

Я заметила, как Патра схватила два зерна и рассеянно сунула их себе в рот. Она поймала мой взгляд и покраснела:

– Ужасно. Да? Это просто ужасно.

На самом деле она была симпатичная, и ее улыбка очень мне нравилась.

– Да нет…

Я нарочно рассыпала несколько зерен по полу, подобрала их и съела. Когда Патра улыбалась, ее губы белели и как бы исчезали. Вблизи я заметила пушок над ее верхней губой и коричневатые веснушки, на веках сливавшиеся в пятнышки. На лбу у нее были три параллельные морщинки, которые разглаживались, но не полностью, когда она улыбалась. Она подобрала и съела еще одно взорванное зерно из тех, что я бросила на пол, а потом еще и еще, не переставая улыбаться. И вот тогда в первый раз, впервые с тех пор как мы познакомились, мне пришло в голову, что ей, наверное, очень одиноко.

Вот кто мне теперь чаще всего снится. Псы. Как я занемевшими пальцами пытаюсь разомкнуть защелки на их цепях. Как я разбиваю корку льда в их мисках, чтобы они могли напиться. Во сне я это делаю палкой, или обухом топора, или каблуком ботинка. Это непросто, и мне нужно действовать быстро. Во сне я всегда возвращаюсь очень поздно. Я всегда обхожу озеро уже затемно, отгибая мешающие мне ветки, и вижу, как псы жмутся друг к другу, лежа перед домом. Они кажутся какими-то слишком маленькими для взрослых собак. Скорее, забравшись в вырытые ими в снегу ямки, они похожи на крыс, или ворон, или стоящих на четвереньках детишек. Они слизали с когтей лед, но их слюна заледенела, и им приходится сгрызать ее, кусая себя до крови. Они воют от боли, им мешают цепи, обмотавшиеся вокруг их лап – ну, знаете, как это бывает во сне. А наяву, если я не прихожу домой вовремя, отец, естественно, отводит их в мастерскую и там кормит. Но в моих снах я вижу льдинки, свисающие по бокам их морд, словно клыки. Я вижу, как они, завидев меня, мчатся ко мне через лес и их любовь ненасытна. Они прыгают на меня и нежно рычат. Они счастливы видеть меня.

Именно собака нашла в калифорнийской квартире мистера Грирсона ту пачку фоток. Я прочитала об этом в «Норт-стар газетт» вскоре после того, как мистера Грирсона уволили из школы. Он сдал свою квартиру в субаренду какому-то студенту, любителю кокаина, и, как было написано в той статье, местная наркополиция незадолго до того создала подразделение служебных собак – его спонсировал богатый заводчик английских бульдогов. Все страшно гордились новой программой, которая опровергала скептически настроенных противников использования бульдогов для поисков наркотиков. Наверное, редактор отдела криминальной хроники в «Газетт» сделал не один звонок в питомник «Фертайл-холлоу» в Калифорнии, потому что в статье приводилось много цитат о бульдогах. «Мы превратно понимаем истинную природу этих собак, – утверждал богатый заводчик, – когда надеваем на их лапы ботиночки и кладем их рядом с собой в постели. Дайте им дело! Не превращайте вашего бульдога в бабушку Красной Шапочки!»

Английский бульдог по кличке Нестле-Кранч менее чем за двадцать минут нашел кило кокаина в ящике с носками того студента, а в придачу выудил из-под раковины в ванной обувную коробку, полную непристойных фотографий. Эта коробка была найдена по чистой случайности и не заинтересовала наркополицейских. В то же время ни у кого не возникло ни малейших сомнений в том, чья это коробка и что изображают эти фотки. «Дети», – говорилось в статье. Фотографии детей в толстом конверте, адресованном мистеру Адаму Грирсону, проживающему на бульваре Вест-Палм. И кто ж его знает, почему после переезда в Миннесоту он их там оставил и почему использовал свое настоящее имя. В статье как-то обтекаемо говорилось о неприличной находке и об аресте мистера Грирсона, но зато очень подробно, с сочными деталями и в восторженных выражениях, описывался триумф английского бульдога, который его разоблачил. В конце концов Нестле-Кранч из питомника «Фертайл-холлоу» был удостоен звания сержанта, золотого именного значка, недельного отпуска и целого мешка собачьих вкусняшек.