Он услышал, как на некотором отдалении за его спиной Санс шаркает ногами.
— Е-если ты меня вообще слышишь, — он попытался улыбнуться, но не смог.
В пещере воцарилась тишина; он слышал дыхание Тамарак и звуки, издаваемые лозами, корчащимися на земле. Папирус откашлялся.
— С тех пор… прошло несколько м-месяцев. Я вернулся к настройке г-головоломок и… и-и тренировкам с Андайн… — внезапно он оглянулся через плечо — Санс все так же смотрел в сторону — потом снова повернулся к цветку и понизил голос. — А е-еще я тренируюсь самостоятельно, немного… Много.
Он бросил быстрый взгляд на Тамарак, но она никак не выказала, что слышала его слова, если слышала. Иногда с ней было трудно общаться. Он вздрогнул.
— Н-ну, кроме того, эм… я н-начал встречаться… Т-ты помнишь АЛЬФИС? М-мне кажется, я р-рассказывал тебе про нее. Он-на доктор! Как будто из какого-то научно-фантастического романа, вроде тех, что н-нравятся Сансу… только взаправду… и… она, — он сухо сглотнул, дергая шарф. — Она… провела кое-какие… тесты.
Говорить становилось все труднее. Его пальцы впивались в шарф, хотя ему хотелось бы держать что-то другое.
Он понимал, что мог просто закончить на этом. Он даже не знал, слышит ли его Флауи вообще. Но в то же время казалось неправильным не сказать.
— Я-я не… н-не… знаю, известно ли тебе, что… — его взгляд сместился — было невероятно трудно смотреть в эти остекленевшие глаза, и он обнаружил, что вместо них пялится на лозы. Внезапно он выпрямил позвоночник с болезненным хрустом и невольно вздрогнул, рука поскребла грудную клетку. Снова было больно.
Тамарак с фырканьем выдохнула воздух и опустилась коленями на землю рядом с ним. Он отдернул руку от груди и обнял ее за плечи. Тело гифтрота излучало тепло, и он сосредоточился на этом ощущении.
— Т-так случилось, что… м-моя душа… — он закрыл глаза. Ему не хотелось признаваться, не нравилось, что кто-то знает, но из всех монстров, цветок обязан был знать. — Она треснула.
Через секунду он открыл глаза и частично растерялся, увидев, что выражение Флауи не изменилось. Слышал ли он? Знал ли он, что это значит?
— Герсон… Он старый монстр, и он сражался на войне. Он видел подобное раньше. И он сказал… ссказал, что это признак силы.
Должно быть, ему стоило радоваться этому.
— Такое… такое происходит, когда… — Папирус прервался, пытаясь вспомнить, что именно сказал старая черепаха, — когда… к-кто-то атакует монстра ударом, способным убить его, но без намерения убить. — Вроде он говорил так? — Н-но душа монстра достаточно сильна… чтобы оставаться целой, — он потер руку и неосознанно отвел взгляд. — Такое… не часто случается. Н-но это все равно ранит монстра, и-и… — покачав головой, он заставил себя улыбнуться. — Н-но все хорошо! Эм, Альфис г-говорит, что сейчас мой базовый ХП вернулся к двадцати очкам! Так что я… я думаю…
Он снова посмотрел в глаза Флауи, вспоминая, как тот выглядел, когда…
Нет. Он должен сказать то, ради чего пришел.
— Ф-Флауи… я-я знаю, что ты не… пытался меня убить, и-иначе меня бы… з-здесь не было. Но… — он судорожно вдохнул, — С-Санс… рассказал мне кое-что.
Санс, стоявший у входа в пещеру, начал подпинывать обломки льда.
— Чт-что ты… сделал. То, что ты сделал… — он снова вздохнул и непроизвольно выдохнул через нос; его грудь тяжело вздымалась, а зрение начало расплываться. — Т-т-ты… ты мне лгал. Солгал и обманул, что…
Кости Папируса гремели, но сейчас не от страха.
— А-а потом ты ранил Санса и Тамарак, и!.. — его лицо горело, несмотря на пролившиеся слезы. — И я знаю, что если… если бы ты мог сейчас говорить, ты бы просто снова о-о-обманул меня, запутал… заставил дум-мать, что на самом деле ты делал не это, н-но я не хочу снова быть обманутым! Я не дам тебе снова меня облапошить! Я-я знаю, что ты сделал со мной, Флауи!
Какое-то время он просто смотрел на цветок, дыша сквозь зубы и вытирая лицо. Он больше не мог думать обо всех тех вещах, которые ему рассказал Санс, поэтому сосредоточился только на чувстве — мучительном гневе, сжигавшем душу.
Но как долго он мог бы злиться на слабый неподвижный цветок.
Злость утекала из него, словно густой ил в водосток. Частица гнева все еще осталась в душе, но с этим он мог справиться. Как бы ни был ужасен Флауи, всегда оставался шанс, что Папирус просто не знал его историю целиком.
— …Но… может быть, ты не знал? — предположил он, хотя не был уверен, верит ли сам в свои слова. — Т-ты не знал, что делаешь?..
Обломок льда, который Санс подпинывал от нечего делать, улетел в одну из снежных скульптур у пещеры.
— И-или, может, ты что-то перепутал, или… — он покачал головой. — Неважно… Я-я…
Папирус сглотнул, потом сглотнул второй раз, прочищая горло, посмотрел на лозы, на стебель, затем перевел взгляд на невидящие глаза Флауи и сморгнул слезы.
Ему казалось, что он сидел так очень-очень долго. Пытаясь подобрать слова — слова, которые он никогда не думал, что ему придется говорить, слова, которые он никогда не хотел бы говорить. Но он должен был их сказать.
Он заставил себя подумать о том, что сотворил Флауи, возненавидеть его за это; он думал о том, как Флауи напал на него без причины, из-за него Папирус заболел и не смог быть рядом, чтобы помочь Сноуи, о том, как цветок заставил его думать, что все произошедшее его вина — порой это чувство все еще преследовало его — и снова заманил в лес, и…
Он должен это сказать.
— Я не думаю, что дальше м-могу быть твоим другом.
В его разуме тут же завертелся ворох мыслей, ему хотелось взять слова обратно, но они уже были произнесены, слышал их Флауи или нет. Он снова открыл рот и заговорил нервным взволнованным голосом.
— Но… но если, к-когда тебе станет лучше, ты захочешь… начать все с чистого листа, так сказать, т-то я-я!..
Папирус снова вытер лицо и протянул дрожащую руку.
Его взгляд метнулся назад к лозам, чтобы убедиться, что они не тянутся к нему, не пытаются схватить за запястья, или атаковать Тамарак, или…
Втянув воздух, он протянул руку и положил ее на стебель Флауи. Выражение лица Папируса, прежде испуганное, теперь стало твердым.
— Санс не считает, что ты можешь измениться, но… я считаю. Я верю в тебя, Флауи, — он погладил пальцами синеватый стебель, как будто надеясь, что это его утешит. — Я могу помочь тебе, если ты позволишь. Но если нет… — его рука задержалась еще мгновение, а потом скелет убрал ее. — Ну… я надеюсь, что ты понимаешь.
Папирус еще какое-то мгновение неподвижно сидел, разглядывая Флауи. Глаза цветка были по-прежнему стеклянными, но, кажется, скелет уловил изменение выражения его лица — его веки как будто немного опустились, а уголки рта слегка дернулись.
Или, может, это было просто его воображение.
Вздохнув, Папирус откинулся назад.
— Пожалуйста, подумай об этом… если можешь, — и с этим он, наконец, поднялся на ноги.
Тамарак моргнула несколько раз, поднялась вслед за ним и потянула ноги. Когда он повернулся к выходу из пещеры, она пошла рядом, держась совсем близко.
— Это были не те слова, которые я ожидала услышать, — тихо заметила она.
Папирус оглянулся на нее.
— Ты… думаешь, я сказал правильно?
Немного помолчав, она тряхнула рогами.
— Если ты так думаешь.
Санс по-прежнему стоял у входа в пещеру, опустив голову, сунув руки в карманы и дыша медленно и размеренно. Можно было подумать, что он спит, но Папирус знал, что это не так. Когда они проходили мимо, Санс моргнул «пробуждаясь» и поднял взгляд.
— О, уже закончили? — спросил он, зевая.
— Да, — ответил Папирус, не оглядываясь. — Теперь мы можем идти.
Санс потащился за ними, кивнув Малому Псу, когда они развернулись в сторону холма. За их прогулкой наблюдал гифтрот, которого они видели раньше, потом он качнул головой и вернулся к пещере.
— Как теперь себя чувствуешь, бро?
Ответ должен был звучать как «лучше». Или «бремя снято», как однажды сказала Тамарак.
