Заставить себя съесть хоть немного спагетти оказалось так же трудно, как и вчера — его подташнивало всякий раз, как он клал что-то в рот, не говоря уже о необходимости это проглатывать…

Скелет обхватил шею руками и помассировал ушибленные позвонки, чувствуя, будто в горле встал комок и он задыхается, хотя на самом деле ничего подобного не было. Лозы не сдавливали его, но это не значило, что он мог легко отмахнуться от ощущений.

«Хватит, это всего лишь спагетти, — думал он. — Санс был прав — мне нужно есть, чтобы восполнить ХП и магию». По крайней мере, последняя восстановилась достаточно, чтобы можно было призвать какую-нибудь атаку в случае необходимости. Он заставил себя проглотить еще немного еды, борясь с тошнотой, а остальное убрал обратно в холодильник.

Подойдя к тумбочке, чтобы покормить домашний камень перед выходом, он заметил вчерашний леденец. Больше из-за любви к порядку, чем из-за чего-то еще, он сунул конфету в карман толстовки, кинул на камень щепотку посыпки, вернул баночку с ней на место и развернулся лицом к двери.

Пора отправляться на работу.

Не без колебаний он покинул дом и отправился через Сноудин, стараясь демонстрировать столько уверенности, сколько возможно. Однако это было сложнее, чем он ожидал, особенно когда рядом проходили другие монстры.

Обычно в том, что жители оборачивались ему вслед, не было ничего странного, учитывая, каким он был громким и эффектным, но сегодня скелет как будто чувствовал на себе еще более пристальное внимание. Каждый раз, когда кто-то смотрел на него, ему приходилось бороться с желанием втянуть голову в плечи и обхватить себя руками. А ощущение толстовки вместо привычного нагрудника только делало все хуже — заставляя чувствовать себя полностью открытым. Папирус мог поклясться, что другие монстры смотрели на него дольше обычного, хоть он и пытался убедить себя, будто дело в том, что сегодня он вышел на работу позже обычного и одет немного по-другому. Поэтому они, наверное, просто убеждались, что скелет, который прошел мимо, действительно Папирус. Это логично, правда ведь?

Однако он все равно не мог отделаться от ощущения, что на самом деле они пялились, оценивали его, пытались понять, достоин ли он стать будущим членом гвардии или даже часовым Сноудина. Он не чувствовал, что достоин, и начал гадать, смогут ли они принять его.

Но никто не сказал ему ни слова, кроме нескольких тихих «привет». Он целую вечность проходил через город, а никто не подошел и не спросил, где он был вчера.

Может, ему просто мерещится.

Наконец, он добрался до яркой вывески «Добро пожаловать в Сноудин», а потом и до моста, ведущего в лес. Да, похоже, все в его голове — никто не прогнал его, и он мог просто взять и пойти на работу, как будто ничего не слу…

Перед глазами вспыхнули звезды, он пошатнулся, а через миг в затылке расцвела острая боль. Ему удалось устоять на ногах, но это не помогло отогнать панику при воспоминании о волшебных пулях, которые летели в него, вонзались в кости, сокращали ХП. Он не мог позволить этого снова, нужно что-то делать…

Все еще ошеломленный после удара, Папирус развернулся и с криком бросил большую кость в сторону нападавшего.

— ААА!

Крик пробился сквозь его панику, и скелет с удивлением узнал в нем голос подростка, а не цветка, которого ждал.

Как только зрение прояснилось, Папирус, наконец, разглядел низкого сине-зеленого монстра, который в шоке пялился на кость, торчавшую из земли. Это был сноудрейк — один из подростков-сноудрейков, с которыми он частенько сталкивался, совершая обход по лесу. К счастью, его не задело, но он определенно испугался, хотя страх быстро обратился в гневный взгляд, которым ребенок одарил Папируса, перед тем как убежать.

Скелет посмотрел ему вслед и переключился на кость, которую сам бросил, пока разум продолжал обрабатывать ситуацию. Внезапное осознание произошедшего окатило его волной леденящего ужаса.

Звезды, он напал на ребенка.

— По-погоди! — позвал он маленького монстра, бросаясь вдогонку, но пошатнулся и чуть не упал в снег. — Ты в порядке?!

Но подросток уже пропал, наверное, убежал в город.

Папирус довольно долго смотрел на восток, пытаясь собрать воедино то, что произошло. Не было ничего необычного в том, что время от времени часовые подвергались нападению подростков. Но обычно попасть под такое «нападение» обозначало просто быть забросанным снежками. Весело… и не так больно, как сейчас.

Оглянувшись туда, где он стоял несколько минут назад, Папирус увидел снежный ком, угодивший в него, и подошел, чтобы поднять его. Он оказался тяжелее простого снежка и, видимо, это был вовсе не обычный снег, а кусок льда, облепленный снегом.

Но… зачем ребенок бросил в него этим?

И зачем он напал на ребенка в ответ?

Даже если он сталкивался с прямой опасностью, насилие никогда не было его первым импульсом. Для атаки всегда должна быть причина — может быть, нападавший был смущен или испуган, или не пытался на самом деле никого ранить. Тогда почему первой мыслью скелета было бросить одну из своих костей в нападавшего?

В ребенка?

И совершенно неважно, что он не сразу понял, что позади стоял ребенок — это не оправдание. Нельзя раскидываться костями вокруг, что бы там ни было. Кто-то мог пострадать! Ребенка не задело, но удар прошел слишком близко, и… и…

Может, сегодня стоило все же остаться дома.

Однако сейчас в город возвращаться слишком поздно, к тому же там ему придется столкнуться с родителями ребенка, а сама мысль об этом вызывала тошноту. Возможно — просто, как вариант — можно попросить помощи у Санса, потом, если они пересекутся во время патруля. Да. Неплохая мысль.

Потирая новую шишку на затылке, Папирус потащился через глубокий снег к мосту и не спеша пересек его. День только начался, а в голове уже было слишком много забот.

***

Деревья отбрасывали на снег глубокие тени, и в лесу царил легкий полумрак, пронизанный тонкими лучами света, в которых поблескивали, словно драгоценности, снежинки. Порыв ветра, качнув заиндевелые ветви, подхватил конец отремонтированного шарфа Папируса.

Папирус бывал в этой части леса больше раз, чем можно сосчитать, и никогда не боялся, что за деревами может кто-то таиться. Но теперь он стоял как вкопанный, вглядываясь в стволы деревьев словно в бездну рядом со свалкой в Водопадье. Знакомые тени казались чуждыми и угрожающими, и он мог поклясться, что видел, как что-то шевелится между деревьями.

Он не мог сдвинуться с места.

Он пытался. Говорил себе, что бояться нечего, что он ходил тут тысячи раз, что нужно всего лишь пройти короткую скользкую тропинку, перепрыгнуть через провал, где ждала одна из его собственных головоломок, а там уже рукой подать до станции. Все как всегда, нечего бояться. Тут ничего нет. Никто не будет настолько глуп, чтобы нападать на кого-то на льду, где легко можно ускользнуть от противника.

Он прокрутил в голове все рациональные доводы, почему у него не должно быть причин для страха, но все равно не мог сдвинуться с места.

Ему потребовалось время, чтобы осознать, как трясутся колени, и что дрожь быстро перекидывается на остальное тело.

Но он все равно не мог пошевелиться.

Позади, совсем близко — станция Большого Пса, да и Сноудин немногим дальше. Он мог просто развернуться и отправиться домой, и сидеть там. Очевидно, что он не в состоянии нести стражу.

Но его увидит Большой Пес, а значит, и другие часовые и стражи узнают, что он сбежал со своего поста. А еще ему придется пересечься с родителями того подростка и объяснять, зачем он напал на их сына. И тогда народ начнет гадать, а способен ли он вообще справиться со своей работой.

Но если он пойдет вперед, то…

Он не мог сделать и шага.

Папирус решительно топнул ногой, но быстро сгорбился, спрятав лицо в ладонях.

— Что не так с В-Великим Папирусом, что он не может даже приступить к своей работе?! — крикнул он в толстую ткань своих перчаток.