— Сам ты поебень, — оскорбляется Энакин, — а это — «Разрушительный».

— Больше похож на «Разрушающийся», — предельно честно отмечает Оби-Ван. — Он хоть взлетит?

— Ещё один глупый вопрос — и ты сам у меня взлетишь, — хмуро отвечает подросток. — И полетишь на Татуин на крыльях любви.

— Сервис у тебя, я погляжу, тоже на высоте.

Их прерывает яростный вопль, сопровождаемый целой бластерной очередью по корпусу видавшего виды кораблика. Энакин рефлекторно втягивает голову в плечи и хватает Оби-Вана за руку, таща вслед за собой на борт.

— СКАЙУОКЕР! ГДЕ МОИ ДЕНЬГИ, ПАДЛА?!

Мысленно моля Силу о том, чтобы «Разрушительный» не разрушился по пути, Кеноби оказывается в рубке и проклинает дырявый карман Ордена, который не в состоянии нормально финансировать миссии своих рыцарей. Будь у него чуть больше кредитов, ноги бы его на этой колымаге не было. Еще и с проблемным пилотом умудрился связаться. Сразу надо было насторожиться по поводу до смешного низкой цены за перевозку. Как говорится, скупой платит дважды, и если «Разрушающийся» подведет, заплатит Оби-Ван уже не кредитами, а собственной шкурой. Изнутри корабль выглядит чуть менее плачевно, хотя жилого места здесь маловато — одна кровать за ширмой и ванная, также ничем не отгороженная, кроме второй ширмы. Впрочем, Оби-Вану доводилось летать и в менее комфортных условиях.

— Ничего не трогай! — тут же резким тоном предупреждает Энакин, стоит Кеноби лишь пройти в рубку и плюхнуться в кресле второго пилота.

Ревностное отношение Энакина к неодушевленному объекту никогда не было понятным никому, кроме него самого, но Скайуокеру, в общем-то, откровенно плевать сейчас на то, что подумает о нём случайный попутчик. Энакин садится в кресло пилота и торопливо настраивает системы, почти любовными движениями рук приводя их в готовность ко взлёту. Техника, а особенно та, что создана его собственными руками, всегда была для него чем-то большим, чем просто техника.

Оби-Ван, стараясь не обращать внимания на усилившиеся бластерные выстрелы по лобовому иллюминатору, который пока что вполне сносно их выдерживает, невольно любуется юным пилотом, оказавшимся явно в своей стихии, и даже на минуту перестаёт жалеть о своём поспешном выборе. Правда, лишь только на минуту…

— Пристегнись, — бросает Энакин в его сторону, и Кеноби скорее на уровне инстинктов самосохранения тянется к ремню безопасности.

Корабль взмывает вертикально в небо, оставляя охотников за Энакином ни с чем, и Оби-Ван ощущает, как его вдавливает в кресло. Сложно сказать, что испытывают в этот момент люди, позабывшие про свое оружие и с открытыми ртами, пастями и прочими отверстиями в головах наблюдающие со стороны за тем, как эта колымага резво набирает высоту, но Кеноби делает для себя два вывода: первый — внешний вид как ржавых колымаг, так и их миловидных хозяев, ругающихся на чистом отборном хаттском, порой обманчив, и второй — полёт ему предстоит еще более весёлый, чем старт.

========== 2. О комфортабельных условиях «Разрушительного» и жизни татуинских беспризорников ==========

Когда набравший высоту «Разрушительный» с неожиданной силой вдруг встряхивает, Оби-Ван вцепляется в ручки кресла и чувствует, как его душа уходит в пятки.

— Что это?

— Видимо, снова отвалилось что-то, — флегматично пожимает плечами Энакин. — Гляну, как прилетим.

— Ты вообще уверен, что мы прилетим? — с сомнением уточняет Оби-Ван.

— А чего тебе твоя Сила подсказывает? — ехидно интересуется Скайуокер, и на сей раз наступает черёд Оби-Вана бледнеть и недоверчиво таращиться на своего спутника. Энакин щурится, как довольный кот, искренне любуясь его эмоциями. — Не надо так изумляться. Джедая за парсек видно. Я, правда, сначала решил, что у меня паранойя развивается, когда увидел тебя в этих шмотках монашеских, и это было первое, что пришло на ум. Но сейчас вот успел заметить эту штуковину у тебя на поясе. Это световой меч, да?

Оби-Ван обречённо вздыхает, заглянув в эти голубые глаза, преисполненные детского любопытства и вместе с тем совсем недетского опасения. Врать бесполезно, игнорировать и надеяться, что забудет — тоже, а ещё со Скайуокера станется завалить его вопросами. Или вовсе высадить на ближайшей планете — мало ли, как подросток, растущий в весьма сомнительной среде, если судить по той, что уже видел Оби-Ван, относится к джедаям. Вот ведь влип, называется.

— А может, я убил джедая и забрал его световой меч? — пытается пошутить Оби-Ван. Когда-то он слышал, как его наставник отвечает на вопрос очередного любопытного подобным образом, и теперь решает позаимствовать эту фишку.

— Это невозможно, — усмехается Энакин, серьёзно хмурясь. — Никто не может убить джедая. Есть у меня знакомые охотники за головами, и могу сказать, что за джедаев никто не берётся. Ну разве что совсем отбитые… пытаются.

Мальчишка так спокойно говорит о своём знакомстве с криминальными субъектами, что у Оби-Вана холодеет внутри. Кто он вообще такой, этот Энакин? В Силе он абсолютно не читается, только его эмоции — яркие, живые, как у ребёнка. Но глубже — ничего. Признак сильной личности, не привыкшей никого к себе подпускать, возможно даже — чем крифф не шутит? — носителя Силы. И, судя по всему, юнец на каком-то подсознательном уровне осознает это и даже умеет ею управлять.

— Прекрати так на меня смотреть, словно пытаешься залезть в мою голову — дыру прожжешь, — шипит мальчишка, уже даже не поворачиваясь к Кеноби, будто успев сделать свои какие-то выводы и окончательно потеряв интерес. — А я ведь почти прав был насчёт копа, — усмехается он скорее себе под нос, чем обращаясь к спутнику, но Оби-Ван всё равно считает нужным ответить.

— Не совсем. Даже близко не совсем. К примеру, если бы я был копом, я бы должен был как минимум арестовать тебя.

— Ты на что намекаешь?.. Ты на что это, джедайская морда, намекаешь? — Энакин вновь недоверчиво щурится, смотрит колючим взглядом, от которого всем обычно слегка не по себе, включая бывалых воров и контрабандистов, и сжимает штурвал своими тонкими мальчишескими пальцами, а Кеноби продолжает:

— Ну вот сам посуди. Нелегальное управление кораблём — это раз, сюда же участие в нелегальных гонках — да-да, не думай, что я прослушал фразу о твоём стаже гонщика, а будь они легальны, тебя бы попросту не допустили в этом возрасте; два — я не думаю, что у тебя имеется лицензия на эти славные бластерные пушки… Я не буду строить лишних предположений по поводу твоих дел с теми милыми ребятами, которые чуть не превратили нас обоих в решето, но того факта, что ты несовершеннолетний беспризорник, достаточно, чтобы сопроводить тебя в ближайший участок, — Энакин тяжело сглатывает, а Оби-Ван завершает своё повествование: — Однако я этого не делаю, поскольку я не из полиции, а сие — не моя компетенция.

Как только мнимая угроза минует его, Энакин возвращается в воинствующую позицию:

— Я не беспризорник. Просто у меня нет возможности сидеть возле материнской юбки, а хрен ты отыщешь нормальный заработок на Татуине. И к твоему сведению, мне восемнадцать через три стандартных месяца.

— И твоя мама тебя отпустила? — с сомнением уточняет Оби-Ван.

— А у неё выбора не было, — вроде бы спокойно отвечает Энакин, но словно упавшим голосом. — Отчим сразу, как нас выкупил, поставил условие, что я буду работать у него на ферме, чтобы вернуть ему долг. Я и сам не собирался быть нахлебником, но ты вообще знаешь, что это такое — гребаная ферма на гребаном Татуине? Поэтому я собрал шмотки и смотал. Присылаю деньги домой, сам прилетаю, только когда от тоски по матери совсем уж невмоготу становится.

— Погоди, что значит выкупил?

Оби-Ван жалеет о своём вопросе сразу же, как только гневный взгляд, едва ли не пылающий каким-то холодным огнём, устремляется на него.

— Моя мать была рабыней, что, блять, непонятного? И родился я в рабстве, — скулы Энакина буквально пылают. Об этой позорной странице биографии он как правило никому не рассказывает, а тут сам виноват — проболтался, сам разбередил старую рану, и нет смысла винить в этом случайного попутчика. Скайуокер остывает, стоит лишь Оби-Вану сменить тему.