- Эни, я… Я отойду за смазкой… - раздосадованно выдыхает Оби-Ван, убирая руку. - Я не хочу делать тебе больно, а без нее…
- Нет, стой! - останавливает его Скайуокер. - Я, кажется, знаю, - взгляд его падает на рядом стоящую бутылку с маслом.
Действуя быстро, боясь, что Оби-Ван и правда уйдет, несмотря на то, что тот остановился, теперь с интересом ожидая дальнейших действий, Энакин хватает бутылку, выливая на пальцы левой руки немного масла, и, не отрывая взгляд от партнера, смазывает себя, сначала нервными поверхностными движениями, а затем уже мягче, проскальзывая двумя пальцами внутрь. Видя заинтересованность, все ближе граничащую с возбуждением, во взгляде любимых глаз, Скайуокер шире раздвигает ноги в абсолютно развратной позе, открывая для Оби-Вана не менее развратный вид. Чувствуя, как прохладное масло внутри него разогревается, Энакин бесстыдно имеет себя пальцами на глазах Кеноби, начиная стонать даже не от своих действий, а от нахлынувшего возбуждения из-за этих взглядов. Прежде Оби-Ван никогда не разглядывал его с таким выражением. Они не так часто занимались любовью при свете и всякий раз находились слишком близко друг к другу, чтобы эстетически насладиться. Но теперь они исполняют самые смелые, самые тайные мечты друг друга.
Рука Оби-Вана тянется к собственному паху, но он вовремя себя одергивает, вместо этого уперев ее в стол, наклонившись к любимому и поцеловав разомкнутые губы. Стоит Энакину вытащить пальцы, как их сменяют пальцы Кеноби, которые будто бы проверяют, действительно ли он готов.
- Эни… - переводит дыхание Кеноби, глядя прямо в глаза. - Скажи честно, ты уже делал что-то подобное раньше, во время нашей разлуки?
Вопрос заставляет Энакина покраснеть, припомнив редкие моменты, когда ему удавалось остаться наедине с собой, тоскуя по прикосновениям любимых рук, и неразборчиво ответить что-то неопределенное себе под нос. Однако, Оби-Ван явно превосходно понимает его.
С улыбкой, играющей на губах, убирая пальцы, он спускает брюки со своих бедер и резко, почти рывком, входит в податливое, подготовленное тело. Энакин вскрикивает от короткого приступа боли, обхватив ногами бедра Оби-Вана.
- Тише, тише, мой маленький, - гладит Кеноби русые завитки волос своего любимого, проводит губами по нижнему веку, стирая слезу, не дав ей скатиться по щеке, гладит ладонью твердый от напряжения живот с проявившимися очертаниями пресса на нем.
Но Энакин не может быть тише. Ему хочется кричать о том, насколько хорошо ему находиться под любимым человеком, отдавая себя в его руки, насколько приятно быть прижатым к жесткой поверхности, рискующей провалиться под тяжестью их тел, и чувствовать внутри себя его разгоряченную плоть. Находись за стенкой Совет полным составом, это ничего бы не изменило, а лишь раззадорило бы Энакина. Он представляет их, увидь они его в этот момент, такого порочного, погрязшего в разврате, но такого настоящего. Обнаженного телом и душой перед любимым мужчиной, бесстыдно мелодично выстанывающего его имя в такт движениям. Ему хочется, чтобы об этом знал весь Корусант. Да что там? Вся Галактика.
- О…Оби-Ван?..
- Да, моя радость? - с заботой глядит на него Кеноби, приостановив свои движения, настороженно и словно немного напуганно.
- Я люблю тебя, - шепчет Энакин, закрывая глаза, чтобы получше запомнить этот момент и полностью раствориться в ощущениях.
========== Часть 25 ==========
Дождавшись приглашения, Энакин заходит в кабинет канцлера. Это первый случай, когда он сам стал инициатором встречи. Обычно он старался Палпатина по пустякам не тревожить, но сегодня — особый случай. Да и можно ли это назвать пустяками?
Стоит Энакину зайти, как канцлер, приветливо улыбнувшись, поднимается со своего высокого кресла и встает из-за стола, выходя из-за него навстречу Скайуокеру, по-дружески обнимая за плечо:
- Приятно удивлен твоему визиту, Энакин. Что же привело тебя к старику?
- Я… Хотел узнать о вашем самочувствии, - натягивает улыбку Энакин. Ему сложно открыто пользоваться особым расположением к себе канцлера, не хочется показаться наглым манипулятором в его глазах, да и просто стыдно, даже несмотря на то, что он совершенно искренен в своем добром отношении к этому славному пожилому человеку. Но главная проблема в другом — Энакин просто не привык просить и искать чьей-то помощи.
- Все в порядке, мой юный друг. Я успел оклематься за эту неделю, мне некогда раскисать, сам понимаешь, я думаю, - разводит руками Палпатин, садясь с джедаем на диван. - А как ты сам и твои напарницы?
- У нас сейчас что-то вроде отпуска. Хотя я не знаю, пару дней их не видел, - виновато улыбается Энакин.
Где ж ему их видеть, и вправду, если всю неделю он практически не покидал апартаментов сенатора, причем как минимум половину из этого времени и вовсе провел, не вылезая из его кровати? Скайуокер надеется, что канцлер Палпатин не заметил румянца, которым наверняка невольно загорелись его щеки от воспоминаний об особенно приятном времяпровождении.
- Энакин, - затевает канцлер свою излюбленную шарманку. - Ты ведь прекрасно знаешь, что я — твой друг, так? А теперь еще и должник по гроб жизни.
- Что вы, канцлер, - мягко улыбается Энакин, - О каких долгах речь? Ведь ни один уважающий себя друг не бросит своего друга в беде. А к слову… Что насчет дальнейшей судьбы Дуку?
- Большинство единодушно выступает за пожизненное заключение, - пожимает плечами канцлер. - Некоторые, однако, считают нужным рассмотреть возможность смертной казни, но все же, по закону демократической республики…
- Я бы тоже был за то, чтобы его казнили, - выпаливает Энакин в куда более резкой манере, чем сам того ожидал, перебив канцлера, и лишь затем осознав это. - В смысле… Простите, канцлер. Я просто подумал, что он слишком опасен, чтобы оставлять его в живых. Из нашей тюрьмы уже сбегали заключеные, а это сам владыка ситх. Мне… Неспокойно на душе.
“Неспокойно” — весьма слабо сказано. Энакин не находит себе места с того самого дня, как доставил ситха на Корусант. С одной стороны, конечно, проще было бы не загоняться, а довериться Силе. Но эти сны…
Вернее, один сон — кошмар, повторяющийся в течении недели, изо дня в день. Вторые сутки он проводит без сна, ведь стоит Энакину хоть ненадолго закрыть глаза, и перед ними снова и снова возникает одна и та же картина.
Он лежит на полу, или на земле — точно сказать невозможно, потому как Энакин попросту не в силах пошевелиться, чтобы оглядеть поверхность под собой или хоть что-то вокруг. Можно прийти к выводу, что это просто совершенно пустое пространство. Как чистый лист, на котором вырисовывается безвольная фигура Энакина, и еще одна — рядом. Он поворачивает голову и видит Оби-Вана. А вернее, пустое, неживое тело того, кого когда-то звали Оби-Ваном. Голова повернута к Энакину, поэтому он может разглядеть… Разглядеть мертвые глаза, уставившиеся в пустоту, окружающую их двоих, струйку крови, стекающую из приоткрытого рта. Он тянет руку к любимому, для чего ему приходится собрать в ней все усилия, и касается его ладони. Ледяной ладони. И на сей раз Энакин даже неспособен проснуться от собственного крика, ведь сил его не хватает даже на то, чтобы открыть рот, и секунды тянутся в бесконечность.
Утром Оби-Ван снова будет удивляться, почему Скайуокер нападает на него с такими отчаянными поцелуями, почему руки — живая и механическая — гладят тело так, словно желают убедиться в реальности происходящего, почему он никогда не отвечает на вопросы о том, что ему приснилось. Энакину всякий раз требуется время, чтобы осознать окружающую его реальность и окончательно успокоиться. Но в подсознании живет страх. Страх того, что однажды реальностью окажется сон.
Он почти уверен, что так или иначе все это связано с Дуку. Наверняка, больше всего ситх мечтает отомстить ему. И если он выберется, то у него будут все козыри. И первый из них — он точно знает, куда бить, чтобы Энакину было больнее. Знает — неизвестно, откуда — о главной его слабости.
