Действует, однако, безотказно. Сначала из-под одеяла появляется любопытная кучерявая голова, а затем и весь остальной Энакин:
- Что, правда?
- Сначала раны твои обработаем, - авторитетно заявляет Оби-Ван.
Ему не хочется думать о том, как именно он будет выкручиваться, но по крайней мере, свое он получил. Энакин ложится поперек его колен и позволяет обработать ушибы на спине и боку, которые Оби-Ван смазывает густой вязкой субстанцией, почти не касаясь их пальцами.
- Какой-то ты молчаливый сегодня. Ничего мне не рассказываешь. Обычно ты привозишь мне кучу интересных историй из своих миссий, что, неужели все настолько плохо? Я слышал об аресте Дуку, это правда?
Сколько бы Кеноби ни ждал, пока Энакин заговорит об этом сам, но с самого момента их долгожданной встречи Скайуокер трепался обо всем, смеялся, хотя большую часть времени молчаливо требовал нежности, но так ни словом и не обмолвился о миссии. Честно признаться, загадочная молчаливость Скайуокера разогревала интерес Оби-Вана, но и становилась поводом для беспокойства. Неужели произошло что-то настолько плохое, что Энакин предпочитает замолчать эту тему?
- Да, я… Обезоружил его и полностью пресек все попытки к сопротивлению, - отвечает он, но без гордости, которую следовало бы ожидать, ставя Оби-Вана в замешательство своим тоном.
- Ты герой, Энакин. Я горжусь тобой, - искренне произносит он. - Только… Будем честны, Эни. У меня такое чувство, будто ты чего-то недоговариваешь. С твоими друзьями все в порядке?
- Да, все хорошо. Они отправились в госпиталь, но я не думаю, что их долго там продержат. По крайней мере, я уверен, что Асока уже получила свою перевязку и отправилась на поиски новых приключений. Просто… Я ведь мог убить его. Я почти сделал это, но… Неважно, - мотает головой Энакин. - Просто мне было бы спокойнее, будь он мертв, а не за решеткой. А теперь я привез его на Корусант и…
- И передал в руки правосудия, - заканчивает Оби-Ван за юношу. - Ты сделал все правильно. Сенат, да и Совет Джедаев, точно постарается обеспечить ему подобающие условия. Это огромный шаг к окончанию войны.
- Но… Ох, да, ты прав. Я снова слишком загоняюсь, - горько усмехается Энакин. - Хотя должен думать о главном. О том, как положить конец войне раз и навсегда. Тогда мы сможем перестать скрываться, переедем на Набу и посвятим друг другу всю жизнь, правда же? - улыбается он, подняв взгляд, а затем хмурится. - Ты там уже закончил?
- Да, любимый. Да, я все, - кивает Оби-Ван, откладывая тюбик с волшебным средством на тумбочку. - И я думаю, нам не помешает отвлечься, да? - он легонько ударяет по такой желанной для него ягодице Энакина, хватаясь за нее ладонью.
- Да, например, посредством поедания пирожков, - хмыкает он, отворачивая лицо, пытаясь скрыть такой милый румянец на щеках.
- Эни, тут такое дело… Мне пришлось слегка приукрасить действительность, чтобы ты позволил мне обработать свои раны, - виновато улыбается Оби-Ван, чувствуя, как обстановка накаляется — тут и джедаем быть не надо, достаточно знать степень любви Энакина к его стряпне. Поэтому, он тут же спешит исправиться. - Но я, конечно же, обязательно испеку их после того, как… - вместо окончания фразы, он тянется за поцелуем к любимому, но тот садится в кровати, отворачиваясь, скрестив руки на груди.
- Ну уж нет. Иди и испеки их мне прямо сейчас, раз обещал. Я пять месяцев не брал в рот ничего нормального, один сухой паек. Решил на голодный желудок меня поиметь? Не выйдет! Нет пирожков — нет любви!
Что ж. Вполне справедливо.
- Эх, не умею я тебе отказывать, не умею, - ворчит Оби-Ван, поднимаясь с кровати и идя на кухню — исполнять капризы своей радости.
========== Часть 24.2 ==========
Комментарий к Часть 24.2
А посвящается эта недоглава чудесной Marussia Kay, которая и подала мне эту идею.
Ночью пишется какой-то лютый кинк, за который я буду краснеть, перечитывая с утра, так что… Читаем на свой страх и риск, мои дорогие ~
Когда Энакин, не удосужившийся даже одеться, заходит на кухню, Оби-Ван, уже успевший приготовить фруктовую начинку для будущих пирожков, возится с тестом. Энакину это кажется безумно трогательным: видеть, как его любимый старается, суетится, вкладывает душу — и все это только ради него. Раньше для него с такой любовью готовила только мама. Он невольно улыбается, вспоминая, как маленьким мальчиком прибегал к ней на кухню, такую крохотную, что они двое едва умещались там за готовкой, и напрашивался в помощники, и в голову ему приходит идея.
- Может, помогу? - он подходит к Оби-Вану, обнимая его со спины, но быстро — раньше, чем тот успевает возмутиться подобным вмешательствам в кулинарный процесс — отпускает его и обходит, упершись ладонью в поверхность стола и склонив набок голову.
- У меня почти все готово. Осталось только пирожков из всего этого налепить. С этим, надеюсь, справишься? - улыбается Кеноби.
К процессу Скайуокер подходит со всей ответственностью. Что ни говори, а пирожки лепить — не мечом световым махать. Стараясь угодить любимому, он даже, наверное, переусердствует, поскольку за то время, что Энакин тщательно, будто скульптуру из несчастного теста, вылепливает один пирожок, Оби-Ван умудряется на скорую руку состряпать три.
В то время, как Энакин долепливает последний оставшийся будущий пирожок, Оби-Ван, который решает позволить юноше закончить эту работу самому, даром времени не теряет, шлепая возлюбленного ладонью, перепачканной в муке, по своему излюбленному месту. Этот жест заставляет Энакина невольно дернуться, но не отвлечься от своего занятия. Кеноби же, будто издеваясь, проводит пальцем сквозь тонкую ткань прямо меж ягодиц.
Ну нет, это уже форменная наглость! Отложив свое готовое творение ко всем остальным, Энакин, давно приметивший небольшой кусочек теста, одиноко лежащий на столе, оказавшийся лишним, берет его, скатывая в шарик, отбегая от Кеноби, прицеливается, и…
- В яблочко! - комментирует он точное попадание прямо по сенаторской пятой точке.
Оби-Ван смотрит на него немигающим взглядом, будто собирается начать прямо здесь и сейчас читать нотации. И Энакин даже приготовиться к ним успевает… А вот к летящей в него горсти муки — нет.
Попытавшись, не слишком-то успешно, стряхнуть со своих волос муку, он, прищурившись, глядит на Оби-Вана. Это был вызов. И Энакин его принимает.
Спустя полминуты их беготни по кухне, усыпанный мукой с головы до ног Оби-Ван напоминает призрак из сказок, которыми Энакин вместе с другими своими товарищами-падаванами, будучи подростком, любил пугать наивных юнлингов.
Все еще задорно посмеиваясь над внешним видом Оби-Вана и пришедшим в голову удачным сравнением, Скайуокер оказывается в его объятиях, которые моментально успокаивают кухонного хулигана. Заключив Оби-Вана в ответные примирительные объятия, он не сразу понимает, что это было вовсе не перемирие, а весьма продуманная месть.
- Превосходно, теперь я весь в муке! - ворчит он, глядя на коварную улыбку Оби-Вана… Нет, он не может больше смотреть на такое свидетельство своего поражения. Определенно точно не может, а потому как можно скорее вовлекает Кеноби в поцелуй.
- У меня вся одежда в муке. Как я объясню это горничной, когда она возьмется за стирку, м? - где-то между поцелуями интересуется Кеноби, часто дыша в губы любимого.
- Меня бы больше волновало, как ты объяснишь ей усыпанную мукой кухню, - смеется Энакин. - А одежду можно отряхнуть.
С этими словами, он начинает расстегивать рубашку Оби-Вана. Тот, подхватывая Скайуокера за бедра, усаживает его прямо на такой же побелевший, как и почти все вокруг, стол, чувствуя, как нога Энакина скользит по его собственной.
Оставив торс Оби-Вана обнаженным, Энакин укладывается спиной на поверхность стола, уже не заботясь о том, как будет выглядеть, и приподнимает бедра, позволяя избавить его от единственной детали одежды в виде нижнего белья, раздвигая свисающие с края ноги. Оби-Ван, приподняв одну из них к себе, целует Энакина в коленку и пальцем начинает мягко массировать его неподготовленный вход, непривычный к подобным манипуляциям за столько месяцев разлуки, заставляя юношу краснеть и тихо стонать.
