Но это те, кто толком не знал, пишет летописец, называли татар «таурмени-печенеги», а кто знал лучше, более грамотные — «премудрые мужи, кто книги разумеют», то и называет их правильно — «татары» (там же). Так что не такой уж и «неведомый» был народ — да и общались без переводчиков друг с другом татары и русские — нет упоминаний в летописях о языковом барьере.

«Любопытно, что книжник дважды — лричем второй раз вполне определенно — называет татар таурменами» (там же, 354). Таурмены — это жители Таврии (Тавриды), то есть Северного Причерноморья — эти места русским были хорошо известны уже тогда, и татары, как мы видели выше и чему находим подтверждение также здесь, несомненно, обитали в рассматриваемое время. «Печенеги» — жители, прибывшие еще в VIII–IX вв. с востока, из-за Волги. То есть, с земель Кимакского государства, созданного и управляемого татарами.

Во-вторых: выражение «языци незнаеми» — толкуется также однобоко — мол, не знали, что это за народ.

Но слово «языци» означало не совсем то, что оно означает на современном русском языке, не только этническую группу. Вспомним слова из летописи: «Батый же почти Ярослава великою честию и мужи его, и отпусти, и рек ему: «Ярославе, буди ты старей всем князем в Русском языце». Ярослав же возвратися в свою землю с великою честью» (38, 207).

Здесь Бату хан и русский летописец имеют в виду именно государство и народ его — объединенную страну, державу русскую, в которой «старше всех князей» и должен был стать Ярослав. Вот в этом смысле и говорит летописец: «Придоша языци незнаеми», «приде неслыханная рать» — лишь непонятно, «неведомо» ему сразу, подданные, войска какого государства, представители какой политической системы пришли с войной на половцев. И обратим внимание: «но в то же время летописец хорошо осведомлен относительно описываемого им народа» (там же, 125).

В-третьих: автор Ипатьевской летописи, в отличие от Лаврентьевской и Новгородской, не сообщает нам, и словом не обмолвится, что появление татар было какой-то неожиданностью, в смысле того, что ранее о существовании этих самых татар никто из русских не знал: «…Приде неслыханная рать. …рекомые татарове, придоша на землю половецкую» (там же, 98). При этом заметим, что все три летописи, в которых содержатся сведения о «первой встрече русских и татар», составлены, по «общепризнанному» мнению, «не позже конца XIII — начала XIV в. (там же, 114).

И следует отметить, что слово «монголы» также не упоминается летописцем — ведь если бы татарские послы представились: «мы, мол, монголы» — то так бы и указал автор. И представиться татарами вроде как не должны были «пришельцы»: если верить «общепризнанной версии истории монгол», то «сами же монголы татар перебили недавно». Скорее всего, татары и не представлялись русским — кто они и «откуда весть», необходимости никакой не было, и так было очевидно, что это именно «татары», причем «западные татары», соседи русских.

А вот какую силу, какую политическую организацию новую, «неслыханную» и «неведомую» они представляют, подданных какой державы — это и было скорей всего, непонятно ни летописцу, ни тем князям, которые «послушавшись половцев», решили объявить войну татарам, убив их послов и выступив в поход совместно с кыпчаками-половцами.

В-четвертых: автор, как предполагают, наиболее раннего варианта летописи («того отрывка, который впоследствии стал общим для Новгородской и Лаврентьевской») четко различает два этноса — татар и половцев — и отмечает, что вторые являются «холопами» первых (там же, 118). То есть — подданными, решившими по каким-то причинам выступить против своих законных правителей, против власти государства, которая считалась во все времена и у всех народов установленной Божьей волей.

«Летописец объясняет действия ордынцев, приписывая первому посольству следующие слова: «Мы вашей земли не заяхом, ни город ваших, ни сел ваших, ни на вас придохом, мы придохом Богом пущени на холопы и на конюхи свои на поганыя половче» — то есть, по мнению летописца, татары пришли на половцев, движимые гневом Господним» за их непослушание (38, 123). Также татары предлагают мир русским и союз против половцев, поясняя, что половцы «и вам много зла сотвориша, того же деля и мы бием» (там же).

То есть, летописец воспринимает татар как «в равной степени с русскими подотчетными перед Богом» — в отличие от «поганых половцев», такими же людьми, как и русские и осуждает князей за вероломное убийство татарских послов и выступление против татар, предлагавших мир и союз русским князям. «При этом очень существенно, что были убиты первые послы, христиане-несториане, а после послы-язычники были отпущены без вреда» (30, 283).

С точки зрения летописца, для русских «татары оказываются «немного своими» — они, их судьба, как и судьба русских, зависит от Божьего промысла, и они, как и русские, это понимают. Таким образом… татары не воспринимались русскими как «безбожные» (38, 125).

В-пятых: «Важен и еще один нюанс ситуации, подчеркиваемый книжником: русские предупреждены о возможных последствиях своего поведения, им предоставляется возможность выбора, который они (автор об этом явно сожалеет) не воспользовались, выступив против татар. Результатом такого поступка явилось наказание русских «за грехи», за неверный выбор, за помощь, оказанную тем, кого наказывает сам господь» (там же).

То есть, если выразить все то, что дошло до нас от средневекового летописца, коротко и ясно, получается следующее: были татары известны русским и ранее, и не были для них чем-то вроде «инопланетян», как хотят представить европоцентристы.

Также воспринимались татары русскими как равный с ними по культуре и уровню развития этнос. И поддержка половцев-кыпчаков и убийство послов, и последующий поход на татар совместно с кыпчаками — осуждается в русской летпописи, как недальновидная авантюра отдельных князей, обреченная на провал и могущая повлечь неблагоприятные последствия для русской земли.

И не менее важно: «Можно сказать, что при этом летописец принимает сторону татар: они явно выигрывают по сравнению с половцами (что во многом естественно), и по сравнению с русскими (что на первый взгляд, кажется парадоксальным). Именно поэтому представляется вполне логичным вывод В. Н. Рудакова: «Симпатии книжника к «неведомому народу» связаны с тем, что татары посланы Богом для наказания безбожных половцев. При этом татары — вовсе не «безбожные»: они ссылаются на авторитет Бога, призывая русских отказаться от неправого дела. Кроме того, татарам свойственно достойное поведение: они пытаются отговорить русских от неблаговидных поступков, они заявляют о своем миролюбии по отношению к Руси, они активны — их посольства дважды уговаривают русских князей отказаться от помощи половцам (а не от борьбы вообще!). Положительные стороны восприятия татар усиливаются на фоне описания недостойных действий русских, поддавшихся на уговоры, подкуп и шантаж «безбожных половцев» и убивших татарских послов, и половцев, по сути, соблазнивших русских на явно не богоугодный поступок» (38, 125)[187].

События перед сражением на Калке — русско-половецко-татарские переговоры, и сами последующие боевые действия, в ходе которых «русско-половецкое войско численностью около 80 тыс. ратников преследовало отступавших монголов до р. Калки, вынудило их принять бой, было наголову разбито» (31, 529) — произошли на заключительном этапе установления власти Монгольской державы в западной части Великой Степи и уже после завершения собственно гражданской войны между разными политическими силами в средневековом татарском этносе.

Кыпчаки-половцы, участвовавшие в организации неудавшегося «котла» на Северном Кавказе против отряда «западных татар» примерно в 1220–1221 гг., искали защиты у русских князей от этих самых «западных татар» и от их соратников, устанавливающих власть Орды в Дешт-и-Кыпчаке. К этому времени в числе татаро-монгол уже было, помимо присоединившихся «тюрок, мусульман и неверных», также много христиан-бродников[188].