Итак, мы были там в великом затруднении, потому что не находили за деньги ни лошадей, ни быков. Наконец, когда я доказал им, что мы трудимся на общую пользу всех христиан, они дали нам быков и людей; самим же нам надлежало идти пешком» (88, глава 15).
И вот в какой-нибудь стране купцы и (или) миссионеры рассказывают множество подобных случаев — как живут «завоеванные народы» в державе монголов, в которой «господа те (монголы) не решаются коснуться имущества рабов и даже зовут их товарищами» (2, 90–91).
И об этом рассказывается там, где любой феодал (князь, шах) или его дружинник либо даже простой воин мог не только ограбить крестьянина и купца, а просто убить безнаказанно любого на территории своего господина за отказ, подобный тому, о котором идет речь в в записках Рубрука.
И не понадобится никакого «террора», никакой «лести и коварства», чтобы симпатии большинства народа воюющей с монголами страны были именно на стороне «оккупантов». Так как во всех без исключения средневековых странах простолюдины испытывали примерно одинаковое желание:«…Вырваться из уз старого княжеско-дружинного строя, отжившего, тяжелого, невыносимого, дабы не знать больше тягот княжеских урядников, не знать боярства с его правами на землю, крепостничества, неуплаченных долгов и тяжелых отработок, не терпеть от бесконечных княжеских междуусобиц, насилия и поборов княжеских войск…»[149] (36, 520).
И под властью Хорезмшахов[150] перед самым «нашествием татаро-монгол» народ жил не лучше, процветал еще больший произвол, — воины Хорезмшаха, «которым разрешалось грабить покоряемое население», «свирепствовали так, что люди поднимались против них, даже не имея надежды на успех» (35, 279).
Были привлекательны «новшества» в государственном устройстве и законодательстве, которые несли с собой монголо-татары, также и для многих аристократов, купцов, священнослужителей: «Оба правителя, султан (Хорезмийский. — Г.Е.) и хан (Чынгыз хан) имели и кочевых, и оседлых подданных. Как безобразно вели себя воины султана, мы видели, а города Уйгурии и Кашгарии под властью монголов сказочно разбогатели» (там же, 280).
И становится ясно, почему мусульмане Мавераннахра[151] уже в 1208 г. говорили, что «иго единоверных хорезмийцев хуже ярма неверных» (30, 152). И почему победили монголо-татары в войне с Хорезмшахом, имея в два раза меньшее количество войск, и ведя войну наступательную — хотя их противник в обороне, располагая мощнейшими крепостями и был в гораздо более выгодном положении.
И высшая аристократия — княжеское сословие, тоже не теряла, в принципе, ничего с победой монголов — верховная в державе «ханская власть была ограничена гораздо более чем власть королей» — то есть «хан имел право требовать соблюдения закона, но не нарушения его» (там же, 148).
Отсутствовали у татаро-монгол и засилье инквизиции с ее пытками, и последующим сжиганием человека на костре — например, за высказанное вслух предположение о том, что «земля круглая» или предпочтение другой, не католической, религии.
Свобода совести и вероисповеданий в державе монголов была гарантирована Великой Ясой и была защищена государством. Подданные державы могли придерживаться любой веры и иметь любую точку зрения — лишь бы соблюдали законы да «хулу не возводили на церковь».
В данной работе никоим образом не ставится цель идеализировать державу монголов, ее создателей и правителей. Но факты говорят об одном — государственное устройство и право были в Монгольской империи на самом передовом уровне того времени — по сравнению со всеми остальными странами средневекового мира.
Поэтому и отсутствовал произвол и был строй монголов привлекателен для многих и многих подданных «мусульманских» и европейских правителей. И именно поэтому не осталось в подлиннике почти никаких государственно-правовых документов, в которых отражалось бы прогрессивное, революционное для своего времени право чингизидов, устанавливающие «способы государственного управления, законы, отвечающие потребностям всего сообщества народов государства (монголов)». Утверждающие такие «идеалы как справедливость, порядок, хорошее обхождение (отношения) с людьми», которые «были не только популярны, а в полном смысле слова были претворены в дела (в жизнь)» монголами (13, 251–252).
Создать совершенную и, как мы видим, самую передовую для своего времени правовую систему и обеспечить ее исполнение на пространствах Евразии, подвластных монголам, стало возможным благодаря детально разработанному своду основных законов державы монголов, явившемуся первой в мире Конституцией — Великой Ясе (от старотатарского слова — «Йазуг», «Йазу» — «писание» (106, 276)).
О том, что Яса была, в том числе, уложением о наказаниях, говорит тот факт, что в татарском языке и поныне сохранилось выражение «йазага тарту», «йаза биреу» то есть «привлечь к ответственности, к суду, подвергнуть наказанию по закону».
Слово «йаза» означает «ответственность, наказание» — но исключительно согласно закону, применяемому судом. То есть в языке народа осталось, что понятие «казнь, наказание» неразрывно от понятия «закон, право» — сознание того, что наказание может наступить только в случаях, установленных законом.
Йазу (Яса) явился «следствием своеобразного симбиоза нескольких культур», в том числе и правовых. Из которых «роль ассимилирующих компонентов сыграли родственные тюркские культуры уйгуров Центральной Азии и кыпчаков Восточной Европы» (106, 295), которые были создателями и правителями Кимакского государства — то есть средневековыми татарами.
Чынгыз хан разрабатывал Йазу на основе уйгурского, совершеннейшего для своего времени, законодательства (30, 48) еще до прихода им к власти в Восточном Туркестане и Монголии.
На Курултае, избравшем Чынгыз хана Верховным правителем, Яса была утверждена «людьми длинной воли» и после этого неоднократно дополнялась новыми нормами, и обновлялась. Например, в 1218 г., перед войной с Хорезмийским султанатом, и в 1225 г., перед окончательным покорением Тангутского царства (19, 6–7).
«Чынгыз хан стремился вносить в «Ясак» — принятый Корылтаем представителей разных народов его державы Свод (книгу) законов, только такие нормы, которые были бы приемлемы для всего сообщества народов его государства. В основу относившихся к тюрко-монголам разделов «Ясака» были положены их обычные нормы. Этот Свод законов Чынгыз хан прежде всего сам неукоснительно соблюдал и старался не отступать от его норм ни на йоту» (13, 252).
И нет оснований утверждать, что Йазу (Яса) Чынгыз хана — всего лишь «обычное право кочевников, подвергшееся кодификации и изменениям, отвечавшим новым условиям и потребностям феодализирующегося монгольского общества» (53, 170), то есть, исключительно кочевого. Яса была разработана профессиональными правоведами своего времени, и не только для «феодализирующегося монгольского кочевого общества».
«Яса не сохранилась в подлиннике и известна лишь в отрывках и сокращенных изложениях у Джувайни, Григория Абу-л-Фараджа, Рашид ад-Дина, Вассафа, Ибн Батуты, Макризи, Плано Карпини и других»[152] (там же, 170). То есть, до нас дошли лишь частицы Ясы — и, естественно, в толкованиях, выгодных переписчикам и (или) их хозяевам.
Но по имеющимся в источниках данным о законах, которые действовали в Державе Монголов, по другим отрывочным сведениям можно восстановить общие черты и некоторые отдельные нормы Йазу (Ясы).
Основные нормы, несомненно, устанавливали порядок формирования высших органов власти — выбор Верховного хана, «пожизненного президента, выбираемого всем войском» (30, 148).
Наряду с нормой об «избрании императора исключительно съездом князей» (и не обязательно только чингизидами-татарами), устанавливалось и наказание за покушение на захват власти вне установленного порядка избрания — смертная казнь для того, кто «пожелает быть императором собственною властью, без избрания князей» (53, 170).
