И В. П. Васильев указал в скобках оригинал слова из текста Мэн-хуна (би), очевидно, потому, что вовсе не был уверен в переводе этого слова на русский язык именно в качестве местоимения «я».

И ученый был прав — сохранив это слово в тексте перевода в оригинале, он оставил нам ценный факт — есть подобное слово (би, бий) в татарском языке — историческое слово, хорошо известное в татарских исторических источниках и литературном языке. Переводится как «достойный, знатный и благородный человек», примерно соответствует слову «князь» либо «рыцарь»[35] (42, 14; 105, 92).

Теперь прочитаем текст перевода, оставив слово «би» в тексте — не заменяя его местоимением «я», то есть, не «переводя» это слово на русский язык. Получится связное словосочетание, по смыслу соответствующее всему тексту: «…да и все их вельможи и главнокомандующие называли себя «би»…». Как видим из текста Мэн-хуна, представляясь кому-либо и обозначая свое высокое положение в обществе, называли себя вельможи и главнокомандующие татар Чынгыз хана именно словом «би» («бий»). Чуть ниже увидим, что самого старшего сына Чынгыз хана (первенца) тоже звали Би[36], как и передает это имя Мэн-хун в другом месте этих же своих «Записок о монголо-татарах» (17, 221).

Приведем примечательный факт из одного письменного источника по истории Улуса Джучи, под названием «Шаджарат ал-атрак» («Родословие тюрков»), который был составлен при жизни и правлении чингизида из сибирских татар — хана Шейбани примерно в середине XV в., после занятия им Средней Азии в ходе войны с детьми Хромого Тимура — Тамерлана (33, 253). Данный документ был составлен на основе гораздо более ранних, «справедливых, правильных и достоверных историй» (102, 202–203).

В «Шаджарат ал-атрак» описывается случай, как именно отреагировал Чынгыз хан на неожиданное для него известие о смерти своего сына Джучи, которого он «утвердил на престоле ханства», поручив ему в управление «Хорезм и Дешт-и-Кыпчак от границ Каялыка до отдаленнейших мест… вплоть до тех мест, куда достигнет копыто татарской лошади». При том отмечается, что этого своего сына Джучи Чынгыз хан «любил больше всех остальных своих детей…» (там же, 203–204):

«В момент получения известия о смерти сына Джучи (февраль-март 1227 г.), Чынгыз хан произносит по-тюркски:

То есть:

Когда от Чингиз хана изошли такие слова, все находившиеся в ставке эмиры и нойоны[37] встали, выполнили обряд соболезнования и стали причитать» (СМИЗО, т. 2, с. 203–204; «Шажарат ал-атрак, с. 222–224)» (52, 184; также см. 102, 203–204). (Здесь мной приведен перевод с «тюркского» языка на русский язык, изложенный С. Г. Кляшторным, который более точен, в отличие от перевода, данного в сборнике материалов Тизенгаузена В. Г. издания 1941 г.).

Можно сделать вывод, что летописец, зафиксировавший это событие, был объективен и точен относительно того, что потрясенный горем Чынгыз хан выразил свои чувства именно на тюркском языке (точнее, на одном из тюркских языков), и, соответственно, народном ему языке. И после пережитого горя, вызванного потерей уже второго сына[38], Чынгыз хан прожил всего шесть месяцев.

Отметим, что основной текст «Шаджарат ал-атрак», сведения из которого приведены выше, составлен на персидском языке, который был одним из языков международного общения средневекового мира наряду со средневековым татарским.[39] Видимо, также и автор более ранних записок, на основе которых и был составлен «Шаджарат ал-атрак», был послом или просто носителем другого языка, чем тот, на котором говорили большинство из присутствующих в ставке Верховного хана.

И поэтому также оправдано вполне уточнение автором языка, на котором говорили Чынгыз хан и его приближенные: для более «правильного и достоверного» информирования своих читателей автор подчеркивает, что это был именно тюркский язык и приводит дословно высказывание Чынгыз хана в ответ на известие о гибели сына Джучи. И произнесенные Чынгыз ханом слова, приведенные в оригинале автором «Шаджарат ал-атрак», понятны, полагаю, в достаточной степени даже тому, кто знает современный татарский язык, на соответствующем уровне.

Сведения о том, что у монголо-татар Чынгыз хана был свой, то есть татарский язык, уже приводились. И был этот язык знаком и европейцам, именно как татарский. Более того, язык этот был довольно известен в Европе в средние века — например, некоторые (скорей всего, многие) купцы им владели в совершенстве. В подтверждение приведу сведения Марко Поло[40], который описывает встречу его отца и дяди с Верховным ханом Державы Монголов Кубилаем (вторая половина XIII в.):

«ГЛАВА VII. Как великий хан спрашивает братьев о делах христиан.

Спрашивал он их еще об апостоле, о всех делах Римской Церкви и об обычаях латинян. Говорили ему Николай и Матвей обо всем правду, по порядку и умно; люди они были разумные и по-татарски знали» (81) (выделено мной. — Г.Е.).

Также и в записках венгерского монаха Юлиана имеются сведения о том, что язык татарский стал известным не только в Восточной, но и в Западной Европе задолго до поездки купцов Николая и Матвея к хану Кубилаю.

В приведенных ниже цитатах из записок Юлиана описываются путешествия монахов в Волго-Уральский регион в их отчете своему руководству — это тридцатые годы XIII в.

Во-первых, для полноты и ясности вначале необходимо привести следующие сведения Юлиана:

«Сообщалось мне некоторыми, что татары прежде населяли страну, населяемую ныне куманами»[41] (2, 83). То есть, мы можем смело предположить, что язык татар многие куманы должны были знать, соответственно, как и самих татар. Как увидим из следующей цитаты, данное предположение верное:

«Письмо же (татарского хана. — Г.Е.) написано языческими буквами на татарском языке. Поэтому король нашел многих, кто мог бы прочитать его, но понимающих не нашел никого. Мы же, проезжая через Куманию, нашли некоего язычника, который нам его перевел» (там же, 88).

Во-вторых, мы узнаем, что также и среди татар имелись люди, знавшие языки своих европейских и азиатских соседей — близких и дальних:

«В стране венгров[42] сказанный брат нашел татар и посла татарского вождя, который знал венгерский, куманский, тевтонский, сарацинский и татарский (языки) и сказал, что татарское войско, находившееся тогда там же по соседству, в пяти дневках оттуда, хочет идти против Алемании (Германия. — Г.Е.) (там же, 81). Мы видим, что Юлиан указывает татарский язык как отдельный от куманского, но из этого вовсе не следует, что татарским называли халха-монгольский язык, как утверждают современные официальные историки. Татарский язык, будучи тюркским, все же мог довольно отличаться от языков куманских (кыпчакских или половецких) племен. Например, так же, как современный татарский язык отличается от других тюркских языков — узбекского, азербайджанского, турецкого, якутского. И «письмо, написанное на татарском языке» — современном литературном — представители этих наций тоже, вероятно, смогли бы прочитать, но понимающие среди них вряд ли бы нашлись.