— Кофе, — Брок поставил перед Стивом чашку, а вторую отдал Баки вместе с шоколадкой, и снова ушел на кухню, хотя Баки бы хотел, чтобы Брок остался.
— Стив, я сам не знал, что мне надо. Да и, как видишь, сам справился, — Баки отпил кофе и зажмурился от удовольствия. — Пообещай мне, что не будешь пробивать Брока.
— Хорошо, но, если он тебя обидит… — начал Стив, а Баки расхохотался.
— Стив, как можно меня обидеть? Я Зимний Солдат.
— Вот это-то меня и пугает, — Стив в два глотка осушил чашку кофе. — Бери трубку, когда я тебе звоню, пожалуйста.
Он попрощался с Баки и Броком, и уехал, оставив Баки недоумевать, зачем же Стив всё-таки приезжал. Вроде бы они поговорили, но от этого тотального контроля было тошно. Баки, с одной стороны, понимал Стива, который, мучимый чувством вины, пытался сейчас оберегать Баки от всего, но с другой Баки бесило, что его нашли тут же, просто потому, что он не ответил на звонок, когда Стиву приспичило, и это злило. Он подошёл к Броку, который сидел за стойкой и пил свой кофе, и обнял его, прижимаясь губами к спине. Поцеловав, Баки прижался к коже небритой щекой.
— Я правда люблю тебя, — тихо сказал он, чувствуя, как Брок переплетает свои пальцы с пальцами живой руки.
Брок поцеловал тыльную сторону ладони и ничего не сказал, продолжая пить кофе. Баки стоял, прижимаясь к нему, вдыхая его запах, и был бесконечно счастлив уже от того, что так можно. Не украдкой, а открыто, зная, что не прогонят.
— Надо заказать новую дверь, — заговорил Брок, допив кофе. — И сделать что-то с этой.
Они заколотили дыру в двери найденной в подвале фанерой, Брок обмерил все, что можно, и заказал новую, сокрушаясь, что теперь два дня придется сидеть дома, но Баки заверил его, что сможет посидеть тут один, если Броку очень надо куда-то уехать, хотя он никуда не хотел отпускать от себя Брока даже на минуту, теперь, когда было можно быть рядом. Он постоянно хотел касаться Брока и касался, поглаживал, целовал. А потом Баки надоело, что Брок занят чем-то, кроме него, и он подхватил его на руки, утаскивая в спальню.
Баки хотелось не секса, хотя и его тоже, ему хотелось чувствовать Брока всем собой, лежать, обнимая, прижимая к себе сильное тело, водить ладонями по гладкой коже, целовать всего-всего. Теперь, когда можно было делать это не украдкой, Баки словно с цепи сорвался и, не слушая никаких протестов, принялся целовать всего Брока, стремясь коснуться губами каждого миллиметра смуглой кожи. Он целовал, прикусывал, лизал, медленно спускаясь от шеи все ниже, переворачивал Брока. И если тот поначалу смеясь отталкивал Баки, то, как только губы коснулись соска, а металлические пальцы сжали второй, Брок тяжело задышал, выгибаясь в руках Баки, подставляясь под ласки. Баки перевернул его и принялся выцеловывать каждый позвонок. Баки спускался все ниже и ниже, пока не дошел до копчика и длинно лизнул самое начало ложбинки, чувствуя, как Брок под ним напрягся всем, только что податливым, как воск, телом, но молчал. Он огладил литые ягодицы, целуя каждую, нежно раздвинул их и прижался губами к сжатому входу, слыша, как Брок длинно выдохнул сквозь зубы.
Баки понимал, что ступил на опасную тропку, что, скорее всего, Брок до сих пор боится, но из-за чертовой гордости не скажет об этом, только и остановиться уже не мог. Он лизнул на пробу, мягко, аккуратно, горячо выдыхая, посылая по телу Брока мурашки, и принялся вылизывать вход с тонкими, практически незаметными ниточками шрамов — делом рук его. Баки не знал, чего хочет добиться, но чувствовал, как Брок расслабляется, медленно, по чуть-чуть. Сначала не такой каменной становится спина, потом Брок едва прогибается в пояснице, приподнимая ягодицы, расслабляются ноги, между которыми пристроился Баки. Он продолжал вылизывать Брока, ввинчиваясь кончиком языка вовнутрь, вырывая хриплый, короткий, просящий стон. Похоже было, что Брок прислушивается к себе, своим ощущениям, пытаясь понять, нравится ли ему то, что творил с ним Баки. По всему выходило, что нравится, потому что он совсем расслабился, бездумно выше приподнял бедра, поддаваясь на язык Баки. Баки внутренне ликовал, он готов был урчать от наслаждения вылизывать чужую, такую желанную задницу, но прекрасно понимал, что, как бы ни было сейчас Броку хорошо, одно неловкое движение, и он снова закроется, больше не подпустит к себе, и Баки не трогал его даже пальцами, продолжая играть языком с тугим кольцом мышц. Брок заметался под его ласками, стал подаваться на язык, ласкающий его, чаще, стонал в голос, прогибался, а потом взялся за свой член и начал яростно дрочить. У Баки стояло до боли, но он снова не стремился доставить себе удовольствие, сейчас самым важным для него был Брок. Чтобы ему было хорошо.
— Да, блядь, ещё! — Брок двинул бедрами, пытаясь насадиться на ввинчивающийся в него язык. — Так… сделай…
Брок уткнулся лбом в подушку, которая глушила стоны, по его телу прокатывались волны мурашек, он мелко подрагивал, а Баки не прекращал своего занятия, утробно урча от удовольствия, от того, что Броку хорошо с ним.
Внезапно, подаваясь на очередную ласку, Брок жалобно заскулил на одной ноте, остервенело дроча себе, и кончил, немыслимо изогнувшись в пояснице. Баки чувствовал, как сжимается, пульсирует вход, как Брока трясет всего, как он тяжело дышит. Баки лег на Брока сверху, укрывая собой, прижимаясь к горячему телу.
Брок вывернулся из-под Баки, устроив голову на его живом плече, и медленно дрочил ему, прикрыв глаза. Баки было все равно как, он просто хотел кончить, но Брок словно издевался над ним, водя рукой преступно медленно, и Баки сам начал вскидывает бедра, толкаясь в кулак. Брок плавно увеличивал скорость, пока Баки просяще поскуливал, целуя его, забираясь пальцами бионики в волосы. А потом кончал долго, выгибаясь, дрожа всем телом, насквозь пронизанным удовольствием, и думал, что если не умрет от переполняющих его эмоций и чувств, то будет жить вечно.
— Брок, — заговорил Баки, устроившись у Брока на груди и жмурясь от того, как он гладит его по голове, перебирая длинные волосы, — а ты… ну, после того… с кем-нибудь так?
Баки не знал, как спросить, давал ли Брок кому-нибудь себя трахнуть после изнасилования, но Баки почему-то было важно знать ответ на свой вопрос.
— Давал ли я в жопу? — правильно понял его Брок, легко перефразировав вопрос. — После того, как ты меня порвал на британский флаг — нет. И, предупреждая твой вопрос, тебе тоже не дам. А у тебя-то мужики до меня были? — в свою очередь спросил Брок.
— Нет, — честно ответил Баки и чуть усмехнулся. — До войны были девушки, позже я был слишком холоден для отношений. А потом появился ты с шоколадками и чуть ли не почесываниями за ухом, и у меня мозги потекли.
— Просто ты был, если не на миссии, где чудеса творил такие, что у меня стояло, хоть руки нахуй сдрочи, то как потерянный ребенок. Опасный, способный при неправильном обращении башку свернуть, но ребенок, — Баки почувствовал, что Брок улыбнулся, целуя его в макушку. — Вот я и стал тебе шоколад таскать.
— Ты меня жалел? — спросил Баки, выводя пальцами узоры на груди.
— Жалость, Баки, чувство плохое и порочное. Так что, нет. Иногда я тебе сочувствовал, — Брок провел ладонью по спине Баки, снова коснулся губами волос, и продолжил мысль. — И хотел для тебя чего-то лучшего, чем хуево крио перемежаемое раздаванием пиздюлей.
— Почему ты не остался в Гидре, не остался моим хэндлером? — спросил Баки, в общем-то понимая, почему. Потому, что невозможно уже жёстко управлять тем, кто смог тебя сломать, даже если он этого не помнит. — Я помню, что вместо тебя пришел другой, и он меня не любил. Ни как оружие, ни как нечто живое, считал, что я буду лучше слушаться, если меня пиздить.
— Мудозвон хуев, — зло выплюнул Брок, и это сказало Баки очень многое об отношении Брока к Зимнему. — А не остался я не только потому, что смотреть мне на тебя было тошно, а ещё потому, что стал не сильно пригоден к несению службы, как оказалось, после тебя даже из Гидры комиссуют по состоянию здоровья.
