— Забавные у тебя будни были, — невесело усмехнулся Брок.

— Я до сих пор на вкус эту дрянь помню, — признался Баки. — Ни за что бы еще раз жрать не стал, лучше сдохнуть с голодухи.

— А чего ж вы нормального-то оленя не подстрелили? — резонно поинтересовался Брок. — Раз ты такой великий охотник.

— А не было там нигде оленей, — пожал плечами Баки, — А четыре дня бегать их искать меня бы никто не отпустил. Да и знали они, что ли, что я охотник? Я и сам тогда не знал. Но, кстати, русские ко мне неплохо относились. По крайней мере те, что умерли.

— И давно узнал? — Брок потянулся, прикидывая, что лучше лечь сегодня пораньше, чтобы завтра на рассвете свернуть лагерь и поохотиться, как хотел Баки. Сам Брок был не любитель охоты, да и не умел, но было интересно, как это делает легендарное оружие. Правда, что ли, следы оленьи искать будет?

— Не знаю, — Баки задумался, глядя в пятачок невозможно звездного неба. — Просто понял, когда про оленей читал, что охотился когда-то давно. Еще в войну. А как винтовку у тебя увидел, уверился, что смогу. И, знаешь, захотелось. Мне Стив все предлагает чем-то мирным заняться, а я… Нет во мне мира, Брок, только война есть.

— А нужен тебе этот мир? — спросил Брок, понимая, о чем говорит Баки. В нем самом тоже не было мира. Была война и передышки между. Похоже, они действительно подходили друг другу. Каждый по-своему изломанный, искалеченный, но остающийся воякой. Винтиком в государственной машине уничтожения других людей.

— Спать давай, встали ни свет ни заря, — скомандовал Брок, и Баки поднялся одним нечеловечески слитным движением.

Раздевшись, они залезли, каждый в свой спальник, и затихли. Баки слушал дыхание Брока, а потом перевернулся на бок, чтобы смотреть на него, видя даже в темноте палатки. Он не хотел засыпать, хотел быть рядом, охраняя его сон, хотя вокруг все было очень тихо и мирно, даже лесные звери затихарились.

Брок чувствовал на себе взгляд Баки и от этого не мог уснуть, в конечном итоге тоже лег на бок, уставившись в поблескивающие в темноте глаза. Баки придвинулся чуть ближе, потянулся и провел пальцами живой руки по щеке Брока, погладил нежно и изучающе одновременно.

— Спи, — посоветовал он. — Я разбужу утром.

И, убрав руки в спальник, закрыл глаза, а Брок последовал его примеру.

Брок проснулся все от того же то ли мычания, то ли стона, и открыл глаза. Баки лежал, откинув с себя спальник и свернувшись в плотный калачик, обхватив себя руками, и Брок предположил, что если тому и не холодно, то снится, что холодно.

— Т-ш-ш, малыш, все в порядке, — позвал Брок, пробуя так же, как и у себя дома, успокоить Баки.

Он подполз поближе, укрыл Баки, кое-как застегнув молнию и, подумав, обнял, прижимая к себе. Еще пару минут Баки издавал этот странный звук, а потом затих, перевернулся, прижался к Броку плотнее, доверчиво, словно ребенок, что-то пробормотал и заснул глубоким спокойным сном, уложив голову Броку на плечо. Броку стало жарко, потому что Баки был горячим, как печка, и жался к нему все теснее, словно мурлыча во сне. Пришлось расстегнуть свой спальник до половины, чтобы стало хоть немного прохладнее.

Утром Брок проснулся в палатке один и сначала не понял, что происходит, но потом сообразил, что просто Баки проснулся раньше и не стал его будить. Одевшись, Брок вылез на улицу и нашел Баки готовящим завтрак.

— Ты чего проснулся? — спросил он. Судя по всему, солнце еще даже не встало, потому что было довольно сумеречно.

— Хочу на рассвет посмотреть, — улыбнулся Баки. Он действительно хотел с того уступа увидеть, как всходит солнце, тем более, что день обещал быть ясным. — Хочешь со мной? Как раз, если сейчас выйдем, успеем к самому началу.

Баки был таким странно светлым этим утром, словно не мучали его ночью странные кошмары, что неумытый и небритый Брок согласился махануть пару километров до того уступа, с которого они вчера нашли эту живописную полянку.

— Умыться-то я могу? — спросил он, доставая мыльно-рыльное.

— Пять минут, — разрешил ему Баки, которому не терпелось посмотреть на рождение, практически, новой жизни. Баки не мог назвать себя романтиком, он не помнил, чтобы в нем было что-то такое раньше, чтобы гнало его встречать рассветы или провожать закат, но проснувшись сегодня еще затемно, он ощутил острую потребность встать на том уступе и увидеть рождение нового дня. Словно, если его озарит первыми лучами, он переродится, станет другим, обновленным, сможет заново начать свою жизнь. Но Баки давно не верил в чудеса, особенно такие, вот только рассвет ему все равно увидеть хотелось.

Они с Броком поднялись на уступ когда первые лучи солнца уже показались из-за горизонта, окрашивая безоблачное небо желто-оранжевым, ярким сиянием. Баки впитывал в себя эти первые лучи восходящего солнца, всматривался до боли в глазах в краешек светила, чтобы навсегда запомнить эту картину. Темно-зеленый ковер озарялся изумрудным сиянием, птицы взмывали в небо, а он стоял и смотрел на утреннюю безмятежность нового дня. Повинуясь порыву, он взял Брока за руку, и тот не стал вырываться, позволяя Баки касаться себя. Баки несильно сжал теплые пальцы, а потом переплел их со своими.

Брок молча наблюдал больше за Баки, чем за восходящим солнцем, глядя на безмятежную улыбку, не знал, что и думать. И первое, что почему-то пришло ему в голову, это, что Роджерс дурак, душащий Баки своей заботой, когда тому нужна была всего лишь свобода и возможность решать за себя без вопросов и оговорок.

— Спасибо, — сказал Баки, отпуская руку Брока, собираясь спуститься обратно в лагерь.

— Что, досматривать не будешь? — по-доброму усмехнулся Брок.

— Это не пять минут, — несколько разочарованно сказал Баки. — А у нас на сегодня были планы.

Вернувшись в лагерь они позавтракали, собрали вещи, палатку, и Баки парой небрежных движений вернул полянке практически первозданный вид, словно их тут никогда и не было.

— Давай еще немного углубимся, а потом будем искать олешку. Чтобы завтра не затемно возвращаться и не бежать, — предложил Баки, и Брок понял, что как-то так получилось, что именно Баки из них главный, и Брока это устраивало.

Он сам себе удивился, что его устраивало главенство мужика, которого он знал оружием. Но и тогда он шел за ним на миссию за миссией и не задавал лишних вопросов. Почему что-то должно было измениться теперь? Но еще Брок понимал, что доверился Баки, не пошел за ним по чьему-то приказу, а именно доверился и сам пошел за ним, хотя даже не знал, способен ли тот отличить тропу от чащобы.

Они шли под сенью деревьев, пока Баки привычно не поднял руку, безмолвно призывая Брока остановиться, и тот встал, как вкопанный.

— Я, кажется, следы нашел, — в голосе Баки звучала улыбка. — Но в этом я не уверен. Ты что-нибудь в этом понимаешь?

— Только, что это следы не самого крупного животного, — сказал Брок, посмотрев туда, куда указывал Баки. — Кстати, ты помнишь, что тут водятся медведи, и кровью для них будет пахнуть на пару миль вокруг?

— Мне тоже, — пожал плечами Баки. — Нет тут медведей, раз олешки есть.

— Ладно, охотник, чего дальше будем делать? — сложил руки на груди Брок.

— Заляжем вон там, на возвышенности, — Баки указал наверх, но Брок не смог различить там место для хорошей лежки, — и будем ждать.

На Баки напал азарт, как бывало всегда, когда он смотрел в окуляр прицела. Нет, он не любил убивать, считая это неприятной, но нужной работой, но сам процесс выслеживания цели, ее ведение и, наконец, кульминацией — выстрел в цель, были чем-то невероятным. Захватывали полностью, до конца, до самых глубин души. Если бы на другом конце, куда летела пуля, были не живые люди, Баки бы ликовал каждый раз, попадая в цель. А так он только убеждался в правильности своих действий.

Забравшись туда, куда указывал Баки, Брок обнаружил там действительно очень удобное место для лежки на двоих, и устроился, скинув рюкзак.

— Если нас поймают, — сказал он Баки, который как раз собирал винтовку и прикручивал глушитель, — я буду все валить на тебя.