— Я хочу посмотреть на него и с суши. Вот, пишут, что с моря может быть опасно, потому что лава иногда всплывает. Плохая идея рисковать прокатной яхтой.

— Плохая, — согласился Барнс, но скорее эхом, потому что сам он уже был не здесь, он уже плыл и плавился от близости Себастьяна.

Присев на пятки, Барнс просунул руки под любимую задницу, а сам потерся о Себастьяна всем собой, как огромный кот, урча и тяжело, глубоко дыша. У него темнело в глазах от ощущения родного и любимого, только его, рядом, близко-близко. Он, прижавшись, чувствовал, как наливается силой чужой член, а его собственный уже давно сдерживала только джинсовая ткань.

Себастьяна всякий раз поражало, как его тело реагирует на Баки. Горячо, бурно, без осечек — а раньше у него, как у всякого мужчины, случались осечки. Возраст? Какой возраст? Баки был лучше любого афродизиака и надежнее виагры.

— Может, в постель? — предложил Себастьян. — Испытаем отельную кровать на прочность.

Барнс уложил голову на бедро, жмуря глаза, и, одной рукой продолжая сжимать ягодицу, второй гладил член Себастьяна через ткань. Нежно-нежно. И дышал при этом горячо-горячо, сбивчиво.

Хотелось не спешить и, одновременно, сорваться, разорвать так мешающую одежду, приникнуть к Себастьяну, задохнуться от ощущения горячей кожи под руками и губами… Барнс ни с кем больше не испытывал такого острого, почти болезненного, сладкого возбуждения, как со своим мужем. Он не проверял специально, но считал, что ни на кого другого у него просто не встанет.

Себастьян дышал часто и возбужденно. Он хотел. Он сам еще не знал, как именно, но хотел.

— В кровать! — решительно приказал он, потрепав Баки по волосам. — Сейчас же.

Барнс поднялся легко, стремительно, во весь свой немалый рост, хотя только что чуть не лужицей растекался у ног Себастьяна. Посмотрел на него шало, пьяно, потянул за руку и почти рванул на себя, поднимая, сжимая в объятиях, и впился в губы жарким поцелуем, словно его лет десять никто не целовал.

Мысли кончились. Все и разом. Осталось только желание, растекающееся по венам расплавленным металлом.

— Трахни меня, принцесса, — выдохнул Барнс ему в губы.

— Непременно, котик, — пообещал Себастьян, таща Баки в спальню.

Он быстро разделся и выпрямился перед Баки, красуясь. Стоящий член гордо покачивался. Себастьян погладил его.

Избавившись от одежды быстрее, чем по армейским нормативам, Барнс забрался в карман рюкзака и вытащил оттуда смазку, кинул тюбик на кровать.

Медленно-медленно, хотя ещё минуту назад хотел обратного, Барнс приближался к Себастьяну, предвкушая этот момент касания, словно великое таинство.

Обнаженный Себастьян был ему доступен по первому требованию, и все равно бывали моменты, как этот, когда напряжённое желание густой патокой разливалось в воздухе, искрясь между ними электрическими разрядами. Барнс дотронулся ладонью до груди Себастьяна и ухнул, словно в пропасть.

Ладонь Баки обжигала так, что Себастьян ахнул. Он притянул Баки к себе, чувствуя, как его твердый член упирается в живот.

— Котик хочет моего члена в заднице? — севшим от возбуждения голосом спросил он.

— Я хочу тебя. Как угодно. Сейчас! — на одном дыхании сказал Барнс, обхватывая ладонью оба их члена, а другой проходясь по спине. — А потом я буду тебя нежить и вылизывать. А сейчас хочу быстро, так, чтобы искры из глаз.

Себастьян развернул его и толкнул на постель. Если бы Баки не хотел, его невозможно было бы сдвинуть с места, но сейчас он послушно упал на кровать и встал на четвереньки на ее краю.

Себастьян взял смазку и быстро растянул его, смазал себя и толкнулся в тугое, тесное, горячее. Замер ненадолго, давая Баки освоиться, а потом принялся быстро и резко трахать его, притягивая к себе за бедра.

От каждого движения Себастьяна по телу прокатывали горячие волны наслаждения. Барнс чутко чувствовал каждый толчок, подавался навстречу, гнулся под руками, то запрокидывая, то опуская голову. Волосы его растрепались, упав тяжёлой волной, скрыв красивое лицо с распахнутым в беззвучном крике ртом.

— Сильнее! — взвыл он.

Ощущение горячего члена в заднице и невозможность коснуться, прижаться, вплавиться, создавали просто феерический контраст. Барнс хотел, чтобы Себастьян его хотя бы погладил, коснулся рукой спины, но не мог сказать и пары осмысленных слов.

Себастьян отпустил себя. Рядом с Баки он постоянно забывал, что достаточно силен, потому что Баки все равно был сильнее, но сейчас, вколачиваясь в горячее податливое тело, он ощущал себя Гераклом.

По комнате разносился звук частых шлепков тела о тело. Себастьян впивался в Баки пальцами так, что у того наверняка останутся синяки. Впрочем, они сойдут к утру.

Себастьяну одновременно хотелось кончить и хотелось, чтобы это продолжалось бесконечно.

От сильных рук, сжимающих его бедра, от резких толчков, от невозможности коснуться, от острого напряжения, разлитого в воздухе, от томительного желания, яркого и сладко-горького, Барнс оказался на краю очень быстро.

Внутри словно взорвалась сверхновая, ослепляя, лишая возможности связно мыслить, оглушая, сметая ярким оргазмом. По телу Барнса прошла волна, словно судорога, он кончил, закричав, сжимая в себе Себастьяна.

Все тело словно мелко вибрировало, гиперчувствительное к любому прикосновению.

Себастьян догнал его в несколько толчков, тесно прижался, словно пытаясь запереть свое семя в теле Баки. Он гладил его по взмокшей спине, к которой прилипли разметавшиеся волосы, по заднице, по бокам.

От осознания того, что Себастьяну так же хорошо, как и ему, Барнс чуть не кончил второй раз. Он медленно оседал на кровать, предлагая своему мужу распластаться на нем, накрыть его собой. Сейчас, когда первый голод был утолен, хотелось медленно и нежно, хотелось чувствовать губы, руки, самому скользить по любимому телу.

— Ты невероятный, — хрипло сказал Барнс.

— Ты тоже, котик, — Себастьян улегся поверх Баки и поерзал, устраиваясь поудобнее. Он знал, что Баки любит такое.

Барнс убрал волосы, чтобы они не лезли Себастьяну в лицо, но дело это было гиблое, такую гриву так просто не уберешь в сторону. Он размеренно дышал, чувствуя тяжёлое тело, лежащее на нем сверху, полно-полно ощущая сейчас Себастьяна.

— Вот я сейчас отдохну и возьмусь за тебя, — пообещал Барнс. — Хочу долго, нежно, хочу чтобы ты на моём члене все слова забыл от удовольствия…

Себастьян поцеловал его в плечо.

— Котик, ты все время забываешь, что мне не восемнадцать, — сказал он. — Мне нужна передышка.

— Я тебя даже не знал, когда тебе было восемнадцать, — удивился Барнс. — Так что представления не имею, что и как у тебя было в этом возрасте. Но шесть лет назад ты прекрасно справлялся. Да и сейчас все отлично. Господи, до тебя я даже не знал, что можно так кого-то хотеть…

— Ну полно, у Баки Барнса до войны была репутация того еще бабника! У меня до встречи с тобой, кстати, тоже.

— Я говорю не о разовом желании перепихнуться, — решил объяснить Барнс, — а о всеобъемлющем желании принадлежать и владеть. Мы же уже как-то выяснили, что я неисправимый романтик, чего ты от меня хочешь?

— Цветов и рыбы, — рассмеялся Себастьян.

Он по-прежнему носил и жетоны, и браслет, и оба кольца. Так что еще вопрос, кто из них больший романтик.

— Принцесса захотел цветов? Это что-то новенькое, — рассмеялся Барнс, хорошо помнивший, что Себастьян не любит цветы, срезанные уж точно. — Рыба будет завтра, сейчас, наверное, можно только пару коктейлей в баре надыбать, да орешков. Хочешь чего-нибудь из этого?

Барнс аккуратно спихнул с себя Себастьяна, чтобы тут же заключить его в объятия и прижать к себе, утягивая в долгий, медленный, нежный поцелуй.

— Нет, купаться хочу, — сказал тот. — Пойдем? Чем не романтика? Океан, звезды…

— А ты меня потом расчешешь? — Барнс любил, когда Себастьян его расчесывал, мыл голову. Он всегда делал это предельно аккуратно и очень ласково.