В итоге, так и не придя к какому бы то ни было решению, Барнс оделся точно так же, как на их свадьбу, а волосы распустил, потому что собрать их в действительно приличный хвост без посторонней помощи был не способен, постоянно вылезали петухи, или хвост просто выглядел не очень аккуратно, а так можно было сделать вид задуманной небрежности, как часто делали стилисты перед фотосессиями.

Глядя на себя в зеркало, Барнс еще раз побрился, понимая, что его щетина растет в разы быстрее, чем у Себастьяна.

В общем, к этому вечеру, когда надо будет появиться перед кучей народу, он готовился долго и обстоятельно, потому что ударить в грязь лицом было никак нельзя.

“Я готов” — отправил Барнс сообщение Себастьяну и селфи.

“Подхвачу тебя на 16-й. Отлично выглядишь”.

“Для тебя в всегда отлично выгляжу))) Через сколько там будешь?”

“Через 15 минут. Поспеши”.

“Буду через 10” — ответил Барнс и, прихватив ключи и легкое пальто, вышел за дверь.

Он не особо спешил, идти было недалеко, да и его шагом это расстояние преодолевалось очень быстро. Накинув пальто на плечи уже на улице, Барнс вдохнул осенний воздух вечернего города и улыбнулся сам себе. Сегодня очень много народу увидит его, узнает, кого же скрывал его принцесса столько времени даже после свадьбы.

На шестнадцатой он был десять минут спустя и уже ждал Себастьяна. Тот подъехал на прокатной представительской машине и распахнул заднюю дверцу.

— Buna seara, — улыбнулся он и продолжил на румынском: — Отлично выглядишь!

— Ты тоже, принцесса, — также на румынском ответил Барнс, садясь в салон и закрывая дверь. У него всегда дух захватывало от Себастьяна, обработанного стилистами. — Тебя можно поцеловать?

— Вполне, я же не крашу губы, — улыбнулся Себастьян. — Только волосы не трогай.

Барнс тут же приник к губам мужа, забивая на водителя, которому, по-хорошему, вообще не должно было быть дела, что происходит в салоне его автомобиля, пока тут не принялись кого-нибудь убивать.

— Я волнуюсь, — признался Барнс, оторвавшись от губ Себастьяна, честно не залапав прическу, хотя очень хотелось.

— Все будет хорошо, — заверил его Себастьян и поправил пиджак. — Ничего особенного там не будет, котик.

Они продолжали разговаривать на румынском. Довольно регулярно они с Баки разговаривали на тех языках, которые Себастьян знал — для практики. Румынский, немецкий, русский… Это в какой-то момент предложил сам Барнс, понимая, что для языка нужна практика, и ему, собственно тоже.

Машина остановилась у какого-то — Барнс не знал их все — кинотеатра на Бродвее.

— Мы приехали? — все так же на румынском спросил Барнс. — А мне можно тебя обнимать при всех?

Он чувствовал себя глупо, потому что не представлял, что можно для гей-пары, и не повредит ли это Себастьяну.

— Мы приехали и да, можно, только костюм не помни, — улыбнулся Себастьян.

Они вышли из машины, отпустив водителя, и вошли в охраняемый холл, застеленный красным ковром. Срабатывали вспышки фотокамер, стоял негромкий гул множества голосов. Когда Себастьян вошел, раздались приветственные возгласы.

Себастьян шел вперед и улыбался. Он знал, что его поснимают у стенда с постером, зададут несколько вопросов. Потом будет фильм, после него — фуршет и снова фотографы. Баки он предупредил заранее.

Наверное, будучи моделью, можно было бы уже и привыкнуть к вспышкам фотоаппаратов, но Барнса все равно это нервировало. Он не знал, как себя вести, не знал правил игры, и… В общем, был очень взволнован, но старался держаться. Пока они шли, Барнс даже обхватил Себастьяна за талию и состроил самодовольную улыбку, потому что этот мужчина принадлежал ему и никому другому.

Себастьян ловил любопытствующие, жадные, завистливые взгляды, улавливал шепотки. Вспышки сверкали чаще, чем обычно на таких мероприятиях. Баки вел себя немного слишком демонстративно, но Себастьяна это не беспокоило.

Несмотря на непрекращающиеся вспышки и гул голосов, Барнс умудрился вычленить из этого гула важное.

— Кто это со Стэном?

— Это муж?

— Ничего себе…

— Почему он его прятал?

— Жаль… Но хорош…

— Похожи…

— Так вот оно что…

Барнс слышал эти голоса, раскладывал их, словно на октавы, но не придавал значения, потому что это было совершенно неважно. Они с Себастьяном знали, кто они друг другу, а все остальное было просто пылью, не стоящей внимания.

Себастьян, улыбаясь, позволил поснимать себя у постера, на котором красовался он с усами, бакенбардами, в распахнутой сорочке и сюртуке с оборванными пуговицами, с напряженным и вдохновленным лицом.

Смотрящий на все это Барнс был взволнован и старался быть не агрессивным, когда несколько фотографов пожелали снять и его. Помня о том, что ему говорила последний фотограф — беременная, но очень яркая женщина — он развернулся самым удачным ракурсом, чтобы не ударить в грязь лицом.

В его голове звучало “будь собой, я не хочу видеть маску, давай, развернись”, и Барнс развернулся, конечно, не стремясь затмить своего мужа, просто аккуратно работая на камеру.

Наконец они вошли в зал. Себастьян в первый раз собирался смотреть этот фильм. Он снялся в большинстве сцен, но ему все равно было невероятно интересно, что получилось. Он возлагал большие надежды на этот фильм.

Когда погас свет, Барнс взял Себастьяна за руку, сжав его пальцы.

Он немного знал, что будет в фильме, Себастьян не смог утаить всех секретов, но то, что он увидел, его потрясло.

Фильм повествовал о маньяке, который собрал у себя в гостях всех, кто, как он считал, обидел его за всю жизнь, и персонаж Себастьяна оказался тем, обида на которого прошла через многие десятилетия.

Себастьян с любопытством смотрел на юного Кларенса Сьюарта, который играл их общего персонажа — графа Эдварда Монтгомери — в детстве. Мальчик был хорош и очень убедителен. Драматическая сцена спасения щенка от ровесника-садиста получилась просто замечательно.

Барнс смотрел фильмы с замиранием сердца. Он никогда не спрашивал у Себастьяна о том, в чем он снимается, и сейчас получал колоссальное удовольствие, глядя на происходящее на экране. Он полностью погрузился в атмосферу викторианской Англии, где жестокий маньяк изощренно мучил своих жертв.

— И это был ты? — пораженно спросил Барнс, когда пошли финальные титры.

— Да, — гордо сказал Себастьян. — Это был я. Отличный фильм получился. Тебе понравилось?

— Это было офигенно, — честно сказал Барнс, немного не представляя, что еще может сказать. Если как позировать на камеру, он знал, то вот что сказать мужу о его роли — представления не имел. Но это было важнее. — Ты… Ты был очень убедителен, princessa, — очень тихо, почти на ухо, сказал Барнс, произнеся домашнее прозвище по-русски.

Зрители начали подниматься и покидать зал. Себастьян тоже встал и потянул Баки за собой.

— Спасибо, котик, — сказал он. — Мне, кстати, очень понравился финал. Граф Монтгомери, не перенеся тягот, уплыл в Австралию.

— Да, финал шикарен, — согласился Барнс. Он смотрел на наставленные на них камеры и нервничал, потому что все равно не привык к ним.

К Себастьяну подскочила журналистка из “Муви Ревью”, судя по удостоверению прессы. Она начала спрашивать о фильме, о роли, держа перед собой диктофон, но при этом все время косилась на Баки. Себастьян отвечал, улыбаясь, скалился на камеры.

— Ваш спутник, — не выдержала журналистка. — Кто он?

— Мой муж, — с гордостью сказал Себастьян. — Джеймс Барнс.

Весь ажиотаж вызвал у Барнса тихую истерику, и когда к нему подскочили репортеры, он чуть не смел их одним ударом, остановив движение в зародыше, понимая, что они не причинят Себастьяну вреда. А вот реального интереса к себе он все равно не ожидал, как ни готовился к нему.

— У вас все? — не очень вежливо спросил у репортерши Барнс.

— Как вы суровы, мистер Барнс, — она покачала головой, улыбнулась и отошла.

На фуршете после показа Себастьян больше общался со знакомыми и полузнакомыми людьми, представляя им Баки, чем ел. Не страшно — поужинает дома. Баки вымученно улыбался и пожимал руки. Чувствуя себя совершенно идиотски.