— Давай глянем, что у Лекса творится, если он вообще что-то постит, — предложил Барнс, так как за сына он тоже волновался, но не так сильно, предполагая, что это он будет головной болью девчонок. Тут Барнсу почему-то совершенно не было страшно, словно он уже одобрял подобное поведение Лекса, потому что не видел ничего предосудительного. Но вот если такой козел попадется Мике, Барнс бы его убил. Он понимал, что это явные двойные стандарты, но сделать с этим ничего не мог.

— Лекс у меня в той же ленте, — ответил Себастьян. — Пока только это сэлфи с девушкой. Смотри, хорошенькая.

— Да, хорошенькая. Надеюсь, наш Лекс не будет козлом.

— У него пока еще рожки не отросли, — хихикнул Себастьян. — Помада у нее неудачная и подводка жирновата. Ну да не всем девочкам родители оплачивают хорошего визажиста. Эта, похоже, сама красилась.

— Некоторым девочкам в этом возрасте вообще не разрешают краситься, — заметил Барнс. — Лапушка, я думаю, что мало кому родители оплачивают в этом возрасте визажиста, косметолога и прочую лабуду. Я, по крайней мере, больше никого не знаю. Или это у вашей братии такой замут?

— Да, это профессиональное, — кивнул Себастьян. — Если бы ты попал в модельный бизнес целенаправленно, а не случайно и уже взрослым, у тебя бы тоже такой был.

— Как хорошо, что у меня такого нет, — радостно сказал Барнс. — Но у меня другой перегиб. Хорошо, что нас двое и мы разные, правда?

— Просто отлично. Так что наши дети умеют и стрелять, и ориентироваться в лесу, и ухаживать за собой, и выбирать одежду.

— Но где-то у нас пробел в воспитании, ты не находишь? — предположил Барнс.

— Где? — спросил Себастьян.

— Пока не знаю, — вздохнул Барнс. — Я как бы в этом не силен. Но мне кажется, что пробел есть. Не могу сказать, косяк ли это, но мне кажется, что реально нашим детям будет сложно найти себе пару. Они слишком требовательны. С другой стороны, это хорошо, рядом не с ними не будет оседать всякая муть.

— Значит, это не пробел, а преимущество, котик. Для Мики это к лучшему — такая переборчивость. Научится распознавать козлов к восемнадцати, а не к тридцати.

— Значит, преимущество, — согласился Барнс.

В целом он не видел ничего плохого в том, что Мика будет отшивать неугодных, он просто не хотел, чтобы она страдала, ошибаясь.

— Знаешь, я параноик. Я, может, и не очень хорошо помню себя, но я помню, каким я был козлом, хотя и галантным. Прятал свои рога и копыта с хвостом за маской весельчака и ловеласа. Теперь это не дает мне спокойно отпустить дочь.

— Да я был не лучше, поверь. Зато мы можем передать детям свой опыт. Показать им козлов на собственном примере, — улыбнулся Себастьян.

— Боюсь, пока сами не нарвутся хоть пару раз, нам не поверят, — вздохнул Барнс, предполагая, какие дети могут быть упертые в своем выборе.

— И это верно, — кивнул Себастьян. — Но, слушай, не давать им самим ошибаться в таких делах — все равно что не пускать стрелять, потому что отдачей шибает в плечо. Понимаешь?

— Понимаю, — Барнс действительно понимал, что от некоторых вещей невозможно и даже пагубно защищать. Он обнял Себастьяна, забираясь ему под футболку и поглаживая живот. — У нас еще полтора часа, потратим их друг на друга?

— Так и сделаем, — согласился Себастьян.

========== 33 ==========

Без пяти одиннадцать Барнс уже ждал Мику у школы. Лекса они отправили туда и обратно на такси, прикинув, что он уже большой мальчик и не ходит на высоких шпильках в длинном платье.

Он задумывался над тем, если этот Джереми задержится рядом с Микой хотя бы на месяц, надо будет пригласить его в гости и познакомиться. Он обязан был знать, с кем встречается его малышка.

Ровно в одиннадцать Джереми подвел раскрасневшуюся Мику с растрепавшимися волосами к машине Барнса.

— Спасибо, Джереми, — сказала Мика. — Было очень здорово.

Она села в машину и кинула клатч на приборную панель.

— Поехали домой, рара, — попросила она. — Я ног под собой не чувствую.

Барнс молча достал с заднего сиденья кроссовки и подал их Мике, а сам завел машину, и они поехали домой.

— Как прошел вечер? — спросил он. — Как Джереми?

— Танцует он так себе, — сказала Мика, переобуваясь. — Но я много танцевала с другими парнями. Музыка была классная. И пунш вкусный. Мне понравилось. — Она зевнула. — Спать хочу умираю.

— Завтра расскажешь поподробнее? — попросил Барнс.

— И фотки покажу, — пообещала Мика. — Знаешь, тата был прав, когда посоветовал мне поужинать перед балом. У одной девочки с голоду та-а-а-ак бурчало в животе!

— Тата вообще плохого не посоветует, — улыбнулся Барнс.

Они подъехали к дому и он помог Мике выбраться из машины и галантно распахнул перед ней все двери. Ему было всегда плевать на феминисток, которых от подобных действий аж перекашивало, и Мику он приучил к тому, что мужчина должен за ней ухаживать.

— Лекс дома? — спросил он с порога, помогая Мике раздеться и вешая ее шубку на плечики, глянул на обувь, убеждаясь, что второй ребенок благополучно добрался домой.

— Я дома, рара! — крикнул Лекс из гостиной. — Только что приехал.

Мика дошла до гостиной, рассматривая свои туфли.

— Тата, как ты думаешь, — она показал их Себастьяну, — в них еще можно ходить?

Себастьян осмотрел подошвы и набойки.

— Если набойки поменять, — ответил он. — Вот только не представляю, куда еще ты сможешь надеть это платье. На следующий бал будем шить новое, а это…

— Это я продам, — ответила Мика. — Выставлю на Ебей. До следующего Рождества никаких вечеров мне не светит. На твои тусовки я не пойду. Покрасовалась и хватит.

— Может до того, как ты его продашь, тебя в нем Лариса пофоткает? — спросил Барнс. — Лекс, рассказывай, как прошло?

— Отлично прошло, — ответил Лекс, развязывая галстук-бабочку и снимая смокинг. — Меня Кларисса Леринг на белый танец пригласила, это такая… — он покрутил рукой в воздухе, — королева бала. Ну, у нас многие хорошо танцуют, не только я. А у вас, Мика?

— Да никто не умеет почти, — Мика фыркнула. — Только Джереми немного.

— Ладно, топайте спать, времени уже дофига, — распорядился Барнс. — Завтра будете рассказывать и показывать.

Барнс глянул на Себастьяна, обещая, что они продолжат то, что так быстро закончили перед тем, как Барнс поехал за Микой.

— Вот и первый бал наших детей, — с легкой печалью сказал Себастьян, когда близнецы разошлись по своим комнатам. — Стареем?

Развернув Себастьяна к ростовому зеркалу в коридоре, Барнс обнял его со спины, положив подбородок на плечо.

— Разве? — спросил он. — Ты посмотри на себя. Свеж, как майская роза. Лапушка, это дети взрослеют, а не мы стареем.

Из зеркала на них смотрели двое красивых мужчин, одному из которых явно было не больше тридцати, а второму не дашь и сорока. Ухоженные, довольные друг другом и жизнью.

— Наверное, ты прав, — задумчиво сказал Себастьян. — Но бороды у нас уже седые.

— Если бороду брить, то об этом никто не узнает, — Барнс начал задирать на Себастьяне одежду прямо перед зеркалом, открывая соблазнительный живот, не утративший своего рельефа. — Ты такой красивый, и не скажешь, что полвека разменял. Посмотри на себя. На тебя до сих пор пускают слюни огромное количество женщин и завидует такое же количество мужчин.

Он стянул с Себастьяна футболку и бросил ее ему под ноги, забираясь руками под домашние штаны, спуская их на бедра, чтобы открыть как можно больше столь привлекательного тела.

Себастьян провел ладонью по груди, по накачанным выпуклым мышцам. Но волоски на ней были наполовину седые.

— Ты красив, успешен, желанен многими, — Барнс сопровождал каждое слово поцелуем в шею и поглаживанием, все ниже спускаясь руками, уже касаясь лобка, — и принадлежишь только мне. Я самый счастливый человек на свете.

Себастьян прижался к нему крепкой задницей, чувствуя стояк Баки.